Николай Коробков - Скиф

• Название: Скиф
• Автор: Николай Коробков
• Издательство: Патриот
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-7030-0567-1

В романе, написанном и изданном более шестидесяти лет назад, достоверно и увлекательно воспроизведены события и жизнь народа, населявшего во II веке до н. э. юг нашей Родины. Место действия — Скифия и Греческие колонии в Крыму.

Для массового читателя. Может использоваться учащимися средних и высших учебных заведений для дополнительного чтения по истории.

---

Ия медленно свернула свиток.

— Это прекрасно и печально, отец, но мне хотелось бы, чтобы ты не думал о смерти. Ведь все врачи говорят, что ты поправишься непременно. Посмотри, ты стал говорить гораздо лучше и, мне кажется, что парализованная рука сделалась менее холодной и безжизненной. Ты поправишься наверное.

Эксандр промолчал. Вошел Никиас. Он бывал теперь каждый день и развлекал больного рассказами о городских и политических новостях или воспоминаниями об общих днях их молодости. Но этот раз у него был довольный вид. Он сел рядом с Ией и взял Эксандра за руку.

— Я принес тебе хорошую весть. Сегодня суд разобрал твое дело с Кезифиадом и полностью признал твой иск. Взыскание — вопрос ближайших дней; кроме того, негодяй понесет уголовное наказание за мошенничество и подлог. Искренно радуюсь за тебя: теперь ты опять вполне обеспеченный человек.

Эксандр приподнялся, взглянул на Ию и хотел что-то сказать; вдруг по лицу его побежали судороги, и он стал задыхаться. Никиас обхватил его и приподнял голову. Один из рабов побежал за врачом. Эксандр знаками показал, что желает сесть; его стали приподнимать, но он уже терял сознание. Глаза бессмысленно блуждали, в горле хрипело и клокотало. Быстрыми движениями пальцев он перебирал край своего одеяла, потом приподнял руки, как будто стал снимать с себя что-то невидимое. Его положили навзничь; он откинул голову, скрипнул зубами; по всему телу пробежали быстрые судороги, заставившие его вытянуться и стиснуть челюсти. Потом он затих.

Ия с ужасом наблюдала агонию. Не видя ничего кругом, она не отрываясь смотрела на отца.

Врач все еще не приходил. Эксандр продолжал лежать неподвижно, с широко раскрытыми глазами. Лицо его стало бледнеть и приобретать желтоватую восковую прозрачность. Нос сразу обострился, глаза глубоко впали; потом, глухо щелкнув, отвисла челюсть, и рот широко раскрылся.

Никиас подошел к девушке, отвел ее в сторону и посадил в кресло. Она была очень бледна, подбородок вздрагивал, но она не плакала.

Явился врач. Рабы, собравшиеся толпой, окружили постель своего господина. Никиас закрыл умершему другу глаза и распорядился о погребальных приготовлениях. Потом насильно увел Ию в дом и передал ее попечению женщин.

Никиас отправился домой за хранившимся у него завещанием Эксандра. Скоро он вернулся в сопровождении свидетелей, присутствовавших при передаче этого пергамента и скрепивших его своими печатями. Надо было поторопиться со вскрытием акта, так как он мог заключать в себе какие-нибудь распоряжения насчет похорон.

После обычных формальностей, осмотра печатей и опроса свидетелей, документ был оглашен в присутствии всех собравшихся.

«Завещание Эксандра, сына Гераклида, — читал Никиас. —

Все ко благу, но если я не переживу этой болезни, то делаю относительно всего моего имущества следующие распоряжения:

Завещаю Никиасу, сыну Трасея, два таланта из тех, которые лежат у трапезита Кезифиада. Никиас должен стать опекуном моей дочери Ии и выдать ее замуж за достойного человека, дав ей в приданое оставшееся после уплаты долгов все мое состояние: дом, усадьбу, ферму в Прекрасной Гавани, деньги и все имущество, за исключением вещей, поименованных ниже. Никиасу дарю мою библиотеку, а жене его пару золотых серег, два лучших ковра и большое серебряное зеркало; пусть они знают, что я не забываю о них.

Диодору, сыну Геракона, дарю вавилонский ковер, который он любил, и дельфийский треножник. Моему врачу Ценотемису выплатить тысячу драхм, так как за свои заботы обо мне он заслуживает и большего.

Завещаю похоронить меня в западном некрополе, в могиле моего старшего брата Ферона. Никиас вместе с моими родственниками должен позаботиться о том, чтобы погребение мое и мой надгробный памятник не были недостойны меня, но и не отличались излишней пышностью. Решительно запрещаю, чтобы Ия и другие женщины, а также рабыни, обезображивали себя после моей смерти обрезанием волос или каким-либо другим образом. Главку, уже отпущенному мною на волю, дарю пять мин, один гиматион[128] и один хитон; я хочу, чтобы он, так много трудившийся для меня, был в состоянии жить прилично. Из рабов — Скиф должен быть освобожден тотчас же, а Карион еще четыре года останется при саде и будет работать. По прошествии этого времени отпустить его, если он будет вести себя хорошо. Запрещаю продавать кого бы то ни было из детей моих рабов: всех их оставить в доме.

Завещание это хранится у Никиаса. Свидетели: Лизимах, сын Стритона. Гегезий, сын Гегиона. Гиппарх, сын Калиппа».

Ия слушала равнодушно. Ее поразило только освобождение Орика. Последнее время Эксандр ни разу о нем не вспоминал. Тогда она не задумывалась над этим, но теперь ей стало казаться, что, быть может, отец не случайно никогда не говорил об Орике. Мог ли он о чем-нибудь догадываться? Если так, это значило бы, что она главная виновница смерти отца. Но, конечно, он ничего не мог знать. Разве мыслимо было бы молчать всегда; скрыть свои мысли так, что она даже не догадывалась?

Вдруг она вспомнила странную отчужденность, чувствовавшуюся иногда со стороны отца. После того как начались все эти несчастья, он подолгу оставался один и никого не хотел видеть; однажды, когда она вошла к нему, она заметила в его взгляде негодование и враждебность. Она испугалась, и у нее замерло сердце. Показалось, что отец сейчас скажет что-то об этом. Но он промолчал, и она тоже не находила, о чем говорить. Это смущение потом не раз возникало у нее, но ей думалось, что он подавлен и раздражен политическими несчастиями, обвинениями, потерей состояния...

Что же тогда значило освобождение Орика?

Может быть, он простил? Он ведь любил ее больше, чем самого себя. Но как же он должен был страдать! А она и не догадывалась, что убивала его...

А может быть, он совсем ничего не знал? Как было догадаться? Он мог освободить Орика из благодарности за то, что тот спас ее.

Вдруг у нее появилась новая мысль:

Не из-за этого ли и молчал отец?

Все перед ней плыло и колебалось. Было невыносимо присутствовать при завершении формальностей, но она чувствовала, что не может и уйти, не взглянув на умершего. Ей казалось, что она найдет ответ на его лице. Заранее пугаясь осуждения, она подошла к трупу и посмотрела.

Лицо было спокойно, но замкнуто. Немного приподнятые брови придавали ему выражение высокомерия и холодности; только около глаз лежали морщины страдания.

Ответа не было.

Он всегда был добрым и великодушным. Он сейчас же пожелал освободить обоих, защищавших его дочь и его дом от нападения. Когда Орик отказался, он был удивлен и говорил, что это от чудовищной гордости. Он говорил об этом не раз и хотел отправить специального гонца к скифскому царю с предложением выкупить Орика за любую цену.

Потом он вдруг словно забыл обо всем этом. Никогда, ни разу он не упоминал о нем, как будто Орика совсем не было.

Разве это не доказательство?

Она все больше чувствовала свою виновность и начинала ненавидеть себя. Вместе с этим нарастала враждебность к Орику. Виноваты были они оба. И ничего нельзя поправить, нельзя спросить, нельзя получить ответа...

Ей хотелось кричать, просить о прощении, принести какие угодно жертвы. Она беззвучно плакала. Нужно было говорить с отцом, но кругом были чужие люди. Хотелось сказать сейчас то, чего она не смогла бы сказать ему при жизни.

И она мысленно протягивала к нему руки:

«Пойми, разве я могла поступить иначе? Ведь ты же знаешь. Неужели я должна была умереть? Разве ты не оправдаешь меня?»

Не имея больше сил сдерживаться, она упала на колени возле погребального ложа и, целуя холодные руки, повторяла:

— Прости, прости...

Никиас силой поднял Ию и отвел в ее комнату.

Припадок отчаяния постепенно проходил. Она почувствовала страшную усталость и некоторое успокоение.

Обмытый, умащенный благовониями и приготовленный для похорон труп Эксандра был выставлен на торжественном ложе, в пастаде, лицом к выходу. Венок из листьев украшал его голову. Зелень сельдерея и гирлянды цветов обвивали катафалк; возле стояли большие глиняные сосуды.

Сидя рядом с умершим, Ия смотрела на постепенно изменявшееся лицо. Оно осунулось; около рта и глаз расплывались страшные лиловые пятна. Труп быстро разлагался под влиянием жары.

Чтобы скрыть искажение черт умершего, на его лицо положили восковую маску. Маленькие сосуды с благовониями, спрятанные под складками белой похоронной одежды, несколько скрадывали трупный запах.

В комнате постоянно толпился народ. Друзья и знакомые умершего приходили проститься с ним; Ия механически выслушивала их соболезнования, отвечала на вопросы и уходила, предоставляя прием посетителей Никиасу, который, согласно завещанию, сделался ее опекуном. Она искала уединения и тихо ходила по пустым комнатам стараясь не слышать сдержанного говора и криков плакальщиц, рыдавших возле трупа ее отца. Ей казалось, что она находится не у себя, а в каком-то общественном доме. Чужие, незнакомые люди входили, рассматривали похоронное убранство, расспрашивали друг друга, останавливались около трупа и опять уходили, омыв руки ключевой водой из стоявшего при выходе сосуда, чтобы очиститься от оскверняющего действия смерти.