Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум

• Название: Тайна дразнит разум
• Автор: Глеб Алёхин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Главный герой обоих романов — самобытный философ, преданный делу революции большевик Калугин. Он участвует в борьбе чекистов против церковников и контрреволюционеров в Старой Руссе («Белая тьма»), в бескомпромиссной идейной борьбе в 20-е годы отстаивает памятник «Тысячелетие России» в Новгороде («Тайна Тысячелетия»). Калугинская «логика открытия» помогает чекистам в их работе.

---

Захрипел длинный, с квадратным раструбом громкоговоритель, установленный на здании губкома. Радиостанция «Коминтерн» сообщала точное московское время.

Все намеченное выполнено за полчаса. И, выйдя из парадной губкома, он направился к центру Кремлевской площади, где возвышался гранитно-бронзовый монумент со множеством фигур. А рядом с решеткой увидел странную особу. Молодая женщина в белом перемахнула через кольцо ограды, шагами измерила подножие памятника и вынула из бисерной сумочки сиреневый блокнотик.

Такое впечатление, словно город уже запрудили иностранные машины. Вот из комфортабельного лимузина вышла леди осмотреть русское чудо. Она заставила новгородца вглядеться в микешинское творение, похожее на шапку Мономаха.

Еще ребенком Николка подбегал к высокому изваянию с такой непосредственностью, словно перед ним горела нарядная елка с новогодними игрушками.

Затем Коля по статуям наглядно изучал историю России: за каждым героем закреплял даты, события, биографии. Гимназиста прозвали Карамзиным.

А приезжая на каникулы, семинарист изучал бронзовую летопись как победное вторжение жизни в мир художественной пластики. Когда же молодого революционера выслали в Новгород, то громадный конус монумента чудился ему набатным колоколом: здесь все напоминало о мятежах, восстаниях свободолюбцев.

Еще больше заострила его взгляд первая русская революция: на пьедестал Родины он мысленно возвел Пугачева, Радищева, декабристов и Герцена.

Гражданская война надолго разлучила его с родным городом. И вдруг на Дону он, председатель военного трибунала, изъял у белогвардейца бумажные деньги с изображением памятника Тысячелетию. Даже Деникин знал, что Русь — монумент, но белому генералу было невдомек, что распродажей земель не сохранить единую и неделимую.

И вот опять не без сюрприза: скульптурным хороводом России залюбовалась приезжая журналистка — первая ласточка международного автопробега. Корреспондентка в белых замшевых туфельках, в строгом английском костюме цвета слоновой кости и светлой вуалетке на лице: глаз не видно — думай что хочешь…

Заметив плотного черноглазого новгородца в серой блузе, она приподняла вуаль и, щурясь от солнца, внезапно обратилась к нему:

— Николай Николаевич, вы очень нужны мне.

Он узнал темно-синие глаза и от неожиданности онемел. Старый холостяк всегда робел перед красивыми женщинами. А тут еще показалось, что он где-то видел ее щеки с детскими ямочками. И мозг лихорадочно заработал: «Кто она? Откуда знает?»

— Я немного озадачила вас, — ее светлые глаза сузились до прищура. — Нас познакомили заочно…

«Узнала по словесному описанию», — насторожился бывший председатель военного трибунала и, уловив запах тонких французских духов, робко глянул на ее загорелое личико, одолевая смущение:

— Слушаю вас, голубушка.

— Верно, что вами выиграно необычное пари?

— Какое пари?! — удивился он, думая: «Туфельки на высоких каблуках, а барьер перескочила, как парень».

— Мальчика исключили из школы: он тугодум и косноязычен. Учителя отмахнулись. А вы за один год подготовили неуча…

— Нет, голубушка! — Он не сдержал улыбки. — Я преподаю не в школе, а в совпартшколе. И случай был не с мальчиком, а с юношей. И, наконец, я ни с кем не спорил. Никто об этом не знает, кроме профессора Передольского. Вы знакомы с ним? Нуте?

Не ожидая контрвопроса, собеседница не сразу ответила:

— Да. По Ленинградскому университету. У меня диплом историка. Я не случайно занялась тайной памятника.

Калугин вспомнил о редкой находке Передольского, но почему-то иронически улыбнулся.

— Здесь киот с иконой, — показал на южную сторону монумента. — Говорят, «чудотворная» подвывает?

Со стороны ярмарки доносились тягучие звуки карусельной шарманки и редкие выстрелы из тира.

— Не то! — Она обозначила заречье, где жил Передольский. — Профессор приобрел уникальную записку…

— Текст помните?

— Дословно! — Зажмурив глаза, белокурая мелодично и в то же время многозначительно «прочла»: — «1 октября 1862 лета. Любезный друг, Михайло! Пишу из Новгорода. Только что лицезрел твое детище. Феномен! Скрытая фигура меняет смысл самодержавности. И ты прав: тайну Тысячелетия отгадают лишь потомки. Восхищен смелостью и мастерством. Да хранит тебя бог! По известным причинам сей автограф шлю с оказией. Твой Н. Ф.».

Распахнув ресницы и заметив на лице новгородца усмешку, молодой историк поспешно заявила:

— Разгадка в самом письме…

На высоком лбу Калугина восклицательным знаком обозначилась глубокая морщина.

— Если оно подлинное.

— Ваши сомнения напрасны: стиль письма, водяной знак на бумаге — середина девятнадцатого века. — Она выбрала сложное переплетение статуй на пьедестале и категорично заявила: — Здесь укрылся террорист. И когда царь дернул шнур, покрывало опустилось под выстрел. Я рассчитала полет пули. Все реально!

— Кроме одного, коллега, император убит не здесь. А террористов в тот год вообще не было. Хотя в канун торжества Александр арестовал Чернышевского и, разумеется, боялся возмездия. — Калугин взглядом окинул солнечную площадь. — Представьте! Город забит войсками. Всюду часовые, шпики. Народ за Кремлем. Тут лишь знать, купцы и духовенство. Так что проникнуть сюда с пистолетом, да еще укрыться на пьедестале…

— Хватит! — побагровела она и взмахнула блокнотом. — Не делайте из меня дурочку! Моя версия допускает заговор и переписку по этому поводу. Как можно прочесть текст секретки? «Тайна Тысячелетия» — это место покушения, «скрытая фигура» — цареубийца. Отсюда — постскриптум: «По известным тебе причинам сей автограф шлю с оказией». Кто такой «Н. Ф.»? Не друг ли Чернышевского? И не готовил ли он возмездие?

Не дождавшись ответа, она повысила голос:

— Исключаете наличие тайны?

Николай Николаевич увидел ее колючий взгляд и почувствовал не только удовлетворение тем, что выдержал характер, но и угрызение совести: обычно он поощрял в людях любознательность, а тут впервые в жизни поступил наоборот.

— Тайны были и будут. — Он положил газеты, взятые в губкоме, на поручень решетки и кивнул на монумент: — Одно бесспорно, здесь каждый из нас находит нечто свое, родное, близкое…

— Не говорите за всех! — огрызнулась она. — Я обожаю французских мыслителей. Декарта! Его систему координат!

— Она тут представлена.

— Кем? — усмехнулась вчерашняя студентка. — Тут нет даже Софьи Ковалевской!

— Зато монумент венчают координаты, вертикальная и горизон…

— Фу! Пакость! Крест — символ склепа царского!

«Политпросветчик Пучежский в памятнике видел „царский склеп“, — задумался историк. — Неужели общается с леваком?»

— И вообще, город подобен кладбищу — весь утыкан крестами, — продолжала она сухим, недовольным голосом.

Тон закономерен, ибо сам испортил настроение собеседнице. Его лицо осветилось интригующей улыбкой:

— Не таит ли система координат философского смысла?

— Не вижу никакой философии!

— Позвольте! Система координат, независимо от замысла ее создателя, порождена противоречием. Не так ли?

— Это не для меня! — Она не выдержала калугинского изучающего взгляда. — Я солгала! Мне чужда философия! А Софью Ковалевскую, умнейшую, обожаю. Здесь нет математических координат!

— Зато есть координаты Тысячелетия. — Он раскрыл философский смысл скрещения полярностей: — Без борьбы противоборствующих сил России не открыть тайны Тысячелетия…

— Вы — мыслящий таран! Ваш ум хорош для шахматной борьбы…

Она оглянулась на стук копыт. На дороге торговец Морозов вожжами круто осадил горячего, в крупных яблоках жеребца. Сидя в пролетке, нэпман зычно пригласил собеседницу Калугина:

— Берегиня, не желаете с ветерком?

— Мерси! Занята! — Она благодарно помахала ридикюлем, затем взглянула на ручные часики и, не прощаясь, энергично зашагала к театральному подъезду.

НЕ ТАК ВСЕ ПРОСТО

Отгоняя назойливый вопрос о Берегине, Николай Николаевич, как всегда в таких случаях, ушел в мир размышлений. Только мысль способна одолеть текущий миг.

В крепости, где Дом партии рядом с храмом Софии, сновали верующие и безбожники. Примечая все это, историк думал не только о настоящем.

Встарь через весь Детинец шла улица Пискупля. И, возможно, на ее плаховой мостовой задиристая волховянка спорила с чернобородым волхвом: и, возможно, прорицатель пытался разгадать ее душу, а душа во все века была и остается великой тайной.

Против своего желания Калугин снова думал о Берегине. Первый раз он услышал имя «Берегиня» во время ссылки, на Севере. Там, в глухой деревеньке, старуха Берегиня занималась знахарством, гаданием и темными делами. И эта молодайка, с вуалеткой на глазах, тоже темнит: диплом историка — и шашни с мясником. Не о ней ли заговорит чекист? Чем объяснить, что она по-мужски взлетела над оградой, узнала Калугина по словесному портрету и ввернула словцо «моя версия»? Думается, что ей не совсем чужд уголовный мирок…