Глен Кук - Белая Роза. Игра теней

• Название: Белая Роза. Игра теней
• Автор: Глен Кук
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-010931-8

Глен Кук — мастер захватывающего сюжета, один из немногих, кому равно подвластны искрометный юмор балагана и высокая героика эпической саги, магия слова — и магия живого мира, который вновь и вновь призывает к себе читателя.

Добро пожаловать в мир Черного Отряда — лучшей роты наемников на службе у зло вещей Госпожи и Десяти Взятых…

Они сражаются мечом и магией — и не сдаются даже тогда, когда не помогает ни магия, ни меч. Они знают: победа дается тому, кто умен, отважен и дерзок, тому, кто до конца верен себе. Они всегда готовы подтвердить свое право называться лучшей ротой наем ников во всей вселенной.

Не верите?

Прочтите — и убедитесь сами!

---

Продолжая очищать булаву от наростов грязи, Боманц криво усмехнулся самому себе. «Об отношениях он думает. Разве это на тебя похоже, старый ты пень?»

— Эй, пап! — позвал Шаблон из кухни. — Чуть не забыл. Прошлой ночью я видел Комету.

Когтистая лапа вцепилась Боманцу в живот. Комета! Нет, не может быть. Не сейчас. Он еще не готов.

— Наглый, мелкий ублюдок! — Боманц сплюнул. Он и Шаблон сидели в кустах, наблюдая, как Мен-фу вышвыривает из раскопа предметы. — Я ему ногу сломаю!

— Подожди минутку. Я обойду кругом и перехвачу его, когда он побежит.

— Нечего руки марать. — Боманц фыркнул.

— Очень хочется, папа. Счеты бы с ним свести.

— Ладно.

Мен-фу высунул из ямы уродливую головку, нервно огляделся и снопа ушел в землю. Боманц двинулся вперед.

Подойдя поближе, он услыхал, как вор разговаривает сам с собой:

— Ох, чудненько. Чудненько. Каменное сокровище. Каменное сокровище. Эта жирная мартышка его не заслуживает. Все к Бесанду подлизывается, подлый.

— Мартышка, говоришь, жирная? Ну погоди. — Боманц сбросил с плеч мешок и инструменты, покрепче взялся за лопату.

Мен-фу выбрался из раскопа, держа в руках охапку древностей. Глаза его широко распахнулись, губы беззвучно зашевелились. Боманц размахнулся.

— Ну, Бо, только не…

Боманц ударил. Мен-фу отпрыгнул, получил лопатой по ноге, взвыл, уронил свою ношу, замахал руками, свалился в раскоп и вылез с дальней стороны ямы, привизгивая, как недорезанная свинья. Боманц проковылял за ним, нанес могучий удар по ягодицам супостата, и Мен-фу побежал. Подняв лопату, Боманц метнулся за ним с воплем:

— Стой, ворюга, сукин ты сын! Будь мужиком, ты!

Он нанес последний мощный удар и, промахнувшись, не удержался на ногах. Боманц вскочил и, воздев лопату, продолжил погоню.

На Мен-фу кинулся Шаблон, но вор протаранил его и исчез в кустах. Боманц врезался в сына, и они вместе покатились по земле.

— К черту, — пропыхтел Боманц, — Все равно сбежал.

Он распростерся на спине, тяжело дыша. Шаблон захохотал.

— Что смешного, черт тебя дери?

— Лицо у него было…

Боманц хихикнул:

— Не много же от тебя было помощи.

И они оба расхохотались.

— Пойду лопату свою отыщу, — выдавил наконец Боманц.

Шаблон помог отцу встать.

— Если бы ты мог себя видеть, папа.

— Хорошо, что не видел. А то меня удар бы хватил. — Боманц снова начал хихикать.

— Ты в порядке, пап?

— Да. Просто… не могу одновременно смеяться и переводить дыхание. Ох-хо-хо… Если я сейчас сяду, то уже не встану.

— Пошли копать. Это тебе поможет. Ты вроде тут лопату обронил?

— Вот она. Отсмеяться Боманц не мог все утро. Стоило ему вспомнить позорное бегство Мен-фу, и он не мог удержаться от хохота.

— Пап! — Шаблон работал на дальнем краю раскопа. — Глянь сюда. Наверное, поэтому он нас и не заметил.

Подхромав поближе, Боманц увидел, что Шаблон счищает землю с превосходно сохранившегося нагрудника, черного и блестящего, как полированный оникс. В центре его сверкал серебром сложный узор.

— Угу. — Боманц выглянул из ямы, — Никого не видно. Получеловек-полузверь. Это Меняющий Облик.

— Он вел теллекурре.

— Но его не могли похоронить здесь.

— Это его доспехи, папа.

— Черт, я и сам вижу. — Он снова высунулся, как любопытный еж. Никого. — Сиди тут и сторожи. А я его откопаю.

— Ты сиди, папа.

— Ты всю ночь здесь торчал.

— Я намного моложе тебя.

— Я себя превосходно чувствую, спасибо.

— Какого цвета небо?

— Голубое. Что за идиотский…

— Ур-раа! Мы хоть в чем-то согласны. Ты самый упрямый старый козел…

— Шаблон!

— Извини, пап. Копать будем по очереди. На первую кинем монетку.

Боманц проиграл и устроился на краю раскопа, подложив рюкзак под спину.

— Надо будет расширить раскоп. Если мы и дальше будем идти вглубь, первый же хороший дождь все зальет.

— Да, грязищи будет немало. Стоило бы и дренажную канаву сделать. Эй, пап, в этих доспехах никого нет. Зато есть и остальные части. — Шаблон извлек латную перчатку и часть поножи.

— Да? Придется сдавать.

— Сдавать? Почему? Токар даст за это целое состояние!

— Может быть. А если наш друг Мен-фу заметит? Он же нас из вредности сдаст Бесанду. А с Бесандом нам надо оставаться приятелями. Эта штука нам не нужна.

— Не говоря уже о том, что он мог сам ее и подложить.

— Что?

— Ну, ее тут не должно быть, верно? И тела в доспехах нет. И почва рыхлая.

Боманц помычал. Бесанд вполне был способен на обман.

— Оставь все как есть. Я пойду приволоку его.

— Кисломордый старый придурок, — пробормотал Шаблон, когда Наблюдатель отбыл. — Об заклад бьюсь, что он нам эту штуку подсунул.

— Что толку ругаться, если сделать мы ничего не можем. — Боманц опять прислонился к рюкзаку.

— Что ты делаешь?

— Бью баклуши. Расхотелось мне копать. — Все тело Боманца ныло. Утро выдалось тяжелое.

— Надо сделать сколько сможем, пока погода не испортилась.

— Вперед.

— Папа… — Шаблон замялся, потом начал снова: — Почему вы с мамой все время ругаетесь?

Боманц задумался. Истина слишком хрупка, а Шаблон не застал их лучших лет…

— Наверное, потому, что люди меняются, а никто не хочет этого. — Он не мог выразиться точнее, — Ты видишь женщину: чудесную, удивительную, волшебную, как в песне. Потом ты узнаешь ее поближе, и восхищение проходит. На его место становится привычка. Потом исчезает и она. Женщина оплывает, седеет, покрывается морщинами, и ты чувствуешь, что тебя обманули. Ты ведь помнишь ту озорную скромницу, с которой ты встречался и болтал, пока ее отец не пригрозил тебя выставить пинком. Ты чураешься этой незнакомки — и начинаешь скандалить. У твоей мамы, наверное, то же. В душе мне все еще двадцать, Шаб. Я понимаю, что постарел, только заглядывая в зеркало или когда тело не подчиняется мне. Я не замечаю брюха, и варикозных вен, и остатков седых волос. А ей со мной жить.

Каждый раз, заглядывая в зеркало, я поражаюсь. Я думаю — что за чужак отнял мое лицо? Судя по виду — гнусный старый козел. Из тех, над которыми я так издевался в двадцать лет. Он пугает меня, Шаб. Он вот-вот умрет. Я пойман им, но я еще не готов уходить.

Шаблон присел. Его отец редко говорил о своих чувствах.

— И так должно быть всегда?

Может, и не должно, но всегда бывает…

— Думаешь о Славе, Шаб? Не знаю. От старости не сбежишь. И от перемен в отношениях — тоже.

— Может, все будет иначе. Если нам это удастся…

— Не говори мне «может быть», Шаб. Я тридцать лет жил этим «может быть». — Язва попробовала желудок на зуб. — Может, Бесанд и прав. Насчет ложных причин.

— Папа! О чем ты? Ты отдал этому всю жизнь!

— Шаб, я хочу сказать, что напуган. Преследовать мечту — это одно. Поймать — совсем другое. Того, что ожидал, никогда не получаешь. Я предчувствую несчастье. Может, это мертворожденная мечта.

Лицо Шаблона последовательно сменило несколько выражений.

— Но ты должен…

— Я не должен ничего, кроме как быть антикваром Боманцем. Мы с твоей мамой долго не протянем. Эта яма обеспечит нас до конца.

— Если ты дойдешь до конца, ты проживешь еще долго и намного более…

— Я боюсь, Шаб. Боюсь сдвинуться с места. В старости такое бывает. Страх перемен.

— Папа…

— Мечты умирают, сынок. Те немыслимые, дикие сказки, которые заставляют жить, — невозможные, неисполнимые. Мои светлые мечтания умерли. Все, что я вижу, — это гнилозубая ухмылка убийцы.

Шаблон выкарабкался из раскопа. Сорвал стебелек сладкой травы, пососал.

— Пап, как ты себя чувствовал, когда женился на маме?

— Обалдевшим.

Шаблон рассмеялся:

— Ладно, а когда шел просить ее руки? По дороге?

— Думал, что на месте обмочусь. Ты своего дедушку не видывал. О таких, как он, и рассказывают в сказках про троллей.

— Что-то вроде того, как ты себя чувствуешь сейчас?

— Примерно. Да. Но не совсем. Я был моложе, и меня ждала награда.

— А теперь — разве нет? Ставки повысились.

— В обе стороны. И на выигрыш, и на проигрыш.

— Знаешь что? У тебя просто кризис самоуверенности. И все. Через пару дней ты снова будешь бить копытом.

Тем вечером, когда Шаблон снова ушел, Боманц сказал Жасмин:

— У нас с тобой умный сын. Мы с ним поговорили сегодня. По-настоящему, в первый раз. Он удивил меня.

— С чего бы? Он же твой сын.

Сон был ярче, чем когда-либо, и пришел он раньше. Боманц просыпался дважды за ночь. Больше заснуть он не пытался. Вышел на улицу, присел на ступеньках, залитых лунным светом. Ночь выдалась ясная. По обе стороны грязной улочки виднелись неуклюжие дома.

«Ничего себе городок, — подумал Боманц, вспомнив красоты Весла. — Стража, мы — гробокопатели, и еще пара человек, кормящих нас да путников. Последних тут и не бывает почти, несмотря на всю моду на времена Владычества. У Курганья такая паршивая репутация, что на него никто и глядеть не хочет».