Ольга Гладышева - Крест. Иван II Красный. Том 1

• Название: Крест. Иван II Красный. Том 1
• Автор: Ольга Гладышева
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0701-7

Сын и наследник Ивана I Калиты, преемник брата Симеона Гордого, отец и воспитатель будущего князя Дмитрия Донского, великий князь владимирский и московский, Иван Иванович оказался сопричастен судьбам великих своих современников. Несмотря на краткость своего правления (1353-1359) и непродолжительность жизни (1326-1359), Иван II Иванович Красный стал свидетелем и участником важнейших событий в истории России. Его правление было на редкость спокойным и мудрым, недаром летописцы назвали этого государя не только красивым, Красным, но и Кротким, Тихим, Милостивым. Издание включает краткую биографическую статью и хронологическую таблицу жизни Ивана II Ивановича.

---

Иванчик слушал, раскрыв рот. Будет что ему рассказать на Москве. Но самое-то, самое-самое, оказалось, происходило там, куда они с отцом не добрались. И боярин Босоволоков, и Семён, и Василий Вельяминов наперебой бранили торговцев рабынями, какие они обманщики и надуватели, даже, случается, мальчиков продают заместо девок. А девицам прямые волосы делают вьющимися, а то вообще привязывают чужие и пальчики им на концах красят хной. Один работорговец открыто смеялся и говорил: «Четверть дирхема на хну делают девушку на сто дирхемов дороже», и вроде того ещё, что он умеет тощую выдать за пышную, пузатую — за стройную, а рабыню в чесотке и струпьях представить как нежноликую. Алексей Босоволоков не без гордости сообщил, что русские девушки стоят дороже всех, а татарки самые дешёвые, и их никто не покупает. Семён тоже хотел высказать суждение о женских достоинствах, но старый Протасий сказал, что, мол, тут люди в монашеском сане есть и не приличествует сие при них. Сёмке стало стыдно, а Иванчик был доволен, что тысяцкий его окоротил. Молодой Вельяминов начал было ругать Константина Михайловича, что он в ставку утёк, ловит возможность хану на глаза попасть, но тут отверз уста молчавший весь обед митрополит:

   — А я опять гонца к Узбеку послал.

   — Зря спешишь, владыка, — попенял Иван Данилович. — Не примет он тебя так сразу. Только осерчать может.

   — Примет он меня, — как-то скучно и спокойно сказал Феогност, заканчивая трапезу и осеняя всех архипастырским благословением.

Бобровые шкуры и меха чёрных лисиц, привезённые Константином Михайловичем, понравились Баялуни. Она не сразу узнала тверского князя, ведь прошло тринадцать лет, но когда вспомнила всё, заплакала. Константин поспешил рассказать ей свои злоключения, а она слушала и утирала слёзы тонким платком из ткани белой, как яичная плёнка. Баялуни было лестно, что русский князь прибегает к её помощи: ведь она только третья жена, все стремятся действовать через Тайтуглу и её ублажают.

В шатре Баялуни, где она сидела на троне с резными ножками, было тесно от слуг и невольниц — примета пышного приёма: ожидается приход самого хана. Чтобы не смыть плачем белила с лица, Баялунь утешилась и осушила слёзы. Она распорядилась сделать из бобров зимнее одеяло, а лисиц разбросала вокруг себя, гладила их и играла с ними, а одну положила себе на шею. Третья жена от беременности очень похорошела: румянец у неё пробивался даже сквозь белила, голубые глаза светились дружелюбием, а в тёмно-русых волосах не было ещё ни сединки. Лёгкие, цвета зари одежды и шелка делали её похожей на пышный, близкий к увяданию цветок. Она приказала принести угощение и, пока Константин ел, с состраданием глядела на него.

Тут находились отроки из её свиты и слуги — византийцы, безобразно чёрные негритянки с острыми зубами и запахом из-под мышек, золотистого цвета нубийки, хилые телом, но жизнерадостные. На полу, на стенах пестрели ковры, персидские и бухарские, с вытканными на них львами и птицами, верблюдами и лошадями, а на одном был даже большой слон, окружённый голубыми лилиями. Тяжело, душно благоухало гвоздичное масло, налитое в плоские чаши, чтобы отгонять комаров. Его много производили в Кафе и продавали, ибо места тут были комарные. Пахло шерстью от ковров, умащёнными волосами, спелыми плодами, разложенными там и сям на блюдах. Под потолком в клетках попискивали птицы, щебетали женщины на незнакомых языках. От всего этого у Константина Михайловича кружилась голова и плыло перед глазами. И вдруг всё стихло, замерло!

Усталой походкой вошёл Узбек, с ним старший эмир Товлубег, мехтерь Черкас, ведавший приёмом иностранных посольств, и другие вельможи.

Баялунь вспыхнула и встала: большая честь! Сегодня в её шатре будут вершить государственные дела.

Короткая шелестящая суета, топот ног по коврам — в мгновение всё переменилось. Исчезли нубийки и негритянки, по обеим сторонам царицы уселись знатные старухи улу-хатуни и куджук-хатуни в шёлковых покрывалах, убранных по краям золотом и драгоценными камнями.

В ногах у царицы поместились шесть маленьких девочек редкой красоты в колпачках с золотыми венчиками, стали у трона десять индийских отроков, тоже в шёлковых одеждах, расшитых золотом, каждый держал в руках позолоченный жезл. На голову Баялуни спешно водрузили бугтак, вроде маленькой короны с вишнёвыми и синими яхонтами, с павлиньими перьями.

Хан сел рядом с женой — все, включая эмиров и Константина Михайловича, склонились в низком поклоне. Установилась полная тишина, даже птицы в клетках замолкли — из почтения.

   — Черкас? — бросил Узбек.

Мощный, статный монгол с развёрнутыми плечами выступил вперёд, держа в руках свиток:

   — Слава Аллаху! Его святейшество папа Венедикт XII шлёт великому хану своё благословение, приглашает принять веру католическую, как ведущую к истинному спасению.

   — Дальше?

   — Посол египетского султана, полгода ожидавший в Сарае и прибывший вслед за великим ханом в ставку, десятый раз просит принять его.

На лице хана обозначилось удивление:

   — Десятый раз?.. Посол нашего солнценосного друга ждёт так долго? Кто посмел подвергнуть его такому унижению?

Спешно ввели египетского посла. Поклоны и торжественное перечисление привезённых подарков: двести полных вооружений из лат и шлемов, попона, исподний халат из шитого золотом атласа, белая кисея для чалмы, верхняя накидка, открытая, шитая золотом и с золотой каймой золочёная шапочка, золотой пояс, осёдланный конь с золотой уздечкой, меч с золотой насечкой, ещё лошадь с седлом и уздечкой, украшенными драгоценными камнями.

Монголы выслушали всё это с ничего не выражающими лицами.

   — Писец!

Подбежал писец с бамбуковым калямом и бронзовой чернильницей.

   — Подарки Узбека дорогому другу и родственнику султану египетскому: три сокола, шесть невольников, кольчуга, харалужный меч и шлем.

   — О щедрость лучезарного солнца и веры! Да будет вечно господство его! — воскликнул посол. — Хочу также передать доверенную мне султанскую грамоту...

   — Здоров ли Эльмелик-Эннасыр? — сухо прервал его Узбек.

   — Слава Аллаху, здоров.

   — Мы тоже все здоровы, — сказал Узбек и отвернулся.

На растерянном лице посланника кожа поплыла вниз.

   — Беркан!

Подскочил молодой хитроглазый нойон с неизвестно какими обязанностями.

   — Слухи?

   — В народе предрассудки и издёвки, царь: насмехаются над иудеями, говорят, что от них исходит смрад, утверждают, что христиане все пьяницы, а мальчики-рабы легкодоступны.

   — В наши дни иудеи достигли вершин надежд своих и стали знатными. У них и власть и деньги, из них берут советников и наместников. Становитесь иудеями, ибо даже небо стало иудейским! — язвительно усмехнулся Узбек. — Салам, князь!

Константин Михайлович вздрогнул от неожиданности, припал на одно колено.

   — А что русские?

Тверской князь не забыл татарский, который выучил в Орде ещё в детстве, только замялся немного:

   — Всё то же, великий хан: строят церкви, пашут земли...

   — Товлубег!

Приблизился редкобородый, на кривых ногах эмир.

   — Жалоба от всех купцов, великий хан. С озёр Баскунчак и Батырбек нерадивые рабы везут молодую красноватую соль, не промытую пресной водой, оттого вязкую и горькую, непригодную в пищу. А также песок к ней примешивают для весу.

   — А что, князь, дорога ли соль на Руси?

   — На Руси соль дорога, потому и солоницы у нас изукрашены особенно нарядно прорезью и росписью. И хлеб пекут без соли, а соль отдельно подают... — Константин Михайлович растерялся. Он не знал толком, дорога ли у него на Руси соль и почём именно. А говорили, хан в частности не входит.

   — Там, где дорога соль, скот мелок, мясо его малопитательно и несытно, — наставительно сказал Узбек и важно оглядел всех. И все поняли, что он стареет.

Баялунь незаметно и ласково сжала его руку.

   — За сто лет русские приучились торжища свои называть базарами, не так ли, князь? А базар по-татарски — воскресение. И во внутреннем управлении Москва стремится подражать своим татарским утеснителям. Разве нет, князь?

Константин Михайлович низко склонил голову.

Узбек продолжал:

   — Хан, гневаясь на подданного, отбирает его имущество и продаёт его детей в рабство, а у вас так?

   — Николи этакого не бывало, — тихо молвил тверской князь.

   — Так будет ещё! — засмеялся Узбек. — Мы не очень строго исполняем Ясу Чингисхана. Но у нас сильно наказание за ложь, прелюбодейство и нарушение договора. А у вас?