Василий Юровских - Три жизни

• Название: Три жизни
• Автор: Василий Юровских
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1990
• ISBN: 5-7688-0197-9

В новой книге уральский прозаик обращается к сложным проблемам в жизни современного села, с сыновней благодарностью рассказывает о тех, кто через лишения и трудности пронес и передал в наследство традиционные народные ценности — мудрость, скромность и трудолюбие.

---

Алексей откинул крючок и запустил в избушку вымокшего и грязного человека.

— Здорово, мужики! — просипел он и сразу стал раздеваться. Повесил на гвоздь у трубы мазутную телогрейку и старую, тоже измазанную мазутом шапку с кожаным верхом, еле-еле стянул с ног сапоги. Был он невысок, худощав и белобрыс, не моложе пастухов, но ярко-синие глаза заметно молодили его лицо.

Пайвин курил и молча наблюдал за гостем, а Молоков, спохватившись, снял с гвоздя над изголовьем свою сухую одежду:

— На-ко, паря! Разболокайся вплоть до трусов, а то загриппуешь. Счас я дровишек подкину и чайку покрепче заварю. Супишко остался — не поморгуешь, разогрею.

— Да чего вы, ребята! — отшатнулся к плите мужчина. — Обсохну и так. А от чая и еды не откажусь.

— Стесняться здесь некого, — оживился Пайвин. — Раз подает одежу Алеша — бери. На самом деле ты синехонек. Здоровье после ни за какие деньги не купишь. Тракторист?

— Ага, механизатор! — отозвался гость, скидывая свою сырую одежду. — Меня на прорыв послали. Зябь в бригаде тутошней худо пашется. Ну, пахал я сутки, пока горючее не кончилось. Заглох трактор, а тут и вторая ночь. Пошел в деревню и заблудился, как-то еще на вас выбрался. Спасибо, мужики!

Молоков оставил себе кошму-потник, а матрац постелил для Осяги Грачева, как назвался тракторист. Пайвин предложил ватное одеяло и подушку.

— Давно на тракторе? — поинтересовался Пайвин, когда Осяга отужинал и накурился махорки у подтопка, и, охнув блаженно, забрался под одеяло.

— Подходяще, — откликнулся тракторист. — В сорок четвертом на прицепе начал, штурвальным осенями робил. Прицепные комбайны тогда были.

— Знаем знаем, самим приходилось! — обрадовался Алексей, словно не Осяга, а он сам рассказывал о своей юности.

— А потом ФЗО, потом… — тракторист чего-то замешкался. — По дурости удрал домой и отсидел за побег. Отработал то есть три месяца. Брюхо распорол, потому и раньше отпустили. Листовое железо как-то разгружали, не поберегся, и прилетело железо на меня… С пятидесятого года и сел на трактор самостоятельно. Самоуком вначале, а после курсы при МТС кончал. На коляснике до армии робил. Как отслужил — посадили на «Натик». Если бы не сманили в плотницкую бригаду, я бы механизаторский стаж давно выробил. Да позарился на топор, на легкую работу. Хотя какая она и легкая! Поднимали бревна на верх коровника — чуть с пупу не сорвал. Вообще-то глянулось плотничать, — вздохнул Осяга.

— Чего же опять к железу? — осудил его Пайвин.

— А куда деваться? Совхоз как организовали, механизаторы, кто получше, на производство подались, молодежи тоже неохота пачкаться у трактора. Вот и попросила меня дирекция совхоза вернуться. Я уж и отказывался: отвык от техники и правов на дизеля нет. Да робить-то надо кому-то, земля-то, она не виноватая. Ничего, три годика доскриплю. Руки, правда, шибко болеть начали, голова шумит тоже.

— Потом что, опять плотничать? — спросил Алексей.

— Зачем?! — удивился Осяга. — Не-е-ет, уволюсь тогда из штата.

— Как уволишься? А жить-то на что?! — приподнялся на постели Пайвин.

— А так, уволюсь — и все, — спокойно ответил тракторист. — Стаж механизаторский выроблю и отдыхать стану до пенсии.

— А жить будешь на что? — повторил Александр.

— Дайте-ко закурить, мужики, — попросил Осяга и, свертывая цигарку, пояснил: — На свои кровные жить станем. Баба моя год как уволилась. Когда народу не хватает, то без оформления помогает совхозу. Ну и я тоже в стороне тогда не останусь. Когда завелись сберкнижки у нас, мечтал мотоцикл с люлькой купить. Потом раздумал: отсоветовала жена. «Изробишься, — говорит, — и на кой лешой тогда тебе мотоцикл. Лучше накопим денег и до пенсии отдыхать будем. Доживем до пенсионного возраста — оформимся на пенсию, а пока деньги давай копить!»

— И много накопили? — Пайвин скинул байковое одеяло и тоже закурил.

— У бабы моей, пожалуй, тысяч семь на книжке, у меня чуть поболе будет.

— Небось в рюмочку не заглядываешь, — позавидовал Пайвин, хотя не очень верил, если тракторист возьмет и скажет «нет».

— Да я чо, не человек, што ли! — рассмеялся Осяга. — Праздники-то для всех бывают, а то и гости заглянут. А зря, конешно, не пирую. Работы, мужики, много, и, если бы пировал, как другие, не жилец бы я на этом свете. Вся земля в бригаде на мне с весны до весны. А мало ли другой еще работы…

— Уйдешь вот ты через три года, а кто на трактор сядет? Земля-то никуда ведь не денется.

Цигарка вспыхнула белым огнем, видать, тракторист бумаги толсто накрутил, и осветила впалощекое лицо Осяги.

— Какое мое дело! — почему-то рассердился Осяга. — Я свое честно отработал даже за двоих. И пошто я должен ноги на полосе протянуть из-за тех, что пьянствуют и лодырничают?

— Так если не хотят они робить сутками, как ты, — вставил Алексей.

— А пошто я должен до шестидесяти лет ишачить на тракторе? — уже зло заупрямился Осяга. — Молчите? То-то и оно! Те, ежели не зальются, как пить дать доживут и года два перед пенсией шутя поработают, и… с почетом их на заслуженный отдых. А меня куда, думаете? На вечный покой отвезут.

Нет, шиш, брат! Пусть-ко их заставят теперь вкалывать с мое! А я хочу белый свет повидать, хочу выспаться досыта, по лесам, как в детстве походить, с удочкой посидеть на реке, садик развести. Чем я хуже других-то?

— А что, одобряю тебя, Осяга, здорово придумали вы с женой! — хлопнул по колену Пайвин. — Здорово, брат! Молодцы!

— Но все-таки кто же землю будет обрабатывать, хлебушко растить? — грустно повторил Алексей. Не мог он никак понять: почему Осяга уволится из штата и задолго до пенсионного возраста не будет работать?

— Тебе же, Олеха, человек русским языком объяснил, а ты опять за рыбу деньги! — тоном прежнего раздраженного Пайвина вмешался Александр.

— Нет, робята, не пойму я никак, вы уж не серчайте на меня, дурака, — примирительно сказал Молоков. — Не пойму, чтобы человек остался без дела.

— Делов-то на мой век хватит, — укладываясь спать, успокоил Алексея тракторист. — Я, дорогой товарищ, еще и в Москве не бывал, Кавказа не видел. Да ничо я не видел! А другие вон каждое лето колесят по стране и за границу. Не затоскую, есть чем заняться. Давайте, мужики, соснем. Вам скот пасти рано, дождик-то перестал, и небо пестрое, а мне тоже до свету вставать, заправлять трактор и зябь пахать. Только не думайте, будто я один додумался до такой мысли. Не мне одному охота отмыть мазут и суставы успокоить, и по-людски одеваться, и по-людски питаться.

Тракторист уснул на диво скоро, словно и его, как трактор, отключили от всего на свете. Алексей слышал: Пайвин тоже не спит, и догадывался, о чем он думает. Конечно, завидует Осяге, его сберкнижке, которая позволит ему жить так, как захочется. Никто Осяге не указ, сам себе хозяин и начальник. А он, Пайвин, сколько денег пропустил сквозь пальцы, пропустил, как текучую воду, и только пальцы, то есть нутро, обмочил он не водой, а водкой. Жил, а, кроме стыда и позора, ничего за душой…

Душу Алексея тоже разбередили и взволновали слова тракториста, его уверенность в правоте задуманного. В самом деле, пока такие люди, как Пайвин, куролесят по жизни, Осягам приходится вкалывать за десятерых. Не есть вовремя, сутками держать руки на рычагах трактора; глотать пыль веснами и керосиновый чад; маяться, если трактор сломается, обжигать руки о железо на стуже; ходить всегда со сбитыми козонками…

А ведь мог бы и Алексей быть хозяином, мог бы честно и спокойно смотреть людям в глаза, чтобы не путали они его возраст из-за бороды. Денег бы, что точно, то уж точно, не скопил бы он столько! Покупал бы Молоков все, что имеют добрые люди: телевизор, радиолу, мебель и одежду, а главное — книжки бы покупал, книжки… Читать-то нашлось бы время! И никогда бы не бросил работу, пока здоров и в силе.

Осяга-то работник, каких поискать, опора целой деревни. Но кто заменит его?

XIII

— И-и и от зари до зари,
От темна до темна-а-а…
И-и-и-эх! Пой гитарная струна!

Грянули-гаркнули разом ядреные мужские глотки, их тут же поддержали дружные женские голоса; и не песня, а шквальный рев прокатился берегом Старицы. Он потряс ночную тишину, и в окне жалобно звякнуло стеколко, по загонам всполошились бычки и, наверное, однорогий проходатель, вечно тоскующий о свободе, ответно так проревел на костер, что взметнул-плеснул пламя выше таловых кустов.

Ватное одеяло скатилось с Пайвина на пол, а сам он, точно парнишка, привстал на корточки и уставился в окно. Молоков спросонок перепугался, сидел на нарах и крутил головой. Алексей первым делом вспомнил «козлятников» на мотоциклах и, как тогда вечером, ожидал пальбу по вагончику. «Тьфу, да я же в избушке с Александром…» — сообразил Молоков, разглядев у окна согнутую фигуру Пайвина.