Олег Иконников - Большая Медведица

• Название: Большая Медведица
• Автор: Олег Иконников
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996

Я буду искренне рад, если честные и порядочные люди узнают себя в этой книге. Пусть будет спокойно у них в душе и сердце — это действительно они.

Люди с черной совестью и сознанием, которым вдруг покажется, что пишем мы о них, пусть будут неспокойны — о них здесь нет ни слова.

Мы с братом считаем, что недостойны они, что бы о них писали книги. И если у них все же зачешутся руки, чтобы подать в связи с «Большой Медведицей» на авторов в суд, чтобы они возместили им не столько моральный, сколько материальный ущерб, заранее говорим — это не вы, будьте спокойны. Имена, фамилии, клички, названия населенных пунктов, время — изменены.

Я воровал, грабил и убивал. Затем сам схлопотал свинцового шмеля. Из навылет простреленной шеи текла мне под щеку моя, черная почему — то кровь. Некоторые преступления я совершал хладнокровно, на других адреналинило. Иногда совесть мучила сознание и душу, иногда нет. Взяли меня раненого, без сознания, иначе живым бы я не сдался. Но судьба распорядилась по-своему и саночки, на которых я катался, пришлось тащить назад, в гору. Много и часто я думал о жизни и смерти, своей и чужой. Мечтал и представлял, любил всем сердцем, точно также ненавидел и всегда жалел, что судьба моя сложилась так, что кроме боли и зла людям я больше ничего не дал. Жалел я о прожитом и пролитом, жалел и вот, наконец, пришел тот день, когда мне стало стыдно. Стыдно, что шарил в чужих квартирах в поисках чужого добра. Что я там искал? Решетки и запретки, романтику уголовной жизни? Чушь все это собачья, сон рябой кобылы.

Мою, уголовную хребтину сломал стыд.

Олег Иконников, 1996 год

---

— Вот ты какой, Иконников. Ну давай знакомиться, я — Журавихин Анатолий Васильевич, начальник тюрьмы, в которой тебе теперь придется сидеть.

— Здравствуйте, — не понял Святой, почему его встречает такая «шишка».

Сорок минут, что пилили по длинному городу, усыпанному желтой листвой, чуточку приподняли настрой. Тяжелые темно-коричневые тюремные ворота отъехали в сторону, пропуская в предбанник машину с «гостями», но к удивлению Олега его не выводили. Отворились вторые ворота, «Волга» медленно въехала на тюремный двор и обогнув два «зашторенных» четырехэтажных корпуса, уткнулась носом в еще одни железные с алыми звездами ворота. Журавихин поднял трубку автомобильной рации.

— «Кайрат», первый дом, отворяй.

На улице, разминая затекшие ноги, Святой осмотрелся. Тюрьма в тюрьме, вышки, овчарки, бегающие по натянутой проволоке. Маленькое оштукатуренное трехэтажное здание, беленое желтой известью и выстроенное наверное еще пленными япошками, ничего пока не было понятно. Начальник тюрьмы сунул руку, затянутую в перчатку, в пластмассовый, белый ящик, прилепленный справа над крылечком и недолго покопавшись в нем (видимо с кодовым замком), толкнул от себя металлическую дверь. На первом этаже читинцев встретили три офицера с синими просветами на погонах.

«Летчики что ли?» — за последние десять минут Олег удивился во второй раз. Шмонали его вежливо, но так плотно, как нигде раньше. Дорожная сумка, у которой одна ручка оказалась толще другой, была тут же вспорота. Арестованный стоял в небольшом помещении приемника совершенно голый и с интересом наблюдал, как тщательно теребят каждый сантиметр его одежды. Вернув вещи, прозвонили жужжалкой — нет ли у Святого притыренных от обыска металлических предметов и надели наручники.

— До свидания, Олег, — руки в железе ни Грознов, ни Ушатов жать ему не стали, — не верим мы с Григорьевичем, что ты конченный. Думай, кто прав, кто виноват, где правда, где ложь. Время у тебя есть, но немного, все в этой жизни рано или поздно кончается. Закономерность одна — смерть, и уверен ты, ее не боишься, но если мы все будем трястись за свою шкуру, то тогда действительно зло победит добро.

На втором этаже узкий прогал был застелен пестрой ковровой дорожкой. Двери камер обтянуты черным дерматином, под номером четырнадцать — распахнулась Святому. В чисто выбеленной хате стояло две кровати, большое окно с крупными ячейками решетки и две лампочки под белым плафоном на потолке. Он прошел к заправленной постели и устало сел, облокотившись спиной о стену, на противоположной, висели из серой бумаги «Правила поведения заключенных в следственных изоляторах КГБ». Теперь стало ясно, куда его забросила судьба.

***

После улан-удэнской жаровни иркутский централ показался Эдику раем, наслышанные о Святом, встретили его первоходы без базара, а вот Слепой прямо с транзитки попал в канитель. В тот день, когда с тюрьмы вывезли Олега, заехал Кудряш, объявивший себя «вором в законе». Слепой хорошо разбирался в воровском, и относительно последних событий в уголовном мире был в курсе. Он сразу сказал, что к Кудряшу, делали подход ссученные воры, поэтому самозванца прислушиваться не будет. Втихаря от Слепого из камеры ушла малявка на Кудряша. Ночью пришел ответ. Слепого разбудили сокамерники.

— Вот малява, в ней написано сломать тебе хребет и выбросить на продол.

От кого пришла эта мудистика, Слепой читать не стал, он плюнул в послание, затем скомкал его и швырнул на парашу.

— Ломайте, вас ведь сорок, а я один, только имейте в виду, что я не овца романовская, — потянул Слепой из-за пояса заточку.

Дело пахло свежей кровушкой.

— Подождите, — тормознул всех Черепаха, с наколотым на выбритой башке панцирем животины, — нужно раскачать все, как положено, как бы не изломать парня не по делу, вдруг он прав.

Перед завтраком был шмон. После того, как подследственных выгнали на коридор, Мессер прошел к шконке, где спала «наседка» и взял из-под подушки малек, приготовленный для него. Через тридцать минут зеков вернули в хату, Слепого оставили. Двое дубаков вцепились ему в руки, а Мессер не то, чтобы его обыскал, а просто на спине задрал свитер и вытащил самодельный нож.

— Твой?

— А где вы его взяли?

— У тебя из-за пояса выудил.

— А что тогда спрашиваешь?

— Так, на всякий случай, — держа нож правой рукой за рукоять, лезвием Мессер постукивал по ладони левой, — есть возможность замять это дело. Изготовление и хранение холодного оружия — статья, понимаешь, надеюсь.

— Понимаю.

— Ну, так как?

Улыбался Слепой редко и сейчас он только слегка ухмыльнулся.

— Гражданин начальник, смажьте этот штырь вазелином…

— И засунуть себе в жопу — серьезно продолжил оперативник. — Слышал я уже это.

Трухнул Мессер, или просто у него не было времени связываться с арестантом, но Слепой отделался десятью сутками карцера.

Спички в кармане завалялись, а вот курехи не было и он присел у «кобуры» выдолбленной в углу.

— Халя-баля, есть кто живой?

— Есть. — отозвались из-за стены.

— Закурить толкни, если имеешь.

Спустя пару минут в «кобуру» влетела сигаретка, за ней еще одна, еще и еще… «Десять», — насчитал Слепой.

— Харе, себе тормози.

— Я не курящий.

— Бляха-муха, голос твой знакомый, ты откуда.

— Из Читы.

— А из Первомайска кого знаешь? — и он расхохотался, узнав кому принадлежит голос, — Эдька ты?

— Я — за толстой стеной забалдел тот — Слепой, это ты?

— Но. Ты давненько здесь?

Непроизвольно Эдик глянул на «китайку», где запеклась чья-то кровь. С верхней камеры ему подкричали, что тут когда-то сидел его брат и с тех пор Эдьке казалось, что эта кровь принадлежит Олегу.

— С шестого.

— А Святой где?

— До шестого был тут. Меня сюда завезли, а его куда-то выдернули и с концами. А тебя когда замели?

— Двадцать шестого сентября, вместе с Корешем.

— За что?

— «Акацию» предъявляют, но мы делов не знаем. Ветерка гребанули, в курсе?

— Нет, — расстроился Эдька, — ишак драный, — ноги затекли и он сел на бетонный некрашеный пол.

— Дай закурить.

— Завязывай, не куришь ведь и не начинай.

— А на хуй мне теперь здоровье?

Слепой не ответил, но прикуренную сигаретку отправил.

— Олега, про Кота что слышал?

— Его в августе под залог нагнали, а с пятого сентября мы Костю потеряли. Или намылился, волк, или убили где-нибудь, но, скорее всего, первое. Жена его квартиру продала, контейнер затарила и свалила в Казахстан. Тебя, Эдька, жарят менты?

— Вчера в хате сказал громко, что неплохо бы побег замутить, сегодня видишь — в «подлодке». В Чите-то как, Олега, движение есть?

— Замерзли все, мыши серые. Ловец сидит, а без него Культурный Калине жопу лижет, в бронежилете, урод, на «стрелки» ездит.

— Не в курсе, что я, Торопыге, из Улан-Удэ отписывал?

— Первый раз слышу, а не видел его вообще давненько, он Калины, как огня боится, притырился где-то.

— Ветерка куда отправили, не знаешь?

— В Якутию, а Ловца в Улан-Удэ перевезли. В читинском централе Князь на положении. Леха, дело прошлое, круто себе в карман грести начал. «Москвич», который у Сыроежкина забрали, продал втихушку от нас за полтора лимона и капусту зажевал. После твоего братана «общак» к нему перешел, Агей говорит — денег дай пацанам на передачи, а Ветерок руками разводит — нет мол ничего. Куда бы мы не сунулись — с напрягами, везде Леха был и капусту снял, дачу расстроил, Майку одел-обул. Жировал короче, сейчас ему туговато, наверное, без любимых курочек и поросят. У тебя-то, Эдька, как настрой?

— Надоело мне плавать в этом болоте, сдают на каждом шагу, из-за пайки хлеба рожи бьют друг другу. Хитрят, мудрят, кого обманывают? Арестанты вроде все. Из-за брата только и держусь, а так бы загрузился, чем только можно и пусть бы меня стрельнули. Рыжий, говорят, на воле?

— С ним, вообще непонятное. Его жена моей жалится, что Вовчик по ночам на середину спальни выходит и у Святого за какие-то грехи прощения просит, но по идеи-то вломить не должен, замаран ведь в крови по уши.

***

Брат жены притырил Кота в небольшом поселке городского типа в часе езды от Семипалатинска. Недели три Костя шугался всех и всего, но постепенно расслабился. Деньги кончались, а жить он привык широко, надо было шевелиться. Обрез Кот привез с собой из Первомайска и в начале ноября попросил родственника смотаться в город. Ничего не подозревая, тот согласился и пятого числа до трех часов дня катал Костю по городу, пока тот не выбрал магазинчик по зубам. «Работать» предстояло одному.

— Тормози, Мишаня, — остановил он «Жигули» за квартал от «объекта», подожди меня в тачке минут двадцать, а тут я до одного места сбегаю.

— Вали, я пока подремлю.