Федор Кравченко - Семья Наливайко

• Название: Семья Наливайко
• Автор: Федор Кравченко
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

«Семья Наливайко» — повесть, посвященная жизни колхозной деревни в дни войны. Это повесть о трудностях, пережитых советскими людьми в тылу, об их неразрывной связи с фронтом, о величии духа советского народа.

В 1946 году книга была удостоена премии ЦК ВЛКСМ, неоднократно переиздавалась.

---

— Ты не спала? — удивленно спросил Максим.

— Спала, — улыбнулась мать, — без сна долго не протянешь. У меня на этот счет дисциплина. Ну, вставайте, сынки, завтракайте — и за работу. Тебя, Максим, после оформим.

Я быстро позавтракал и вышел на крыльцо. Было ясное утро. Солнце тонуло в облаках, но свет его просачивался сквозь них и наполнял воздух мягким сиянием. В колхозном дворе перекликались люди, шумел мотор трактора, у которого возилась Софья. На мгновение я закрыл глаза и с удивительной ясностью представил давно знакомую картину. Почудился бодрый голос Сидора Захаровича, в шутку покрикивающего на возчиков: «Заводи моторы!» и на шоферов: «Погоняй, погоняй!..»

— Андрей! — послышался голос Максима.

Я вернулся в комнату, Максим стоял возле матери, одетый, подтянутый.

Я вспомнил, как в сорок первом году он огорчался, что его, мирного агронома, посылают на фронт. Он опять волновался, о чем-то споря с матерью. Опустив голову, мать говорила как-то неуверенно:

— Не думай, что я как мать прошу. Агроном нужен. Если б ты не был сыном, я бы тебя все равно не отпустила.

— А раз я сын — оставлять меня тем более неудобно, — подчеркнул Максим. — А то, что Степан скажет, если узнает!

— Нет, нет, не отпущу! — твердила мать, мотая головой. — И не проси, сынок. Как мне одной тут справиться с таким хозяйством?

Максим впервые за все время обратился ко мне, как к взрослому:

— Слушай, брат: может быть, ты тут с матерью все-таки справишься без меня? Гриша говорил, что ты уже бросил свою обсерваторию и агрономом стал.

Мне хотелось ответить брату как следует. Я ведь тоже не лезу в карман за словом. Но мать так ласково глядела на меня, что я не отважился подтрунивать над старшим братом. «Так и быть, — решил я, — пусть думает, что я сдался».

Максим посмотрел на меня с насмешливой улыбкой:

— Думаешь ты, во всяком случае, как настоящий агроном — страшно медлительно.

Тут уж я не выдержал.

— Ладно; пускай едет, — сказал я, — не святые горшки лепят, с землей сами как-нибудь справимся.

Лицо Максима посветлело; я тут же съязвил:

— У Виктора небось уже вся грудь в орденах, а у Максима одна сиротка-медаль.

Максим окинул меня быстрым, недовольным взглядом. Казалось, вот-вот вспыхнет. Но он сдержал себя. Даже заулыбался, снисходительно глядя на меня. И когда за окном послышался голос Гриши, звавшего его, Максим сказал мне строго:

— Пока я вернусь из военкомата, продумай все, что нужно сделать в колхозе. Набросай план работы — вместе потом проверим…

XIII

Мы не говорили о братьях, но я знал, что мать думает и о них, и о невестках. Однажды она сказала мне как бы шутя:

— Привел бы ты невестку в дом, Андрюша. Трудно нам без хозяйки…

— Разве Анна Степановна не хозяйка? — спросил я, досадуя, что мать снова, как до войны, несправедливо относится к жене Романа.

— Анна недолговечная… — возразила мать. — Узнает, что Роман не вернется, и поминай как звали…

— Как тебе не стыдно, мама!

Мать знала, что я всегда был на стороне Анны, и все же она, кажется, не ожидала такого гнева с моей стороны. Мигнув растерянно глазами, она сказала, чтобы успокоить меня:

— Ну чего ты? Я ж тоже люблю ее…

«Люблю ее»… Выходит, что мать совсем не хочет, чтобы Анна Степановна ушла из нашей семьи? Но ведь Анна, как видно, и не собиралась уходить.

Ясно, что уже нет никаких надежд на возвращение Романа, однако в ее поведении нет даже малейших признаков отчужденности. Напротив, она стала роднее, ласковее.

По-прежнему сдержанная и застенчивая, она тайком стирала и гладила простыни и наволочки «для всех». Мне обидно было, что мать не замечает ни чистой наволочки у себя под головой, ни белоснежного полотенца возле умывальника;..

А как Анна ухаживала за малышами! Однажды к нам зашел Полевой, хлопотавший о том, чтобы устроить сирот Кирилюка в детский дом. Увидев, как Анна кормит «сирот», называя их «родненькими», Полевой понял, что она отвергнет его предложение, хотя и нелегко ей воспитывать трех «сынков».

Полевой смотрел на детей Кирилюка с такой радостью, словно это были его близнецы. Глаза его блестели, как у захмелевшего человека. Чувствовалось, что эти бедно, но опрятно одетые, чистенькие мальчики нравятся ему; он восклицал, обращаясь то к ним, то к покрасневшей от скрытого волнения Анне Степановне:

— Гвардейцы! Право слово, настоящие гвардейцы на данный момент. Ай да, Анна, ай да, молодчина!

Жаль, что мать не видела этой сцены.

Я сам, оторопев, не сразу сообразил, что Полевой восторгается благородным поступком нашей невестки, тем, что она, рискуя жизнью, спасла не только своего сына, но и чужих детей; тем, что она, оказавшись в страшной нужде, по-матерински выхаживала их… И вот вместе с ними вернулась в родные Сороки…

Волевой, много переживший партизанский вожак до такой степени расчувствовался, что втихомолку вытер носовым платком глаза. (Как будто в них соринки попали.)

Именно в эти минуты я понял, что Анна Степановна ни при каких обстоятельствах не покинет нашу семью. Особенно, если мать будет с ней ласковой и справедливой.

Мы уже знали — со слов Анны Степановны — обо всем, что произошло между Максимом и Клавдией. Другая на месте Анны Степановны злорадствовала бы: вот, мол, ваша любимая невестка! А Анна Степановна сказала с болью: «Трудно ей будет, ох, как трудно. Ведь она любит Максима…»

Анна Степановна была убеждена, что Клавдия бросит «своего инженера», с которым она так бездумно сошлась в Казахстане, и будет искать примирения с Максимом. Вспомнив об этом, я сказал матери:

— Надо написать Клаве, пускай приедет. Это — долговечная невестка.

Мать сверкнула глазами:

— Не знала я, что ты такой злюка, Андрюша.

— А зачем вы Анну обижаете?

— Я ее обижаю? Ох, Андрей, ты хоть и вырос, но ума не набрался. Я ж только и сказала, что она может нас покинуть. Сам подумай: она ж еще молодая. Ну, и самостоятельная. — Понизив голос до шепота, мать неожиданно добавила — Аж страшно, что она может Олега забрать…

«Вот оно в чем дело», — подумал я. По правде сказать, я и сам боялся этого. Ведь пока Олег в нашем доме, мне самому порой кажется, что Роман просто где-то отсутствует. Вот-вот откроется дверь, и он, показавшись на пороге, воскликнет с улыбкой: «Где тут мой сынок проживает?»

Анна ничего не говорила, но нетрудно было понять, что и ей легче переносить горе потому, что живет она в родном доме, среди своих.

Как часто я думаю теперь об Анне и Клавдии. Обеих война захватила врасплох, но Клавдия сама свое счастье погубила. Судьба сберегла для нее Максима, но он, видите ли, не нужен ей; у нее не хватило терпения дождаться конца войны.

А вот Анна ждала и ждет Романа, хотя уже нет никакой надежды, что он вернется. Зачем же судьба так жестоко поглумилась над ней?

Однако, что это я расфилософствовался? Судьба… судьба… Какая там судьба, — случай! Проклятый случай!

Максим тоже был на волосок от смерти и все же уцелел. Для чего? Для того, чтобы убедиться, что самый близкий человек изменил ему?

Анна не по своей вине стала несчастной… А Клавдия сама виновата. Человек в дни испытаний должен быть твердым и осмотрительным. Надо учиться на своем и чужом опыте…

Уж я постараюсь, черт возьми, избежать ошибки, допущенной Максимом. Мать хочет, чтобы я привел невестку в дом? Может случиться, что и приведу. Только она не будет такой, как Клавдия. Нет, нет! Мне бы такую, как Анна, найти…

Но почему я опять подумал о Наташе?

Меньше всего я должен сейчас думать о себе, о том, что и мне когда-нибудь придется жениться. Рано… Рано думать об этом. Я вообще говорю о том, что человек, собираясь обзавестись семьей, должен хорошенько разобраться в невесте. Но ведь Клавдия любила Максима! Боже мой, как она рыдала, когда он уезжал на фронт…

Однако, что же происходит со мной? Почему меня тревожит не то, что Клавдия не вернется в наш дом, а как раз то, что она может вернуться? Жалко Максима? Нет, не жалко; просто я не хочу, чтобы такая женщина оставалась его женой.

Я спросил мать:

— А если Клава в самом деле заявится, тогда что?

— Об этом Максима спроси, — со вздохом ответила мать.

— Но ведь ты так любила ее!

— Было — сплыло…

XIV

Наташа навсегда осталась в Сороках. Она работала в нашем колхозе и все грустила. Иногда к ней приходили оборванные люди из ее разоренного села. Они с завистью оглядывали восстановленные дома. Наташа тихо беседовала с ними. Часто я видел ее заплаканной и удивлялся: раньше она была иной. Может быть, затосковала по партизанской жизни?

Однажды Наташа сказала матери:

— Пропал наш колхоз на веки вечные. Фашисты все сожгли и сожрали. Хаты можно отстроить, а что без скота делать? Хоть бы телок где достать… Я бы всю жизнь отрабатывала за телок…