Уилфрид Тесиджер - Озерные арабы

• Название: Озерные арабы
• Автор: Уилфрид Тесиджер
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1982

Эта книга, написанная известным английским путешественником Уилфридом Тэсиджером, — результат его наблюдений в 50-х годах над жизнью обитателей одного из заповедных районов Ближнего Востока — зоны озер Южного Ирака. В книге содержится много интересных зарисовок патриархального уклада озерных арабов, их нравов и обычаев.

---

Уилфрид Тесиджер Озерные арабы

Введение

Я регулярно приезжал на озера Южного Ирака с конца 1951 по июнь 1958 года и жил там подолгу, иногда до семи месяцев подряд; лишь в 1957 году я не смог там побывать. Хотя я почти постоянно находился в движении, эту книгу нельзя причислить к рассказам о путешествиях, ибо я разъезжал по одному ограниченному району. Книга не претендует и на подробное исследование жителей озерного края, среди которых я жил, поскольку я не этнограф и вообще не ученый-специалист в какой-либо области. Я провел эти годы на озерах, потому что мне там правилось. Все это время я жил среди озерных арабов, вел их образ жизни, и со временем мне удалось в какой-то мере понять, как и чем они живут. Пользуясь воспоминаниями и опираясь на свои дневники, я попытался описать озерный край и его обитателей. Политические изменения в Ираке сделали этот район недоступным для иностранцев.[1] В ближайшем будущем постоянно заболоченные участки, по всей вероятности, будут осушены. Когда это произойдет, исчезнет образ жизни, продержавшийся тысячелетия.

Озерный край Южного Ирака — это примерно 6000 квадратных миль территории вокруг Эль-Курны; здесь Тигр и Евфрат сливаются (выше города Басры), образуя общее русло Шатт-эль-Араб. Здесь есть постоянно заболоченные места, поросшие гигантским тростником касабом (Phragmites communis); есть плавни, большей частью поросшие камышом (Typha augustata), которые высыхают осенью и зимой; есть участки, которые затопляются во время паводков, а потом зарастают осокой (Scirpus brachyceras). Этот район для удобства можно разделить на восточные озера — к востоку от Тигра, центральные озера — к западу от Тигра и к северу от Евфрата и южные озера — к югу от Евфрата и к западу от Шатт-эль-Араб. Постоянно заболоченные участки есть также ниже Шатры вдоль Шатт-эль-Гарраф — рукава, который отходит от Тигра возле Кут-эль-Амары и течет на юго-запад в направлении Эн-Насирии; плавни есть на равнинах к северо-востоку от города Амары, где рассеиваются стекающие с Иранского нагорья воды Нахр-эт-Тиба и Дуариджа; имеется небольшой участок плавней на землях племени аль бударадж, в пятнадцати милях севернее Амары, к западу от Тигра. В разгар паводка затопляются большие участки соседствующей с озерным краем пустыни; покрываемая водой площадь меняется год от года и иногда простирается более чем на 200 миль от окрестностей Басры почти до Кут-эль-Амары. После паводка большая часть этой затапливаемой территории вновь превращается в пустыню.

Вследствие весеннего таяния снегов в горах Ирана и Турции Тигр и Евфрат выходят из берегов; озера и болота образовались в результате повторяющихся веками паводков и рассеивания вод этих рек. Восточные и центральные озера питаются водами Тигра, и они поглощают 80 процентов вод Тигра ниже Багдада. Воды Евфрата растекаются ниже Эн-Насирии по многочисленным каналам и постепенно собираются в оз. Эс-Санаф, а оттуда попадают в Шатт-эль-Араб по руслу Кармат-Али несколькими милями выше Басры. Старое русло между Сук-эш-Шуюхом и Эль-Курной все еще считают принадлежащим Евфрату, но на самом деле вода поступает в него от разливов Тигра. До недавнего времени полагали, что Тигр и Евфрат некогда впадали в Персидский залив по отдельности и что в результате наносов ила береговая линия постепенно отодвигалась все дальше на юг. Согласно современной теории, выдвинутой Дж. М. Лийсом и Н. Л. Фолконом в 1952 году, тяжесть наносов ила вызывает соответствующее оседание почвы, и поэтому береговая линия в основном остается неизмененной с библейских времен. Ежегодный разлив Тигра достигает максимума в мае, а Евфрата — месяцем позже. Начиная с июня уровень обеих рек постепенно понижается и достигает минимума в сентябре — октябре. В ноябре обычно бывает небольшой подъем воды, но в течение зимы уровень понемногу повышается. Зимой и весной случаются внезапные кратковременные паводки.

Центральные озера я знаю лучше, чем остальные, — может быть потому, что я начинал свои странствия с них. Более того, я воспринимал их как родной дом. За годы моего пребывания на озерах я побывал почти во всех поселениях, даже самых маленьких, а большинство из них я посещал неоднократно. Гребцы, которых я нанял, когда приобрел лодку, были родом из поселений на центральных озерах. Они приняли меня как своего, и, следовательно, я был принят и их сородичами. Гребцы сопровождали меня повсюду; их родные деревни стали базами, на которые я возвращался после экспедиций. Почти так же много я путешествовал по восточным озерам, но их жителей мне не довелось узнать столь же близко. Для них я оставался чужаком, хотя встречали они меня доброжелательно, так как я оказывал им посильную медицинскую помощь. Южные озера я знаю плохо.

Уилфрид Тэсиджер

1. Первое знакомство с озерным краем

Весь день мы ехали верхом по однообразной равнине. Из-под копыт лошадей поднималась удушливая пыль. Как это часто здесь бывает, дожди, которых так жаждет в это время земля, не выпали, и пробившиеся сквозь растрескавшуюся почву ростки рассыпались в прах. Не было ни куста, ни камня, которые могли бы служить ориентиром, отмечая наше медленное продвижение к линии горизонта. Наши седла обычного арабского типа были жестки, как доски. Сдвинутые далеко назад стремена вынуждали нас сидеть, подавшись вперед, вдавливаясь в переднюю луку седла, изогнутую, как на ковбойских седлах. Мне пришло в голову, что американские седла, быть может, ведут свое происхождение от таких, как эти; арабы, возможно, завезли их в Испанию, а испанцы захватили с собой в Новый Свет.

Мы двигались медленно, потому что мой спутник не умел ездить верхом. Его звали Дугалд Стюарт, он был британским вице-консулом в Амаре. Несмотря на свою молодость (ему было всего двадцать девять лет) и очевидную одаренность, Дугалд утверждал, что предел его мечтаний — закончить карьеру в качестве консула в Сплите, в Югославии, где можно охотиться на пернатую дичь сколько душе угодно. Мы обменивались воспоминаниями об Итоне, что свойственно всем его питомцам. В Итоне Дугалд учился хорошо и, несмотря на больную ногу, состояние которой после двух операций только ухудшилось, завоевал в колледже много наград, в то время как я, обладатель двух здоровых ног, не сумел получить ни одной.

Прошлую ночь мы провели в селении племени базунов и после обильной трапезы, состоявшей из риса и баранины, улеглись спать на полу в гостевом шатре шейха. Шатер шейха отличался от прочих многочисленных палаток, обтянутых козьими шкурами, лишь тем, что был намного больше и крепился на одиннадцати колышках. Палатки не имели одной стенки и были обращены открытой частью все в одну и ту же сторону; почти везде к колышкам были привязаны одна-две стреноженные лошади. Каждую палатку окружали тесно сгрудившиеся овцы и козы, причем часто они даже забирались внутрь палатки. Я видел, как на закате их пригоняли мальчики-пастухи, каждое стадо двигалось в золотистом облачке пыли. Всю ночь раздавалось блеянье коз и овец вперемежку с собачьим лаем.

Я продвигался к югу, возвращаясь из Иракского Курдистана. Там я пытался вновь обрести душевный покой, снизошедший на меня в пустынях Южной Аравии; я прожил пять лет среди бедуинов и прокочевал с ними 10000 миль по местности, где автомобиль появился только тогда, когда в поисках нефти прибыли группы сейсмологов — авангард современного прогресса.

Мне всегда хотелось побывать в Иракском Курдистане, и я проехал его верхом из конца в конец в сопровождении одного молодого курда. Пейзаж был девственно прекрасен, а местные курды все еще ходили в красочных национальных костюмах: в тюрбанах, шароварах и коротких куртках, подпоясанных разноцветными узорчатыми кушаками; они также щеголяли кинжалами и револьверами, а их изукрашенные нагрудные патронташи были набиты патронами, Я ночевал в прилепившихся к склонам гор селениях, расположенных террасами, где дома с плоскими крышами покоились на лежащих ниже крышах, или в черных палатках кочевников, раскинутых на вершинах гор, где среди травы попадаются цветы горечавки, а слежавшийся снег не тает все лето. Я спускался по долинам бурных рек, прорезающих дубравы, где в зарослях отыскивали корм медведи; смотрел сверху на стадо каменных козлов, пробиравшихся по уступам скальной стены высотой 3000 футов; мимо проплывали громадные белоголовые сипы, ветер свистел в их оперении. Я был свидетелем роскошной весны в Курдистане, когда склоны долин покрываются анемонами, а горы пламенеют тюльпанами. Я лакомился только что сорванными гроздьями винограда, согретыми солнцем или охлажденными в ближайшем ручье.

Однако, побывав в Иракском Курдистане, я не хотел туда возвращаться. Свобода передвижения была слишком ограниченна, и путешествие напоминало выслеживание оленей в каком-нибудь заповеднике на севере Шотландии. За одним ручьем была Турция, за другим водоразделом лежал Иран, а на каждом перевале дежурили полицейские и требовали визы, которых у меня не было. Я опоздал на пятьдесят лет. Полвека назад я смог бы подняться от Равандуза к озеру Урмия, а потом и к озеру Ван, и единственным реальным препятствием могли бы быть грабители или воюющие друг с другом племена. Правда, озера Южного Ирака, к которым я теперь направлялся, занимали меньшую площадь, чем Иракский Курдистан, но они были отдельным, замкнутым мирком, а не частью какого-то большого мира, в который я не имел доступа. Хотя природа Иракского Курдистана мне очень нравилась, я не мог сказать того же о людях. Конечно, мне мешал языковой барьер, но, даже если бы я знал их язык, я, скорее всего, все равно не смог бы полюбить их. А так как для меня люди важнее, чем природа, я решил вернуться к арабам.