Генрих Гротов - Герман Геринг — маршал рейха

• Название: Герман Геринг — маршал рейха
• Автор: Генрих Гротов
• Издательство: Олимп, Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-7390-0583-3, 5-313-00015-2

Герой книги — наци № 2 рейха Герман Геринг, личность сложная, загадочная, во многом еще не познанная. Как и к другим нацистским бонзам, к нему нельзя подходить однозначно. Автору удалось найти малоизвестные и совершенно не знакомые отечественному читателю материалы, проливающие свет на жизнь Геринга, прошедшего путь от прославленного воздушного аса первой мировой до Нюрнбергского эпилога…

«Геринга погубили тщеславие и трусость», — утверждают большинство биографов рейхсмаршала. Так ли это на самом деле? Перед вами жизнь Железного Генриха, Толстяка, героя Германии и… узника собственных пороков.

---

Во всегерманском еврейском погроме, произошедшем ночью с 9 на 10 ноября и впоследствии названном «хрустальной ночью», было убито тридцать шесть евреев, столько же серьезно ранено, тысячи их были согнаны в концлагеря (откуда многим позднее позволили освободиться под залог). Общий ущерб составил 25 миллионов рейхсмарок, в Берлине почти все принадлежавшие евреям крупные склады и десятки фешенебельных магазинов на Курфюрстендамм были разграблены. Улицы в Германии покрылись тоннами осколков от разбитых витрин.

Геринг пришел в ярость. Он гневно обрушился на Геббельса и других «партайгеноссе» за содеянную глупость. В период дефицита буквально во всем ценная валюта теперь будет тратиться на покупку за рубежом стекла для восстановления витрин, потому что сама Германия справиться с этим не в состоянии. Кто будет оплачивать повреждения? Ну да, страховые компании — немецкие страховые компании.

— Просто удивительно, до чего вы горазды создавать проблемы! — раздраженно говорил он Геббельсу, а Гейдриху крикнул: — Уж лучше б вы убили пару сотен евреев, чем позволили уничтожить все эти ценности.

Когда Геринг вернулся домой в конце этого нервного, бесконечного дня, то увидел встречающую его Эмму и застонал. Она держала в руках листок бумаги, и Геринг догадался, что это очередной список евреев, нуждающихся в помощи. Он позвонил Пилли Кёрнеру и попросил его позвонить в гестапо, чтобы узнать новости о друзьях Эммы.

— Если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, ты превратишь Гиммлера в моего врага, — сказал он Эмме.

На следующий день он получил короткую записку от фюрера, в которой говорилось, что его жена опять вмешивается, заступаясь за евреев. Это следовало прекратить.

— Теперь ты видишь? — закричал Геринг. — Ты настраиваешь против меня даже фюрера. — Ох уж эти евреи! Они сведут меня в могилу.

Но в тот момент он не боялся, что «сентиментальность» — как он это называл — его жены создаст ему проблемы с фюрером. Все шло очень хорошо. И хотя успехи, которые переживала Германия, Гитлер относил прежде всего на счет собственной смелости и политической проницательности, Геринг был убежден, что доля его заслуг в том, как они ловко обошлись с западными демократическими державами, тоже велика.

После того как он сумел убедить французов в сентябре 1938-го, перед самым Мюнхеном, что у него имеется достаточно сильная авиация, чтобы уничтожить их собственные ВВС и разбомбить их города, у Геринга не осталось никаких сомнений, что запугивание работает, и он продолжил использовать предполагаемую мощь люфтваффе подобно тому, как Соединенные Штаты и Советский Союз стали использовать после второй мировой войны атомную бомбу — как мощное сдерживающее средство. В марте 1939 года он прервал по указанию фюрера свой отпуск, который проводил в Сан-Ремо, и снова громко побряцал своими бомбардировщиками перед другим перепуганным политиком.

На этот раз это был престарелый президент Чехословакии, вернее, того, что от нее осталось, — Эмиль Гаха. Он тоже сломался, не выдержав давления рейхсмаршала, который стал стращать старого слабого человека бомбовым дождем, который были готовы обрушить на Прагу его страшные самолеты — как заявлял Геринг, уже греющие моторы на аэродромах, — и подписал договор, согласно которому его республика лишалась независимости и становилась протекторатом рейха «Богемия и Моравия». На самом же деле погодные условия были слишком плохими для воздушных операций, эскадрильи бомбардировщиков были не вполне готовы к налетам и даже двинувшиеся к Праге германские пехотные и механизированные части из-за ужасной погоды испытывали в дороге немалые трудности. Но никто не пытался их остановить.

Блеф опять сработал. Ну и что, что при этом президент Гаха до смерти напугался его громогласных угроз? Разве он не вызвал личного доктора Гитлера, чтобы привести его в чувство? Что значил обморок старика по сравнению с тем фактом, что войны с Чехословакией, которая также могла означать и конфликт с Советским Союзом и Западом, удалось избежать?

«Это удивительно, — говорит по этому поводу Томас фон Кантцов, который видел Геринга вскоре после этого, — но Герман никак не мог избавиться от чувства, что он ведет себя как неотесанный грубиян. „Согласен, что непорядочно так поступать, — то и дело говорил он Эмме. — Я не жестокий человек. И мне не доставляет никакого удовольствия пугать старых людей. Но почему чехи выбрали себе в руководители такую немощь? И подумай об ужасах, от которых я уберег чешский народ, заставив этого старого дурака поставить свою подпись. Иначе его любимая Прага превратилась бы в руины“».

Эмма заметила: «Но ведь ты говорил мне, что твои бомбардировщики не смогут взлететь. Да в любом случае, я думаю, что ты просто блефовал — ведь ты не имел намерений бомбить Прагу».

Герман ухмыльнулся: «Да, но ведь старик об этом не знал». После этого он покачал головой, заметив: «И все-таки было непорядочно так поступать».

Словно во искупление греха, он сказал жене, что просмотрит ее список евреев и антинацистов и подумает, что сделать для того, чтобы помочь им покинуть страну. В то же время он позвонил Карлу Боденшатцу и загрузил его делом, от которого тот пришел в изумление. Геринг послал его в Мюнхен разыскать Эльзу Баллин и ее сестру — двух еврейских женщин, которые укрыли его и промыли раны после провала Мюнхенского путча в 1923 году. Он велел Боденшатцу передать им, что для них стало небезопасно оставаться в Германии и они должны немедленно начать готовиться к отъезду. Им следует сходить в генеральное консульство Аргентины в Мюнхене и подать прошения на визы, которые — они могут быть уверены — им предоставят. Вскоре после этого сестры Баллин без помех уехали и им даже было позволено взять с собой деньги.

Тем временем в Берлин приехала баронесса Лилли фон Эпенштейн, у которой нервы были уже на пределе. Он хотела встретиться со своим юрисконсультом в Германии и немедленно составить документ на передачу замка Фельденштейн во владение Герингу и его дочери. Маутерндорф должен был отойти им после ее смерти. Но она смертельно боялась начала войны и стала умолять Геринга помочь ей получить разрешение, чтобы уехать из Европы. Геринг устроил ей разрешение на выезд, и, подав прошение, она получила американскую визу для посещения родственников в Чикаго. Америка ей не понравилась, и баронесса Лилли вернулась в Маутерндорф. Она приехала летом 1939-го, а 1 сентября, услышав по радио, что немецкие войска вторглись в Польшу, умерла от сердечного приступа.

«Все лето 1939 года Герману не давало покоя, — рассказывает Томас фон Кантцов, — что безумцы в партии собирались ввергнуть Германию в войну. Он разражался гневными тирадами в адрес Риббентропа, пышущего злобой в отношении Англии, но из его слов никак нельзя было догадаться, что Гитлер тоже хочет войны. Геринг постоянно повторял:

— В войне нет никакой необходимости, и как глупцы этого не понимают? Если бы фюрер поручил это дело мне, я бы позаботился, чтобы у Германии было свое место под солнцем и мир для целого поколения — но без войны».

Но в то же время, как главнокомандующий люфтваффе и диктатор германской промышленности, он обязан был готовить Германию к войне, и Томас фон Кантцов, отдыхая на озере у Каринхалле или возвращаясь с прогулки по лесу, постоянно видел подъезжающие и отъезжающие лимузины. У дверей зала совещаний стояли вооруженные охранники, а изнутри доносился гул голосов, через который то и дело прорезался пронзительный, полный раздражения голос Геринга.

В череде тех совещаний одним из наиболее важных было то, которое он провел с руководителями германской промышленности. Геринг заявил, что над Европой висит угроза войны и виноваты в этом евреи. Промышленность Германии должна быть в состоянии принять вызов. Она же производила все еще слишком много потребительских товаров для внутреннего рынка.

— Что значит ваша продукция для отечественного рынка на фоне глобальных интересов нации? — спрашивал он. — К сожалению, так думают еще очень многие.

Вглядываясь в сидевшую перед ним аудиторию, Геринг заметил, что одно лицо отсутствует. Не было Фрица Тиссена, могущественного рурского магната, и он не знал, что с ним. После совещания он спросил у Мильха, который тоже был здесь, что случилось с Тиссеном, но тот тоже был не в курсе.

Тем же вечером Геринг позвонил в Эссен, связался с Тиссеном, и тот, пробормотав извинения, сослался на недомогание, однако Геринг, который знал его уже многие годы, чувствовал, что здесь что-то не так. Поддавшись внезапному порыву, он заявил промышленнику, что через несколько дней приедет в эссенскую «Националь-цайтунг» на встречу акционеров (Геринг являлся одним из главных держателей акций этой газеты, которая была его главным рупором в Германии. Фриц Тиссен финансировал покупку его доли акций — так же как помог Герингу деньгами, когда тот вернулся в Германию из Швеции) и что он воспользуется этой возможностью, чтобы увидеться с ним. Часть этого путешествия Геринг проделал на своей новой моторной яхте «Карин-И», которая была пришвартована в небольшом городке на Рейне с Робертом Кроппом в качестве рулевого и в назначенном месте приняла его на борт. Встретивший его Тиссен выглядел бледным, озабоченным и нервным и на расспросы Геринга отвечал уклончиво. В конце концов он сознался, что ему не нравится то, какой оборот в последнее время принимают события. У него имелись источники информации во французском правительстве, и то, что он узнал из них, сильно его встревожило. Известно ли Герингу, осведомился Тиссен, что германское правительство, с очевидного одобрения Гитлера, нащупывает почву на предмет заключения соглашения с Москвой? Казалось совершенно неправдоподобным, чтобы кому-то в нацистских верхах в голову могла прийти мысль заключить пакт с красными, но если это было правдой, то подобная дипломатия могла обернуться трагедией для Германии, ибо она открывала дорогу силам большевизма.