Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум

• Название: Тайна дразнит разум
• Автор: Глеб Алёхин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Главный герой обоих романов — самобытный философ, преданный делу революции большевик Калугин. Он участвует в борьбе чекистов против церковников и контрреволюционеров в Старой Руссе («Белая тьма»), в бескомпромиссной идейной борьбе в 20-е годы отстаивает памятник «Тысячелетие России» в Новгороде («Тайна Тысячелетия»). Калугинская «логика открытия» помогает чекистам в их работе.

---

Мишени Воркун толковал с юношеским запалом: «Бить ядовитую философию — раз! Просвещать верующих — два! Подковать ученых марксизмом — три! Читать Гегеля глазами материалиста — четыре! И обогащать свой метод — пять!» А вскоре во время чистки партии он, единственный из старорусских чекистов, полно и точно ответил на вопрос «о значении воинствующего материализма».

С тех пор Иван крепче прежнего привязался к старшему приятелю.

Так уж повелось, где бы друзья ни встречались, всегда прежде всего вспоминали свою милую Старую Руссу: именно там они научились понимать друг друга с полуслова.

Вот и сейчас Калугин знал наперед, что Иван расскажет байку — снимет напряжение, а потом уж приступит к делу.

— Весточка из Руссы, — пробасил он, дымя папиросой. — Курорт ищет питьевой источник. Пробурили скважину. Фонтан ударил на тридцать метров. Не заклинь его — за одни сутки он засолил бы все огурцы на грядках…

Обычно Иван хохотал во всю мощь широченной груди, но тут даже улыбку загнал в буденновские усы:

— Извини, старина, что потревожил. Сам бы зашел, да вот жду звонка из Питера. Понимаешь, два раза на дню запрашивает Гороховая, — оглядываясь по сторонам, он сел на скамью. — Известно, государство без золота, что кочегарка без топлива…

— Выкладывай, голубчик!

Чекист носком сапога притушил дымящий окурок и тут же закурил новую папиросу с толстым мундштуком:

— В городе Алхимик. Плавит золото и снабжает слитками невских дантистов. Кто он? Откуда качает золото? Неведомо…

— Ни одной зацепки?

— Есть, да прок не велик. Одного зубного техника видели в темном коридоре с приезжей бабенкой…

— Рост, костюм? Лицо? Что в руках? — оживился Калугин, думая о Берегине. — Нуте?

— Вот она, школа трибунала! — голубые глаза Ивана вспыхнули и тут же потухли: — Эх, даже походку не засекли! Случайный свидетель услышал только прощальную фразу дантиста: «Поклон Новгороду!»

— И все?

— Нет, есть еще. — Неуловимым движением чекист откуда-то извлек мятый лист бумаги с анархическим росчерком. — Автор якобы выслан за кляузный фельетон. Прочти…

Дальнозоркий Калугин примостил письмо поверх газет:

«Берточка, ты самая респектабельная бомбошечка на свете, но это не значит, что, получив мою цидулку, надо сразу же бежать за билетом и ехать ко мне.

Что делает Абрам, приехав в чужой город? Идет в ближайшую аптеку и у Мойши узнает, где парикмахерская, гостиница, базар и синагога. Так вот, моя половиночка, Новгород — увы, не Северная Пальмира и не Одесса-мама, а ветхий городишко: два облезлых берега и семьдесят два облупившихся храма. Есть на задворках и синагога — без провожатого не найдешь.

Все улицы на одну колодку: заборы, козы, куры и пахучие герани на подоконниках, а под ногами пыль, мусор, чертополох выше нашего единственного Семочки. За весь день не встретил ни одного дворника с метлой и ни одного представителя власти: есть ли она тут вообще? На весь город один мильтон и тот дремлет на волховском мосту.

Величие прошлого всегда отрыгается комедийной мелкотой: сегодня Господин Великий Новгород — постоялый двор нэпа, с кутежами и битой посудой, яркими вывесками и загаженными канавами, азартными бегами и ядреной бранью ломовых извозчиков. За одним ресторанным столиком здесь тянут пиво и бывший граф, и отпетый мазурик.

Для меня, юмориста, высланного за острый язычок, нашлись эстрада, клуб, театр, редакция газеты и уйма тем на злобу дня. Здесь много судачат о бешеных псах. Они — плюгавые и мордастые, безухие и хромые — так и шныряют в ногах. Герой дня — Илюша. Кожаной петлей он ловит бездомных, швыряет их в фанерную кутузку и сдает на живодерню. А нас, укушенных, колют сывороткой, да 40 раз! Так что, моя наливная, не спеши ко мне, пока Илюша не запетляет последнюю шавку и пока твой благоверный не съедет из номерного клоповника в чистенькую комнатку с видом на речку.

Меня принял сам начальник ГПУ. Лихой рубака, с орденом и буденновскими усами, не верит, что я дал подписку не разглагольствовать о содержании моего фельетона.

Хвала Иегове! Мне пока везет: перемена мест — перемена счастья, гласит Талмуд. Я весь в порыве взяться за перо. Когда-то Новгородчина подарила пииту сюжет „Ревизора“. Я тоже напишу комедию на местном материале „Доходная старина“— о том, как ревнители древностей греют руки у древностей. Есть музей, три частных коллекции и больше десятка спекулянтов всякими ценностями. Одна из таких золотых штучек весит сорок фунтов.

Ее история — презабавный детектив! Местные купцы, желая утереть нос дворянам, подарившим царице бронзовую модель Тысячелетия, заказали золотую. Но вручить не успели: монарх отрекся от престола. Подарок мастерили, конечно, под строжайшим секретом. А под конец заспорили: одни — кинуть жребий и быть единому хозяину; другие — за продажу кусками, благо нэп щеголяет золотыми улыбками. Мода на червонный блеск во рту дошла до курьеза: портят здоровые зубы. Видать, победили дельцы: дантист Давидович клянется Моисеем, что новгородское золото утекает, как Волхов, через Ладогу, по Неве, а там каналами по квартирам зубных техников».

Озорное письмо прочитано залпом. И, не дожидаясь вопроса, Калугин пояснил:

— Удостоверяю, наша знать действительно преподнесла императрице Марии Федоровне модель памятника, но та бронзовая…

— А золотая? — не утерпел чекист. — Пудовая?

— Впервые слышу, друг мой.

— Что? Групповая утайка?

— Голубчик, трое сохранят тайну, если не знают ее.

В голубых глазах Воркуна проглянул хохотун, но бас его без веселых ноток:

— Фукс упоминает три коллекции.

— Мне известны две: Передольского и Молочникова.

— А что у Молочникова?

— Вещи и письма Льва Толстого.

— Черт подери! — рявкнул Воркун, отгоняя дым от лица. — Может, золотая модель у третьего коллекционера? Кто он?

Вопросительный взгляд чекиста говорил: «Налицо нераскрытое преступление, а у тебя, приятель, логика открытия. Помоги!»

— Хорошо! — Калугин бросил взгляд на площадь и вернул письмо. — Ты исходи из того, что золото потихоньку распиливают, а я постараюсь доказать обратное: золотая модель — легенда. Кто-то хитро придумал вести нас по ложному следу. Но автор легенды — тоже зацепка. Так?

— Так-то оно так, — проворчал Воркун, постукивая дымящей «Пушкой». — Кто же помогает Алхимику? Может, мадам Квашонкина? Агент комиссионки, она часто ездит в Питер. Да ты ее знаешь: она собирает тебе библиотеку…

Без достаточного основания Николай Николаевич не спешил подозревать людей:

— Не пойман — не вор! Присмотрюсь. — Он взглянул на полуденное солнце. — И Передольского повидаю: коллекционеры жадны до редких экспонатов.

Одобрив глазами, Воркун нервно дернул ус:

— Верно, что профессор утаил от комиссии ряд ценностей?

— Верно, друг мой. Но верно и то, что он работает, читает лекции, расширяет музей отца, бережет каждую находку. И нате — отбирают все. Ни в Москве, ни в Ленинграде ничего подобного нет. Я, разумеется, вмешался и отстоял. — Калугин заострил взгляд: — Опять анонимка?

— И опять без вранья! — Иван резко встал. — Вспомнил! Ты ищешь вагонетки для завода. В Руссе на фанерной фабрике есть лишние. Напиши — отгрузят.

Калугин поблагодарил друга и, поднимаясь, указал на газету:

— Почему у нас нет «Правды»?

— С бумагой туго.

— А почему «Ленправда» в избытке?

— Мы же непосредственно подчинены Ленинграду, а там дела вершит Зиновьев. Он пробивной, председатель Ленсовета.

— Вот-вот! — повысил голос историк. — Расплавил в Ленинграде бронзовую ограду, с корнем вырвал трофейные пушки Двенадцатого года. И здесь, глядя на него, его люди обнаглели: убрали памятник народному ополчению. Теперь на очереди монумент России…

— Не допустим!

— Верно, друг мой! И в этой схватке нам поможет документ. — Калугин рассказал о секретке и подумал: «Неужели Берегиня связалась с Алхимиком?»

Задумчивость друга Иван истолковал по-своему. Было время, когда они вдвоем изучали труды Ленина, теперь же один из них частенько пропускает занятия…

— Понимаешь, дружище, текучка заела: газеты читать некогда, а к вечеру в башке затор.

— Но-но! — Калугин, улыбаясь, пальцем постучал по виску: — Учти, батенька, мысль не знает границ. Можем мысленно нырнуть сквозь землю, выйти в знойной Сахаре, погреть пятки в горячем песке, утолить жажду апельсинами, осмотреть пирамиды; потом заглянуть в Лигу наций, покончить с войной в Марокко; отрубить лапу янки в Китае, поклониться праху Сунь Ятсена; махнуть в Рим, плюнуть в глаза Муссолини, приструнить фашистов Болгарии, затем умчаться на Сатурн, сосчитать его кольца, вернуться домой и все это — за пять минут. Не так ли?