Олег Иконников - Большая Медведица

• Название: Большая Медведица
• Автор: Олег Иконников
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996

Я буду искренне рад, если честные и порядочные люди узнают себя в этой книге. Пусть будет спокойно у них в душе и сердце — это действительно они.

Люди с черной совестью и сознанием, которым вдруг покажется, что пишем мы о них, пусть будут неспокойны — о них здесь нет ни слова.

Мы с братом считаем, что недостойны они, что бы о них писали книги. И если у них все же зачешутся руки, чтобы подать в связи с «Большой Медведицей» на авторов в суд, чтобы они возместили им не столько моральный, сколько материальный ущерб, заранее говорим — это не вы, будьте спокойны. Имена, фамилии, клички, названия населенных пунктов, время — изменены.

Я воровал, грабил и убивал. Затем сам схлопотал свинцового шмеля. Из навылет простреленной шеи текла мне под щеку моя, черная почему — то кровь. Некоторые преступления я совершал хладнокровно, на других адреналинило. Иногда совесть мучила сознание и душу, иногда нет. Взяли меня раненого, без сознания, иначе живым бы я не сдался. Но судьба распорядилась по-своему и саночки, на которых я катался, пришлось тащить назад, в гору. Много и часто я думал о жизни и смерти, своей и чужой. Мечтал и представлял, любил всем сердцем, точно также ненавидел и всегда жалел, что судьба моя сложилась так, что кроме боли и зла людям я больше ничего не дал. Жалел я о прожитом и пролитом, жалел и вот, наконец, пришел тот день, когда мне стало стыдно. Стыдно, что шарил в чужих квартирах в поисках чужого добра. Что я там искал? Решетки и запретки, романтику уголовной жизни? Чушь все это собачья, сон рябой кобылы.

Мою, уголовную хребтину сломал стыд.

Олег Иконников, 1996 год

---

— Представляю — заинтересовался Ушатов — что дальше было?

— Держит мент веревку и молчит. Ванька мне говорит: «Выручай, Святой, двадцать тысяч надо». Даю ему двадцатник. Ванька десятку бросает через отдушину на продол и веревку потихоньку дергает. Не отпускает мент почту, еще десяточку вымогает. Ванька только скинул ему вторую бумажку, сразу все ништяк, малявки ушли по назначению. Почему мы их легавыми дразним? Да потому, что днем они нас шмонают и бьют, как собак, а ночью честью торгуют. Спорить не стану и среди ментов люди есть, но я таких еще не встречал.

На воздушной яме самолет качнуло.

— Это по твой теории, Олег — в озоновую дыру попали — пошутил Ушатов.

— Смех-то смехом, Григорич, а человек не остановится, понимает, что уничтожает себя и будущее своих детей, но дыру эту увеличит.

— Пессимист ты, Олега, в любой теме черное ищешь. В выборах-то участвовали?

— В вашей тюрьме еще.

— За кого голосовал?

— Я — за коммунистов.

— Интересный ты парень, ну-ка выкладывай, что у тебя в душе.

— Хапнул всего помаленьку, Василий Григорич, и при социализме пожил и при капитализме, жизнь показывает, что коммунистическая идея победит. Не знаю когда, но все вернется на круги своя, обязательно вернется. Народ, который потерял в войне с фашизмом двадцать миллионов жизней, проголосовал за Жириновского, я считаю, что этим самым люди выразили свое недоверие политике президента России. Представляю, как двадцать первого декабря у вас голова дымилась после того, как Ельцин упразднил Министерство Безопасности — за что боролись, на то и напоролись.

— Да-а, интересная житуха — протянул Ушатов — помнишь, компартию вообще запретили? Грознов вышел к трибуне и говорит, коммунистическим идеям не изменю, из партии не выйду. Он идет этой дорогой давно, майор, контрразведчик. Ты — крутая ему противоположность, а говорите одним языком, вот и суть твоя вылазит: если живешь по жизни, а не подстраиваешься под нее, то никуда от действительности не денешься, все будет так, какой ты есть.

В Чите самолет сел в сумерках. Проснувшийся Эдька, потягиваясь, смотрел в иллюминатор.

— Наконец-то дома — облегченно вздохнул он.

У трапа стояли синие и красные Жигули, возле которых курили Грознов, Кунников, Кладников и Вьялов. Увидев своих бывших идеологических врагов, в душе Святого щипануло, странно, но видеть их живыми и здоровыми ему было приятно.

— Здорово, мужики — он и брат пожали всем руки. Женщина с большой багажной сумкой, проходившая мимо и видя, что небритые парни в наручниках смеются, заворчала на Олега.

— Балуют вас.

— Успокойтесь, побалуют и расстреляют. Сергей Николаич, где ночевать будем?

— Сегодня у нас в Управлении, завтра что-нибудь придумаем. Игорь Валентинович, мы, как оперативники считаем, что братьев Иконниковых можно содержать в одной камере.

— Я, как следователь, тоже никаких препон не вижу. Расхождений в показаниях у них нет, очной ставки между ними проводить не буду и, учитывая то, что они родные братья, можно посадить их вместе.

— Спасибо, Игорь Валентинович. Лаврентич, ты что такой приморенный?

— Сплю, наверное, мало, у Вьялова вон тоже штаны черт знает, на чем держатся. Помнишь, летом еще я тебе как-то говорил, что Чика в машину вневедомственной охраны гранату швырнул?

— Помню, мы меня тогда с Василичем из Читинской тюрьмы в Иркутскую отвозил.

— Задержали его позавчера, он и в нас, дурак, пострелял немного, ну да бог с ним, а сегодня ночью сигнализация в магазине на стройдворе сработала, патрульная машина, которая ближе всех к объекту была, подъехала и по ней сразу с автомата полоснули. Двоих наглухо.

— Не нашли никого?

— Взяли. Григорич, одного — который стрелял, сразу. Он в подвал заскочил, его блокировали со всех сторон — и через час он сдался. Прапор оказался из стройбата, о чем думал, когда руки вверх поднял, лучше бы стрельнулся.

Братья не виделись почти год. После мытарств уголовной тюрьмы Хабаровска, камера в подвале Контрразведки походила на дом отдыха и всю ночь, дымя сигаретами, они делились воспоминаниями.

— Олега, а почему в тюрьме надзирателей дубаками зовут?

— Дубак — это значит дубина. Ты заметил, что от всех дверей у них один ключ? Это для того, чтобы он, балбес, не думал. Если ему дать связку ключей, он тебя из камеры вывести просто не сможет.

— В натуре — расхохотался младший брат — ты не обижаешься, что я показания дал?

— Да нет, Эдька, все по жизни.

— Мне, честно говоря, тюремные отношения, как кость в горле. Тусуются по хате бичи натуральные с испитыми харями, мы — бродяги, говорят. Смотрю я на них, в натуре бродяги, грязные, вшивые, где только бродили — не могу понять. Один возле меня маляву пишет, в слове «блядь» пять ошибок сделал. На положении в Улан-Удэ Боря Торчок, я Торопыге маляву отписал — помоги, мол, Толян, меня менты прессуют, а он, сука, Торчку накатал, что никакого Эдьку не знает.

— Да бляди они все, Эдька. Ни у кого духу не хватило на «Акацию» пойти. Зато я еще в бинтах ходил, а Культурный, который во время налета, как мышь, у любовницы прятался, в Москву к ворам улетел.

— Зачем?

— Как зачем? За медалью. Сказал, что это он Акацию замутил.

— В натуре суки конченные, я-то вижу, что ты в воровскую идею веришь, ну и пру за тобой по бездорожью. Грознову спасибо, он понял, что я на тебя показаний не дам и светанул мне видеокассету, я хоть отмучился сразу.

— Ты что замолчал?

— Да думаю, Олега, Грознов, Ушатов, Кунников — нормальные мужики. В Хабаровск летели, всю дорогу с Сизовым и Шульгиным анекдоты травили. Шульгин молодой, уже майор, а вот этот парень нас сегодня охраняет, ты его знаешь?

— Веселов Игореха, старлей. Рядом с нашими родителями в «Северном» живет, а что?

— Давай его позовем чай пить.

Святой подошел к деревянным дверям и пару раз пнул.

— Игорь!

— Это ты, Олег? Говори.

— Мы чайник включили, заходи, согреемся.

— Сейчас, за кружкой схожу — Веселов замкнул автомат в сейф, потом дежурку. Спрятал ключи под перевернутым ведром в коридоре и вошел к братьям.

— Не спится?

— Какой сон, Игорь, год не виделись. У тебя в дежурке холодно?

— Да прохладно, в общем.

— Ну и сиди с нами до утра.

Кунников тоже не спал. Напечатавшись до мотыльков в глазах, он вылез из-за машинки и поставил на плиту кофейник, потом заглянул в ванну, надеясь найти что-нибудь грязное из одежды и постирать, ничего не обнаружив, он взял тряпку, намочил ее и пошел в комнату протирать пыль. К сожалению, пыли тоже нигде не было. Игорь сел в кресло, бросил тряпку на пол и вытянул затекшие ноги. «Надо бы жениться, — лениво шевелились мысли, да кто за меня пойдет. Вечно на работе, а домой вернусь — тоже всегда печатаю». Затрещал телефон.

— Кунников, слушаю.

— Не спишь, Игорь?

— Да нет — узнал он голос Грознова — откуда звонишь?

— Из Управления. Агеева только что в КПЗ привезли из Улан-Удэ. Ты с утра где будешь?

— В прокуратуре.

— Ну, имей в виду, что до обеда мы с ним поработаем.

— Что сейчас-то делаешь?

— В подвал пойду, Веселев там с Иконниковыми чаи гоняет, погреюсь маленько, батареи в кабинете холодные, как лед.

— У меня тоже кофейник на печке постоянно, ну ладно, в обед увидимся. Святой смотрел, как Грознов, обжигая пальца, дул на горячий чай.

— Сергей Николаич, вот ты по ночам соскакиваешь и с пистолетом подмышкой убегаешь из дома, а жена как на это реагирует?

— По-моему нормально. Ведь не может быть, чтобы я, как ошпаренный, бежал к другой женщине.

— Ты давно женат?

— Восемнадцать лет летом стукнет, трое детей, так что все в порядке.

— Про Ушатова расскажи что-нибудь.

— Он у нас семь лет служит, с отличием закончил институт и работал в нем преподавателем. Жена у него с понятием, две дочки. В общем, хороший парень.

Отлежавшего бока на жестких нарах КПЗ Агея, выдернули на допрос в одиннадцать.

— Здравствуйте, Андрей Валерьевич — встретил его Кунников — разговаривать будем?

— Да вроде не о чем, Игорь Валентинович.

— Хорошо, садитесь удобней. Работать долго придется. Вот здесь и вот в этом месте ознакомьтесь и распишитесь. Это экспертизы по убийству Лисицына и Пестунова.

— Не валил я никого, что мне читать.

— Андрей Валерьевич, вы обязаны ознакомиться с экспертизами, понятно?

— Понятно — Агей зашелестел страницами. Улучив момент, когда следователь встал к сейфу, Андрюха перевернул пару листов и сразу наткнулся на показания Ветерка.

— Гражданин следователь, в туалет надо бы сходить.

Кунников поднял трубку.

— Сергей Николаич, Агеева в туалет сводите. Через минуту в кабинет заглянул Грознов.

— Пошли, Андрей.

В коридоре Агей остановился.

— Сергей Николаич, чтобы порожняки не гонять, ты мне скажи — Иконниковы дали показания?