Григорий Костюковский - Напряженная линия

• Название: Напряженная линия
• Автор: Григорий Костюковский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Художественно-документальные записки военного связиста, командира взвода связи, прошедшего в составе Первого Украинского фронта от Житомира до берегов озера Балатон.

---

Привал предполагался обычный, шестичасовой. Я отдал распоряжение ННСам навести линии в батальоны и, когда связь появилась, зашел в хату, где сидели командиры взводов, просушивая портянки перед ночью. Лейтенант-радист, опустив портянки на пол, сидя дремал перед огнем.

Я сбросил промокшие насквозь сапоги и улегся спать на солому, набросанную на полу. Что может быть приятней для усталого солдата! В это время проснулся лейтенант-радист, поднял портянки и снова задремал. Когда голова его, отягощенная сном, падала на грудь, он спохватывался, тусклым взглядом осматривался по сторонам и в его добрых глазах возникал вопрос:

«Когда же это кончится?»

— Ложись спать, а портянки на скамейке раскинь, — предложил я.

— Нет, — сонно ответил радист, — сейчас в Белую Церковь поеду, там у меня тетка и сестренка… не знаю, живы ли.

Вскоре он уехал. Я спал до подъема. Стоянка по приказу командования продлилась до вечера.

Ночью подходили к Белой Церкви. Слышно было, что город бомбят. В ответ били наши зенитки.

Около города к нам подъехал верхом лейтенант-радист. Он побывал в Белой Церкви. Поравнявшись со мной, слез с лошади.

— Тетю убили… Сестренка одна осталась… — сказал и замолчал, скрипнув зубами. Чувствовалось, он не хотел утешений, и я, поняв это, просто молча протянул ему папироску. Радист взял ее и жадно начал курить.

Переход от Белой Церкви показался мне бесконечным; моросил мелкий дождь, грязь по колено. Шинель набухла и давила плечи.

На одном из коротких привалов ко мне подошел Бильдин.

— Что ты здесь стоишь?

— Сесть негде: мокро везде.

— Пойдем под навесик, там суше.

Привал был на хуторе, от которого остался длинный кирпичный остов сарая. В одном углу солдаты на скорую руку сделали соломенный навес, жались под ним. А возле сарая, на слякотной дороге, раскинулся обоз, уходя далеко в туманное марево. Ездовые, завернувшись в плащ-палатки, сидели на передках, и над ними курился жидкий табачный дым.

Мы с Бильдиным сели у стены сарая на снег, и он стал рассказывать о своей роте:

— У меня не солдаты, а золото. Представь, тащат «максимы» по такой грязи и только одно от них слышу: «Ничего, до боя дотянем».

Как водится в таких случаях, я похвалил своих.

Марш продолжался. Из строя выбывало все больше и больше лошадей. Артиллерия отставала.

Оверчук мобилизовал волов и на них тянул батальонные противотанковые пушки сорокапятки.

Комдив Деденко, проезжая на «виллисе», увидел Оверчука. Тот ехал на горячей гнедой кобылице вдоль колонны, подбадривая отстающих.

— За волов — молодец комбат! — крикнул ему Деденко. А подполковник Воробьев, ехавший вместе с Деденко, остановил машину, слез и пошел пешком с солдатами:

— Ничего, сегодня придем. Цель близка.

Глава пятая

Корсунь-шевченковскую группировку противника наши войска окружили после удачных боев в районе Звенигородки. Десять дивизий немцев были сжаты в сомкнувшемся кольце.

Наша дивизия находилась в резерве фронта. Она в зависимости от быстро менявшейся обстановки переводила вдоль передовой на угрожаемые направления, вставала в глубоко эшелонированную оборону, закапывалась в землю.

Тринадцатого февраля под вечер полк Ефремова остановился на ночлег в селе Комаривка. Полковая разведка связалась с частями первого эшелона. Все было благополучно. Дивизия сосредоточилась во втором эшелоне внутреннего обода кольца.

Первый эшелон штаба армии разместился неподалеку от Комаривки, в Журженцах. Для охраны этого пункта фронтом на запад окопался выделенный из полка Ефремова третий батальон. Он был в оперативном подчинении армии, однако связь с этим батальоном непременно нужна была и Ефремову.

Для сокращения линии Китов договорился с начальником связи дивизии дать линию в батальон от дивизионного коммутатора.

Мы выехали на повозке прокладывать эту линию.

Разыскав дивизионную ЦТС, я вошел туда, оставив повозку у ворот.

Дежурила Нина. Приветливо улыбаясь, она поглядела на меня, но я, озабоченный предстоящей задачей, спросил:

— Куда подать конец линии? Тянем в Журженцы.

— Пойдемте, я покажу. — Она набросила на плечи телогрейку и вышла в сени. Я за ней.

— Вот сюда, — сказала она, открывая кладовочку.

Повернув голову, девушка посмотрела на меня долгим, как мне показалось, вопрошающим взглядом, но сказала обыденные слова:

— Провод привяжете у окна. Придут линейщики — подключат.

Солдаты разматывали катушку, закрепляли линию, маскировали ее, а я шел впереди, давая им направление. Нужно было торопиться: приближались сумерки, да и Китов наказывал управиться побыстрее.

Очевидно, в этом месте нам предстояло воевать.

Я шел, стараясь думать о предстоящих боях, а мысли непроизвольно уносили меня обратно к Нине. «Увалень, — ругал я себя, — не умеешь ей и слова сказать». Я хотел видеть ее постоянно, а увидев, точно замыкался в какую-то скорлупу.

Я был недоволен собой. Последнее время чувствовал постоянную раздражительность. Набежало невесть с чего какое-то облачко на мои отношения с Перфильевым. Я шел, ругая себя за это.

Подходили к Журженцам. Летом село, вероятно, было окутано кружевом зелени и сквозь нее поблескивала золоченая маковка церкви. Сейчас же голые ветви деревьев уныло качались на ветру. На эти ветви солдаты забрасывали специальной палкой с рогулькой на конце подвесной кабель.

— Как можно выше, — наставлял я, — чтобы машины не сорвали.

— Не сорвут, — успокаивал меня Сорокоумов, — хоть танк с антенной пройдет…

КП батальона нашли на южной окраине. Комбат Каверзин, которого мы обслуживали связью, брился в хате. Я спросил, куда поставить телефонный аппарат.

— А вот сюда, — показал комбат на табуретку около кровати, — чтоб и днем, значит, и ночью при управлении.

Каверзин смугл, высок, сухощав. Он недавно вышел из госпиталя — «ремонтировался по пятому разу».

Подключив к клемме телефона линию, я позвонил. С ЦТС дивизии ответила Нина. Я сразу узнал ее голос. Мне захотелось искупить свою вину.

— Нина, милая! — сказал я в телефонную трубку.

— Кто вам дал право на такую фамильярность? — неприязненно спросила Нина.

— Извините, — сказал я. — Я не думал… Я случайно…

Я не понимал, почему Нина на этот раз разговаривает со мной так холодно. Не потому ли, что в последнюю нашу встречу я сам так разговаривал с нею?

— Надеюсь, в последний раз? — все тем же тоном спросила она.

— В первый и последний, — не столько ей, сколько себе сказал я. Меня соединили с Китовым. Я доложил:

— Нахожусь на месте.

— Быстрей назад! — приказал Китов.

— Значит, опять повоюем? — на прощанье спросил я Каверзина.

— Да, — ответил тот, соскребая бритвой со щеки жесткий волос.

В Комаривку мы возвращались ночью.

Еще не доходя до деревни, увидели, как нам казалось близкие, вспышки ракет и услышали отчетливый перестук автоматов. Но на полковой ЦТС царил покой.

Я сказал дежурному телефонисту:

— Очень близко стреляют.

— Близко? Километров пятнадцать, ночью далеко слышно, — снисходительно улыбнулся он и поправил прикрепленную бечевкой к уху телефонную трубку.

Кроме дежурного, все отдыхали вповалку на полу.

Даже дивизионный телефонист, человек богатырского сложения, уложив большую голову на руку и прислонясь к телефону, сладко всхрапывал.

Я тоже примостился. Натруженное тело просило отдыха. Незаметно для самого себя задремал. Мне мерещился бой, слышались выстрелы, топот ног.

Проснулся от шума. Из комнаты поспешно выскакивали солдаты. Я бросился на улицу. Деревня в нескольких местах горела.

По улице неслись лошади, люди. Освещенный пожаром, стоял на углу Ефремов.

— Куда? Куда? — останавливал он бегущих.

Красные струи трассирующих пуль сверкнули вдоль улицы. Ефремов упал. Я подскочил к нему и, забыв все правила субординации, спросил:

— Жив?

— Жив, — со стоном ответил Ефремов.

Я оттащил его в кювет и закричал:

— Ко мне! Командир полка ранен! — Но никто не откликнулся.

Я достал из кобуры наган, в котором было всего четыре патрона. Ефремов полулежал, обматывая рану на ноге бинтом. Помогая ему, я в то же время пристально всматривался в темноту.

— Ползите по кювету, — предложил я, разглядев дорогу. Ефремов немного поколебался, потом сказал:

— Дай мне свою пикульку, возьми мой маузер, да отстегни с кобурой вместе, дарю. Отходи за мной.

Ефремов отполз.

Из-за угла выскочили двое. Побежали по кювету. Один, обернувшись, полоснул из автомата. «Наши», — обрадовался я и крикнул:

— Сюда!

Это оказались Шамрай и еще один разведчик.

— Ефремов ранен, — сказал я им.