Борис Горин-Горяйнов - Федор Волков

• Название: Федор Волков
• Автор: Борис Горин-Горяйнов
• Издательство: Ярославское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1956

Роман-хроника посвящен жизни и творчеству Федора Григорьевича Волкова (1729–1763), русского актера и театрального деятеля, создателя первого постоянного русского театра.

---

Императрица и все бывшие в ложе весело рассмеялись.

— Этого чуда никто из смертных не в силах преодолеть, — рассмеялась Елизавета.

— Я пробовала, — сказала Екатерина, — но отложила до времени, когда у меня явятся внуки. Это будет им наказанием за грехи отцов.

Сумароков извлек из-за обшлага мундира список, данный ему Федором Волковым, и протянул его императрице.

— Не удостоите ли, ваше величество, взглянуть на список пиес, приуготовленных и сыгранных в Ярославле сею компаниею ребят охочих?

Императрица углубилась в список. Между тем, Сумароков, нагнувшись к императрице, объяснял:

— Смею обратить милостивое внимание вашего величества — возле каждой пиесы проставлен день ее первого представления. Почитай все они опередили представление оных на столичных театрах. В этом и заключается главная доля чудесного, касаемо ярославцев.

— В самом деле! Это достойно внимания, — согласилась императрица.

Список пошел по рукам. Его все просматривали с заметным любопытством.

— Что же первое покажут нам ваши дети природы, Александр Петрович? — спросила Елизавета.

— Сие представляется милостивому усмотрению моей государыни.

— Как вы думаете, Катиш?

Екатерина просматривала список. Полушутя, сказала:

— Здесь значится назидательное нечто — «Покаяние грешного человека». Поелику каждый из нас грешен, — разумеется, исключая ваше величество, — подаю голос за всеобщее покаяние. Оно же, кстати, пост великий на носу.

— Без всяких исключений, дитя мое. Я такая же грешница, как и все.

Представление ко двору

На следующее утро Сумароков появился в Смольном ни свет ни заря.

Александр Петрович, в силу этикета, не решился спросить у императрицы о точном часе представления ей ярославских комедиантов. Решил, что это должно произойти сейчас же вслед за обычным утренним приемом, часов в десять-одиннадцать. Нынче как раз был приемный день.

Сумароков влетел в столовую, когда комедианты сидели за утренним завтраком, еще при свечах.

— Здорово, друзья! — весело крикнул он еще с порога. — Колымаги ждут. Отменная погода. Легкий морозец, и ясно по-весеннему. Сидите, сидите! Доканчивайте ваше дело, не торопясь. И никогда не смейте вставать при моем появлении. Я также не буду вставать при вашем. Эй, дружище Бредихин, распорядись, братец, чтобы и мне налили кофею покрепче. Дома-то у меня еще спят.

Александр Петрович опустился на свободный стул возле Федора Волкова. Пожал его руку, лежавшую на столе. Остальным дружески покивал головой.

— Со всеми не ручкаюсь. Канительная история. Ну, как спали-почивали?

— Отлично, Александр Петрович, — ответил за всех Федор.

— Весьма рад. Жалобы имеете?

— Помилуйте, какие у нас могут быть жалобы? — улыбнулся Федор Волков.

— А почему оным не быть? Я ведь знаю порядки здешние. И прошу не церемониться. Чуть что не так — первым долгом ко мне. Так и условимся. Каждый день начинать с жалоб. Только таким путем можно добиться чего-то путного.

Служитель подал Александру Петровичу кофе и белого хлеба с маслом. Сумароков жадно, большими глотками, начал отхлебывать горячий напиток. Он был в военной форме, при какой-то звезде, и боялся закапать себя кофе. Сделал несколько глотков, поморщился. Брезгливо отодвинул от себя кружку.

— Бурда! Возмутительная бурда! Послушай, Бредихин! Ты что же, и дальше намерен поить таким мерзким пойлом?

Бредихин вытянулся.

— Повар сказывал, такого отпустили, Александр Петрович.

— А ты сам пробовал? Не сказал им, что кофей для людей, а не для свиней?

— Когда же было? Еще сутки не минули, Александр Петрович.

— Господин бригадир, чорт вас побери! Изволите полагать, что одни сутки людей и мерзостью дозволено пичкать? Свинство, братец! Безобразие! Значит, и остальное питание також для свиней? Чортовы перечницы! Воры! Негодяи! Наживаетесь на безответных людях! Где повар? Подать мне его сюда, прохвоста! Я из его паршивой туши такое месиво сделаю, что и свиньи откажутся лопать.

Сумароков сорвался с места, схватил кружку с недопитым кофе и стремглав устремился в кухню. Побледневший Бредихин пожал плечами и последовал за ним.

— Новый день начался, — усмехнулся Алеша Попов.

— Что-то он похож на старый, хоть и прояснело, — отозвался Шумский.

— Ну и порох! — промолвили, качая головой, Чулков и его соседи Куклин и Голик. — Заправский командир. Этот наведет порядок.

— Кофей-то и впрямь неважнецкий, — заметил Григорий Волков.

— Чуточку получше нашего ярославского, — решил Ваня Нарыков.

— А я его отродясь и не нюхивал в Ярославле-то, — сказал Иконников. — Не разберу, плох он, али хорош. Лезет в глотку — и ладно.

Все засмеялись и сейчас же утихли. С кухни донеслись звон разбиваемой посуды и неистовые крики Сумарокова…

— Лакай, скотина! Сам лакай! Весь котел вылакай! Не отступлюсь! Здесь что? Кофей? Другой кофей? Для себя? Ах, мерзавец!

Звон кастрюль и снова бой посуды.

Комедианты притихли. Федор Григорьевич только покачивал головой.

Через минуту появился совсем спокойный, улыбающийся Сумароков.

— Все в порядке, друзья. Сидите. Сейчас подадут настоящего кофе. Негодный поваришка его для себя приберегает, а нас жжеными пробками потчует. Уж я его!

В дверях стоял улыбающийся Бредихин. За ним два служителя и сам повар, все перепуганные, с вытаращенными глазами несли подносы, уставленные кружками со свежим кофе и тарелками с какими-то коржиками.

— Прошу, друзья. Это ваш завтрак, — весело объявил Сумароков, с удовольствием отхлебывая кофе и заедая его сдобными коржиками. — Толстый Онуфрич рассчитывал один за двенадцать персон распорядиться. Я уж вижу, что дело не ладно!

Он сделал свирепое лицо и молча погрозил пальцем тучному повару, у которого тряслись губы.

Бредихин потянул носом ароматный запах кофе. Сказал, присаживаясь к столу:

— Этого, пожалуй, и я выпью. Ну-ка, Онуфрич…

Все засмеялись. Сумароков нагнулся к Бредихину:

— Имейте в виду, сударь: из деликатности вашей — шиш получится. Извольте над каждой кастрюлей носиком вашим поводить. Не понравится запах — Онуфричу в нос. Я ведь знаю снисходительность вашу к «простому народу». Так комедианты — это и будет простой народ, а ворующие повара к оному не относятся.

Допив кружку, попросил налить другую. Сказал:

— Жаль, посуды задарма много погибло… А Онуфрича, вора — вон! Тут есть другой — Аким-Простота. Я его и вытребую. Пьет, подлец, зело, да только не комедиантский кофей. Да нет, братцы, я вас в этом свинарнике не оставлю. Мы в другое место переберемся. Не то, чтобы там не воровали, — воруют везде. Да только пусть воруют не у нашего брюха… Да, должен сказать вам, друзья, государыня зело заинтересована вами. Не ударьте в грязь лицом. Впрочем, я в вас верю, братцы. Чую, наладим мы дело отменное. Как мыслишь, Федя, наладим?

— С нашей стороны остановки не будет, — сказал Волков.

— С моей наипаче. И еще заинтересованные особы найдутся… Да, Федор Григорьевич… крестница ваша кланяться вам наказывала.

— Какая крестница, Александр Петрович? — удивился Федор Волков.

— Ну спасенница, из узилища каретного вами извлеченная. Елена Павловна Олсуфьева. Особа отменная, — пальчики оближешь. И вес большой имеет у государыни. Умна, красива, справедлива. Только, чур, не перебивать дорожку. Я сам в нее — по уши. Впрочем, там и почище нас вот с такими носами ходят. Фрейлина — бритва. Я ее бритвой зову. Чуть что — отбреет не хуже французского куафера. Да вы ее часто встречать будете, — сами убедитесь… Ну, прикончили, друзья, с завтраком вашим?

— Прикончили давно, Александр Петрович, — раздались голоса.

— Осмотритесь, все ли у вас в порядке. Не в баню едете. Форму вам безотлагательно надо, всем одинаковую. Первую форму первых российских комедиантов. Что-нибудь на манер кадетской, что ли. И отличие какое-нибудь, чтобы с прочими не смешивали. Там придумаем. Ну, тронулись. Ах, да! Присесть потребно перед отъездом, по обычаю. А то пути не будет…

Погрузились в колымаги. Тронулись по кочкам и буеракам вдоль набережной Невы, среди чахлого, низкорослого леска. Подвигались почти шагом. Дорога из рук вон плоха, вся в волнистых выбоинах и колдобинах. То и дело приходилось сворачивать в сугробы, пропуская вперед себя более легкие возки и кареты.

Слева начали попадаться каменные дома в два и три жилья, бесприютно стоящие среди оголенных деревьев. На противоположном берегу, за Невой, также виднелись разрозненные строения. Во льду чернело много вмерзших барок с дровами. Вокруг копошились какие-то люди.

Часто попадались полосатые будки с часовыми.

К Зимнему дворцу подъехали с бокового подъезда. Сумароков ввел всех в вестибюль, мимо многочисленных часовых и служителей. Отвел несколько в сторону, за колонны, где были скрыты вешалки. Приказал раздеться. Очевидно, здесь была раздевальня для посетителей попроще.