Борис Горин-Горяйнов - Федор Волков

• Название: Федор Волков
• Автор: Борис Горин-Горяйнов
• Издательство: Ярославское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1956

Роман-хроника посвящен жизни и творчеству Федора Григорьевича Волкова (1729–1763), русского актера и театрального деятеля, создателя первого постоянного русского театра.

---

Тронулись дальше. Волны на дороге вздыбились грознее. Поубавились изгороди, больше стало попадаться домишек и даже каменных, в два жилья домов.

Навстречу пронеслись два-три диковинных возка, — таких в Ярославле не видно: шестерка лошадей цугом, на полозьях целый дом со стеклами, на запятках лакеи в галунах, с рыжими мохнатыми воротниками, похожими на львиную гриву. На лошадях верхами — «фалеторы»[50] с длинными кнутищами; орут и гикают. Два раза загоняли кибитки комедиантов в канавы, а те и так еле тащатся.

Свернули вправо на прямую и широкую першпективу. Здесь оживления больше. Дома почти что стена к стене, чуть ли не наполовину каменные. Только за соснами и елями в палисадниках они плохо видны. Влево разворачиваются прямые улицы поуже. И здесь видно больше деревьев, чем домов.

Слева — широкая улица, дома почти сплошь каменные, в два-три жилья. И пустырей сравнительно немного. Конца улицы не видно, он теряется где-то в туманной мгле.

— Невская першпектива, — говорит Федор Волков. Его сожители по кибитке — Ваня Нарыков и Гриша Волков, — оттискивая друг друга, стараются заглянуть в слюдяное окошечко сбоку. На перекрестке улиц идет какая-то большая стройка. Груды кирпича, штабели бревен и досок, набросанных как попало, загородили все проезды. Повозки с трудом пробираются у обочины канавы, вырытой вдоль домов. Того и жди — опрокинутся в канаву вверх полозьями.

Из поперечной улицы, как раз перед повозкой Федора, на рысях выносится небольшая каретка на колесах, желая перерезать комедиантский обоз. Каретка задевает высоким скрипучим колесом за оглобли комедиантской повозки, кособочится и, минутку помедлив, валится на бок в канаву, дверцей кверху.

Пара лошадей волочит ее некоторое время в таком положении, но затем останавливается. Пристяжная скользит в канаву. Бывалый кучер в момент падения ловко спрыгивает на штабель досок, прочно утверждается на них и чешет затылок с озадаченным видом.

Комедианты выскакивают из повозок и спешат к месту катастрофы. Кучер встречает их, как старых знакомых, приветливой улыбкой, крутит головой и говорит:

— Эк незадача! Ан и на боку… А? Скажи на милость!

Федор и Ваня уже хлопочут у опрокинутой кареты.

Пытаются открыть дверцу, ставшую теперь западней. Дверцу заело, и она не поддается. Внутри, через запотелое оконце, видно что-то копошащееся.

Соединенными усилиями почти отдирают дверцу. В отверстии показывается женская головка в белом пуховом капоре с голубыми лентами. Раскрасневшееся хорошенькое личико весело улыбается, чуть не хохочет, — значит, не ушиблась.

— Ух ты! — говорит девушка.

Светятся задорные карие глаза, сверкают два ряда смеющихся зубов, все ярче разгорается румянец на щеках.

Тройка комедиантов стоит не на земле, а на колесах кареты. Все трое тоже невольно улыбаются.

— Позвольте вам помочь выбраться из западни, — говорит Федор Волков.

Протягиваются две руки в пышных меховых обшлагах. Комедианты подхватывают девушку, поднимают ее на воздух и ставят на землю.

— Гопля! — говорит, шутя, девушка. — Спасибо за спасение. Вы не купцы, господа?

— Мы комедианты, сударыня, — улыбаясь, говорит Федор.

— Ко-ме-ди-ан-ты? — даже приседает спасенная. — Ново и необычно. Да вы не с луны изволили свалиться, господа? Может быть, я сплю, и мне снится вся эта комедия?

— Вы не изволите спать, и мы действительно комедианты.

— Ну, тогда, значит, все же с луны.

— Чуточку поближе и пониже, — с удовольствием поясняет Гриша хорошенькой девушке. — Только с волжских берегов. Мы — ярославские.

— Это и будет с луны, поелику мы никогда таковых не встречали. Комедианты у нас бывают либо заграничные, либо никакие.

— Вы не ушиблись? — участливо спрашивает Федор.

— Немножко. Колени. Но это пустяки. Благо голова цела на плечах. Так вы, значит, комедианты? Из Ярославля? Теперь я припоминаю. Был разговор о каких-то ярославских искусниках у государыни. Я, видите ли, фрейлина, — пояснила она. — Не иначе как о вас разговор шел. Вас как звать, господин комедиант?

— Федор Волков. Федор Григорьевич.

— А меня — Елена Олсуфьева. Елена Павловна. Вот и познакомились.

Девушка подает Федору руку.

— А эти господа-спасители?

Федор назвал товарищей. Елена Павловна и им пожала руки.

— Ну, вы, там! Буде балакать! — сердито кричит кучер. — Помогай возок поднять. Гляди, сзади целый черед народу. Ругаются.

Комедианты в одну минуту извлекли легкую каретку из канавы и установили ее на дороге.

— Господа комедианты, вы — мои спасители. Рада буду видеть вас у себя, как дорогих гостей. Прошу запомнить: на Васильевском острову, дом Олсуфьевых. Вам всякий покажет. В любой день часов около четырех меня дома застанете. Буду чрезвычайно рада. Не обманывайте, — говорила Елена Павловна, вновь залезая в карету.

Комедианты неловко кланяются.

— Так непременно, непременно, — настаивает девушка, не закрывая дверцы. — Вы обязательно должны дать мне слово, что не обманете.

— Даем, — говорит за всех Гриша Волков.

— Смотрите же! — грозит пальчиком девушка. Потом поворачивается к кучеру: — А ты, смертоубийца, можешь ехать дальше. Да только шагом и не засыпай.

Карета, немилосердно скрипя смерзшимися колесами, трогается дальше.

Комедианты, усевшись в свою отставшую кибитку, долго молчат. Первый нарушает молчание Гриша. Усмехаясь, он крутит головой и говорит:

— Происшествие! Еще ничего не видя, а комедии уже начались.

— Красивая! — замечает Ваня Нарыков. — На Татьяну Михайловну похожа, только веселее. Похожа ведь, Федор Григорьевич?

Федор ничего не отвечает.

Охочим ярославским комедиантам известно, что их приказано доставить в собственную ее императорского величества вотчину в Смольном доме.

Федор Волков никогда там не был, однако соображает, что теперь уже неподалеку. Знает также, что там помещается девичий монастырь. Сообщает об этом спутникам.

— Вот на! Значит, к монашенкам? — весело вырывается у Вани Нарыкова.

— Новая комедия! Может, и по кельям к ним разместят? — хохочет Гриша Волков. — Катавасия! Совсем не на ярославскую стать!

Всем это кажется очень забавным. Ребята хохочут и издеваются над питерскими порядками.

— Только бы не к старой; к старой я не пойду, — решительно заявляет Гриша. — Вот на ту чтобы похожа была, на фрейлину… Тогда согласен.

Вот и Смольный. Повозки сгрудились у ворот. Комедианты вылезли на волю.

Высокие яркоголубые с золотом купола собора. Красивые, широко раскинувшиеся каменные строения. Много каких-то пристроек, флигелей — все каменное.

Бесконечные стояки ограды, между ними чугунные решетки с золочеными пиками. Обширный двор чисто выметен.

У настежь распахнутых ворот — стайка молоденьких монашенок-послушниц в остроконечных черных колпачках. При виде стольких незнакомых и молодых «мирских» дяденек неловко хихикают, подталкивают друг дружку локтями, прячут румяные личики в широкие рукава. Видны только задорные глазки, бегающие, как мыши.

Ваня Нарыков, наклонясь к Грише Волкову, тихо шепчет:

— Выбирать вышли… Приободрись, Гришуха. Глянь-ка, как вон та, фрейлина, на тебя воззрилась. Погиб, парень!

Монашенки неожиданно, всей стаей, как воробьи, вспархивают и убегают в ворота.

Федор Волков объясняется с подошедшими двумя офицерами в одних мундирах. Один из них — подпоручик Дашков, намного опередивший комедиантов, другой — неведомо кто.

Всю компанию ведут в боковую пристройку — комедиантский корпус — и размещают в камерах по двое.

Федору Волкову, кроме этого, отводится отдельный «кабинет» для занятий.

Перед размещением незнакомый офицер обратился к комедиантам с несколькими словами:

— Господа комедианты! Я — сержант Бредихин. Повелением государыни определен иметь надзор за вами и довольствием вашим. С жалобами и нуждишками вашими имеете обращаться ко мне и ни к кому иному. А наилучше, ежели жалоб никаких не окажется. Все распоряжения — через старшего вашего, Федора Григорьевича. О благопристойном поведении вашем напоминать не смею, поелику оное само собою разумеется. А засим — с прибытием честь имею, и марш по местам!

Весь этот день был посвящен чистке, бритью и мытью. Сейчас же после завтрака всех сводили в баню — здесь же, на заднем дворе. Мылись все с превеликим удовольствием. Никто, исключая Федора Волкова, и не подозревал о существовании такого приятного заведения, как баня. В Ярославле искони ведется так: если требуется основательно помыться, то лезут в русскую печь и там полощутся и парятся, пока дух не сопрет. После этого, по зимнему времени выбегают голышком во двор и катаются по мягкому снегу. Летом и того проще: идут полоскаться в Волгу или Которосль.