Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 2

• Название: Александр Дюма Великий. Книга 2
• Автор: Даниель Циммерман
• Издательство: ТЕРРА; Физкультура и спорт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00858-3

Подробная биография — настоящий путеводитель по творчеству Александра Дюма-старшего (1802–1870) — принадлежит перу известного современного романиста, лауреата многочисленных литературных премий Даниеля Циммермана.

Во вторую книгу вошли: продолжение биографии Дюма и не публиковавшиеся ранее исследования писателя по истории Франции под общим названием «Жак Простак».

---

Но порою срабатывает и еврейская солидарность, в особенности если в основе ее, как у Симона Гиршлера, лежит безграничное восхищение перед тем, кто, вместо того, чтобы бесконечно размышлять над писаниями других, тоннами производит их сам. И сей бывший секретарь в Историческом театре берет в свои руки все дела Александра в Париже. Он улаживает неприятности со счетами издателей, газет, театров, уговаривает подождать сто пятьдесят три официальных кредитора — от портного до виноторговца, от оружейника до цветочницы[119]. Он общается с банкирами, судьями, судебными исполнителями. И в апреле 1853 года добивается вполне достойного соглашения с кредиторами о том, что сорок пять процентов от авторских прав Александра на уже существующие и будущие произведения пойдет в уплату долгов, а пятьдесят пять останется у Александра. Следовательно, он может уже помышлять об окончательном возвращении в Париж. Поскольку дом в Брюсселе снят до 1855 года, он оставляет его Мари и семейству Парфе. Готовится грандиозный прощальный банкет для ссыльных республиканцев и бельгийских друзей, Александр встает у плиты. Ноэль Парфе приносит ему на кухню свою расходную книгу, он хочет, чтобы Александр проверил, честно ли он ее вел, и подтвердил это документально. Великий повар взял книгу и с громким хохотом бросил ее в печь:

«— Гляди, вон твой quitus».

В то самое время, когда Гюго «Возмездиями» открывает новую серию своих шедевров, можно ли применительно к Александру говорить о творческом спаде? Конечно, бонапартистский погром, жертвой которого пал «Исаак Лакедем», «труд всей жизни», ударил по нему сильно и больно. Более того, в списке пьес, запрещенных министром внутренних дел Персиньи, фигурирует и «Нельская башня». Однако в настоящий момент Александр не слишком озабочен борьбой за нее. Продолжения «Мемуаров» и «Графини де Шарни» хватило бы для славы писателя и в конце XX века. Публикация «Пастыря из Эшборна», одного из наименее удачных его романов, компенсируется, к счастью, в конце года выходом превосходной «Екатерины Блюм». Возвращение в театр с «Молодостью Людовика XIV», комедией о любви последнего к Марии де Манчини, племяннице Мазарини, как раз накануне его брака с Марией-Терезой Испанской[120]. Единодушное одобрение пьесы в Комеди-Франсез 30 августа, начало репетиций и обычная ревность актеров к ролям. Обойденные распределением некоторые из них пойдут наушничать государственному министру Фульду, что пьеса-де на самом деле сатира на недавний брак Наполеона Малого с Евгенией де Монтижо, графиней Тебской, что не так уж далеко от истины. Фульд требует кощунственную пьесу для чтения. Напрасно через жену Бадинге настаивает Александр на чистоте своих намерений: ни в коем случае не хотел он причинить ни малейшей боли Его Величеству, в противном случае он был бы «недостоин взять перо в руки.

Уважение и восхищение, которые еще со времен моего путешествия в Испанию испытываю я к графине Тебской, так велики и так искренни, что положение, кое назначило ей Провидение, каким бы высоким оно ни оказалось, не смогло ничего к этому добавить». Рукопись конфискована, пьеса запрещена. Поставят ее, и с огромным успехом, в Брюсселе в 1854-м. Напечатанная сначала в Бельгии, а потом уже во Франции, пьеса вышла с посвящением «Другу моему Ноэлю Парфе, бывшему представителю народа, в память о ссылке».

Враждебность стимулирует Александра. В целях экономии он предлагает Уссею использовать декорации к «Молодости Людовика XIV» для новой комедии «Молодость Людовика XV», которую он взялся написать за неделю. Администратор Комеди-Франсез соглашается, снова выплачивает гонорар, и Александр выигрывает свое пари… через четыре с половиной дня! Он не довольствуется тем, что меняет королевский порядковый номер, он полностью перерабатывает сюжет. Теперь он строится вокруг несостоявшемся браке между Людовиком XV и Марией Лещинской, которая тщательно оберегает целостность своей территории, запершись за семью замками в своей комнате, дабы засовы могли пасть ближе к развязке. Несмотря на совершенно безобидный характер подобного сюжета и восторженное одобрение пьесы в Комеди-Франсез 17 ноября, цензура свирепствует и на этот раз. Теперь уже Наполеон Малый лично участвует в этом, возможно, он увидел здесь новый намек на свою частную жизнь. Нимало не смутившись, Александр объявляет, что готов написать «Молодость Лозена». Бог троицу любит, Уссей, правда, несколько угомился платить Александру гонорар за гонораром без всякой для себя пользы. Новое гонение на Александра: по мере появления новых глав из «Мемуаров» они вымарываются все больше и больше. Теперь Жирарден, получив соответствующее предупреждение от цензора, ставит под сомнение вообще их публикацию в «la Presse». Это уже слишком, и Александр уже никогда не сможет примириться с этой Империей, как примирился он в свое время с Июльской монархией. До конца жизни он останется республиканцем, вдохновленный примером Гюго, популярности писаний которого он способствует и которого не перестает публично восхвалять. Кроме этой постоянной и почти незыблемой поддержки своего друга, оппозиция Александра режиму в меньшей степени представляет собой политическую борьбу, нежели салонное фрондерство. Даже Наполеон-Жозеф Бонапарт и его сестра Матильда улыбаются его остротам по поводу их кузена, его эпиграммам, которые делятся на разряды «дядюшка» и «племянник», где первый «брал столицы», а второй «наши капиталы сторицей». В крайнем случае они притворялись, что не слышат, когда Александр научно объясняет, что Наполеон Малый не является биологическим сыном Луи Бонапарта, который отрекся от него сразу по рождении, и что действительный отец его — голландский адмирал, любовник королевы Гортензии. Не достигая художественного уровня «Возмездий», это ужасное обвинение тем не менее достаточно сильно дискредитировало Вторую империю.

Но если ты Александр Великий, тебе уже мало быть создателем гигантского художественного полотна, многие составные которого приобрели бессмертие, ты ищешь еще и в реальности поле для вымысла. И конец 1853 года знаменуется началом необыкновенной авантюры — созданием «Мушкетера»[121], чисто литературной ежедневной газеты, расходившейся на протяжении трех лет в количестве десяти тысяч экземпляров, рекорд, невиданный во Франции. В основе — факт запрещения «Мемуаров». «Я собираюсь сделать газету, чтобы их [правителей] припереть к стенке, и посмотрим, сумеют ли они им [ «Мемуарам»] помешать», — пишет Александр — Гюго 5 ноября. Конечно, он собирался таким образом увеличить объем «Мемуаров» «от сорока до пятидесяти томов», но целью газеты был не только «самиздат». Конечно, он устал «от постоянных нападений врагов при отсутствии защиты друзей в газетах, принадлежащих другим людям», но думает прежде всего о собственной популярности. «Займемся мы главным образом критикой критиков, — заявляет он без обиняков. <…> И зададимся вопросом, происходят ли дурные речи от убеждений или из корысти. Если причина тому убеждения, то мы довольствуемся тем, что скажем хорошее об особе, о которой плохо говорят, если мы сами хорошо о ней думаем. В противном случае мы займемся критиканами и употребим свое перо в помощь слабому против сильного». Эта великолепная роль борца за справедливость, которая будет исполняться не вполне последовательно, иначе толкуется Ноэлем Парфе в письме к брату его Шарлю и некоторыми известными людьми, чьим мнением о «Мушкетере» интересовался Александр.

Парфе: «20 ноября появился, наконец, этот листок, который никого не испугал, на который никто как будто и внимания не обратил и который останется, если останется, самым невероятным памятником самовлюбленности и эгоизму! Это даже не смешно, и следует лишь пожать плечами, больше ничего!»

Мишле: «Мысленно я всегда с вами в вашей борьбе по всем направлениям, и если я потрясен вашим неукротимым талантом, вынужденным приноравливаться к самым нелепым требованиям, то не менее потрясен и вашим героическим упорством».

Парфе: «Мемуары», составляющие основную ее часть и из которых политика отныне полностью исключена, поскольку газета — сугубо литературная, представляют собой не что иное, как неудобоваримую смесь из старых закулисных анекдотов и обильных беспорядочных и бессмысленных цитат кстати и некстати».

Ламартин: «Вы спрашиваете моего мнения о вашей газете. Я могу судить лишь о человеческом, но не о сверхъестественном. Вы — сверхчеловек. Мнение мое — это восклицательный знак! Многие занимались поисками вечного двигателя; вы нашли больше; вы создали двигатель вечного удивления! Прощайте. Живите, то есть пишите, я рядом, чтобы вас читать».

Парфе: «На самом деле все, кто, как и я, искренне любят Дюма, могут лишь глубоко скорбеть при виде того, как он опошляет свой талант и компрометирует свою литературную репутацию».