Луи Буссенар - По Гвиане

• Название: По Гвиане
• Автор: Луи Буссенар
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-86218-320-5

---

Здесь, как и во всех колониях, есть и другие жандармы. Насколько негры Кайенны бесцеремонно обращаются с бедными «козлятами», настолько они боятся белых из колониальной жандармерии. Жандармы-«длинные сабли», как их здесь называют, далеко не так благодушны, как жандармы-«козлята». Их появление вызывает повальное бегство. Капризничающий ребенок, как по волшебству, становится послушным, сто́ит его матери пригрозить, что она позовет жандарма-«длинную саблю». Бурные сборища людей тают, как снег на солнце, когда появляется белый шлем Пандоры[56], когда слышится бряцанье стальных ножен жандарма, волочащихся по земле, позвякивание его шпор, когда заблестит его портупея.

После войны сюда прислали роту пешей жандармерии. Они высадились в порту и во главе с оркестром, с вещевыми мешками за плечами, прошли маршем по городу. Жители Кайенны, никогда раньше не видевшие жандармов С мешками за плечами и знакомые только с конными жандармами-«длинными саблями», сочли, что это иная порода блюстителей порядка, некий промежуточный вид между «длинными саблями» и «козлятами». Они прозвали их жандармами-«пагара». Дело в том, что пагара, корзина из гибких, тщательно переплетенных прутьев, состоит из двух частей, причем одна из них вплотную входит в другую. Это своего рода портативный чемодан, где негр хранит все свое добро. Пагара может быть размером в сорок — пятьдесят сантиметров в высоту, ширину и длину и вмещать бесчисленное множество предметов. Это vade mecum[57]обитателей трех Гвиан, и он настолько удобен и так часто используется, что на языке негра означает «мое имущество», «мои вещи», словом, все, чем он владеет.

Следовательно, прозвище жандарм-«пагара» было выбрано не так уж неудачно. Поскольку пришельцы имели короткие сабли, а почтительность в отношении власти измерялась, по-видимому, длиной этого оружия, то их шутливое прозвище выглядело как тщательно выверенный символ уважения.

Но оно было неодобрительно встречено самими жандармами, и они постарались от него избавиться. Первые же попытки фамильярного обращения были так решительно отвергнуты, что уважение жителей колонии к жандармам-«пагара» многократно возросло, и их стали бояться, как и «длинных сабель».

Вот какую историю мне поведал в тот день мой собеседник. Прожив в колонии уже четверть века, он, видимо, хорошо знал все, что здесь происходило и происходит. Если же он ввел меня в заблуждение, я разоблачу его перед судом общественности и передам на расправу жандармам всех категорий.

Желая познакомиться с южной частью города, я направился к рынку. Но кайеннский рынок оказался пуст. Привоз продовольствия в экваториальный город был уже завершен. К моему великому сожалению, я смог увидеть только два совершенно безлюдных восьмиугольных павильона, похожих на раскрытые зонтики: в них обычно продаются говядина, дичь и рыба. Третий павильон — овощной.

Урубу, уже очистившие окрестности, дремлют, переваривая пищу. Одни из них сидят на двух больших деревьях, что растут на краю площади, а другие — на крыше дома, покрытого красной черепицей.

Через минуту-две я добираюсь до пролива Лосса, о котором уже говорил. Сейчас время отлива, и почти высохший пролив представляет собой просто углубление с пологими стенами, покрытыми липким и зловонным илом, в котором, похоже, увязли сотни лодок. Я вижу палубные шлюпки, те самые, что при необходимости могут ходить под одним-двумя парусами, беспорядочно снующие лодки, выдолбленные из ствола дерева, лодки всевозможных форм и габаритов и, наконец, множество сампанов — можно подумать, что они прибыли прямо из Кохинхина[58].

И в самом деле, мы находимся как бы в этой стране. Пролив Лосса — своего рода штаб-квартира аннамитов[59], замечательных рыбаков, проводящих жизнь на воде и снабжающих рыбой столицу Французской Гвианы.

Эти славные азиаты, приговоренные в большинстве случаев к ссылке за участие в мятежах, по истечении срока наказания вновь взялись за любимое дело; они с большим успехом ловят рыбу разных пород, которая в изобилии водится у побережья и в бухтах. Аннамиты двигаются не спеша. У них голые ноги и руки; в волосах, подстриженных вровень с затылком — гребень; одеты они в широкие штаны, болтающиеся на худых ногах; на плечи накинуты своего рода кофты с короткими рукавами, застегнутые на желтые пуговицы.

Аннамиты то заняты осмотром и починкой своих сетей, растянутых на длинных шестах, то проверяют снасти лодок и готовятся к плаванию. То один, то другой выплевывает длинную струю слюны, красной из-за бетеля[60], который они постоянно жуют.

Возвращаюсь в город. Пора укрыть голову от воздействия солнечной радиации. Тут я обнаруживаю, что в Кайенне есть канализация — вещь, естественно, полезная, но проложенные для нее канавы крайне примитивны, да еще и с дефектами. Действительно, это две параллельные сточные канавы, расположенные ниже проезжей части улицы; там и сям они перекрыты мосточками, облегчающими доступ к домам.

Во время отлива от канав исходит отвратительный запах. Я не говорю уже о бесчисленных роях жужжащих москитов. Это вопрос, касающийся окрестных жителей, которых они жалят. Но меня возмущает и приводит в отчаяние то, что муниципалитет ровным счетом ничего не делает, чтобы уничтожить открытые очаги заразы.

Мне говорят, что виной всему приливы и отливы и что если покрыть сводами канавы канализации, эти настоящие клоаки, то заключенные в них потоки не будут регулироваться морем и в результате могут произойти аварии. А я думаю про себя: какие еще аварии? В конце концов, я могу согласиться с тем, что открытые канализационные канавы допустимы в кварталах нижней части города, где приливы и отливы особенно значительны, но решительно не понимаю, как можно объяснить столь достойное сожаления решение устроить стоки вдоль улиц, расположенных на десять метров выше того уровня, до которого доходят самые сильные приливы?

Впрочем, это не единственный упрек, который приезжий может адресовать муниципалитету или службе по уборке мусора или, наконец, управлению мостов и дорог. Не знаю, кто повинен в подобном небрежении. Я констатирую сам факт и весьма сожалею об этом, но он очевиден и, главное, очень пахуч.

Другой пример. Я только что прошел по побережью от особняка губернатора до бухты Шатон. Мне говорили, что подобная прогулка очень приятна, ибо с моря в любую погоду дует бриз. Мне хотелось подышать свежим воздухом, а не знойными испарениями города. Я спустился к морю по узкой тропинке между особняком и красивым домом, где прежде жил директор управления общественных работ.

Сбоку я нашел дорогу, ведущую вдоль берега, но не повторяющую его извилин, и, не задумываясь, пошел по ней, глубоко вдыхая благословенный ветер прилива. Я шел медленно, любуясь прекрасной панорамой моря, волны которого разбивались о большие коричневые скалы, и не глядел под ноги. Один неверный шаг вернул меня к действительности. Я споткнулся о большую жестяную банку из-под топленого свиного сала и чуть не растянулся на огромной куче пустых бутылок. Однако я продолжал идти вперед, зачарованный морской далью.

Какая прекрасная панорама, но и какая ужасная дорога! Нет, свалки Женвилье, Нейи или Бонди[61] никогда не представляли собой подобного зрелища! Со всех сторон землю усеивают разного рода отбросы: банки из-под сардин, лохмотья, разбитые тыквы, осколки бутылок, пальмовые листья, гнилые бананы и другие фрукты, куски досок, консервные банки, старые рваные башмаки, грязные и вонючие обрывки ткани — и все это перемешано с большими кучами сена, послужившего упаковочным материалом и сгнившего под действием морской воды и дождей.

Горы мусора и нечистот покрывают самое приятное место прогулок в городе, протянувшееся более чем на полтора километра. Эту территорию не только не убирают, но к прежним отбросам ежедневно добавляются новые. Скопления мусора уже настолько значительны, что здесь невозможно даже пройти к «Скалам», очаровательному уголку побережья напротив улицы Прованс.

Администрация, безусловно, повинна в подобной нерадивости, но, с другой стороны, что можно сказать о людях, которые нисколько не заботятся о санитарии и превращают эту часть города в огромную клоаку?

С чувством отвращения я повернул назад и вышел на улицу Артуа, ведущую в сторону бухты Шатон. Я миновал каторжную тюрьму и некоторое время следовал по дороге, окаймленной с обеих сторон буйной растительностью, затем остановился у великолепной плантации кокосовых пальм, расположенной слева между небольшим рейдом и обводным каналом.

Вид этих высоченных пальм, увешанных прекрасными плодами, был столь же прелестным, сколь и неожиданным. На плантации свыше двух тысяч деревьев. Они расположены на благоприятном месте, на подходящей почве; здесь они растут очень быстро и дают обильные плоды. Я дохожу до бухты Шатон, что вдается в сушу и образует изящную арку с прекрасным пляжем, покрытым мелким песком; поблизости из воды выступают большие серые скалы, о которые беспрерывно разбиваются волны. Справа высится гора Мон-Табо, покрытая гигантскими деревьями, а дальше виднеются холмы Бурда, придающие пейзажу мягкий зеленый тон, слегка затушеванный неуловимой сероватой дымкой.