Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

• Название: Александр Дюма Великий. Книга 1
• Автор: Даниель Циммерман
• Издательство: ТЕРРА; Физкультура и спорт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00857-5

Подробная биография — настоящий путеводитель по творчеству Александра Дюма-старшего (1802–1870) — принадлежит перу известного современного романиста, лауреата многочисленных литературных премий Даниеля Циммермана.

---

«Я поспешил опуститься перед ней на колени и, целуя ей руки, произнес:

— Ну скажите, Жорж, разве не посмеются над нами потомки, узнав, что мы пробыли друг подле друга и при этом те самые крючковатые атомы, о которых говорит Декарт, совершенно бездействовали?

— Замолчите, животное! И ступайте со всеми этими глупостями к вашей Дорваль.

— Ах! Дорваль… Бедняжка Дорваль, вот уже целый век, как я ее не видел!

— Вот как! Вы же живете с нею дверь в дверь[123].

— Именно так! Прежде меж нами была лишь дверь! А теперь — стена.

— Юбочник!»

Нарушив столь сладостное «наедине», является Гарель, чтобы зачитать коммюнике Гайарде для прессы, в котором этот последний объявляет себя единственным автором «Нельской башни». 1 июня появляется ответ Гареля: «Целиком в части стиля и на девятнадцать двадцатых, по крайней мере, в части композиции пьеса принадлежит знаменитому соавтору, который по особым причинам не хотел бы себя обнаруживать после столь значительного успеха.

От примитивного произведения г-на Гайарде не осталось ничего или почти ничего. Вот, что я утверждаю, и что в случае необходимости покажет сличение представленной рукописи с рукописью г-на Гайарде». Но гораздо важнее в тот момент случившаяся смерть генерала Ламарка, одного из лидеров «Движения» в Палате, находившегося со времени отрешения от прав Лаффита в весьма умеренной оппозиции «Сопротивлению» Тьера, Гизо и покойного Перье. 2 июня похороны Эвариста Галуа на кладбище Монпарнас — повод для внушительной республиканской демонстрации. Александра там нет. В тот же день газеты публикуют новую реплику Гайарде, который ограничивается тем, что приводит письмо, в котором Александр вежливо сводит на нет свой вклад в создание пьесы. Удар точен, и за ним следуют недоброжелательные комментарии прессы, особенно в «Corsaire». Александру хотелось бы сохранить в этом деле нейтралитет, но на этот раз он выходит из себя и устраивает грандиозный скандал в помещении газеты, едва не вызвав на дуэль директора Вьенно. «Плюс к тому, со времени приступа холеры я находился в состоянии крайней слабости, ничего не ел, и каждый вечер у меня поднималась температура, что страшно портило мне настроение». Но, конечно, не в те вечера, что он обедал у Барро, или ухаживал за мадемуазель Жорж у нее в комнате. Однако его раздражение против Гайарде — истинная правда, отсюда и публичный ему ответ:

«Прежде всего позвольте поблагодарить вас, сударь, за публикацию моего письма господину Гайарде во вчерашнем номере вашей газеты.

Она станет для публики доказательством деликатности, которую я старался внести в свои отношения с этим молодым человеком; однако эта деликатность, как видно, была неправильно понята; впрочем, те два разговора, которые у меня с ним состоялись, показали, что он и не в состоянии ее оценить.

Но как же г-н Гайарде, по крайней мере, не предвидел, что обнародование моего письма вынудит меня ответить, что этот ответ будет для него невыгоден и что для него поиски смешного с фонарем в руках непременно окажутся более удачными, чем для Диогена? Так вот ответ, который он вынудил меня написать:

Рукописи г-на Гайарде я не читал; [только рукопись Жанена] рукопись эта лишь на мгновение вышла из рук г-на Гареля и тотчас же в них и вернулась; дело в том, что, согласившись написать сочинение с известным сюжетом и названием, я опасался влияния ранее сделанной работы, опасался потерять воодушевление, столь необходимое, чтобы закончить начатое.

Теперь, поскольку г-н Гайарде считает, что публика еще недостаточно погрузилась в это ничтожное дело, пусть он позовет трех литераторов-арбитров по своему выбору, пусть он предстанет перед ними со своей рукописью, а я со своей; и пусть они решат, с какой стороны исходит деликатность, а с какой — неблагодарность.

Будучи верным до конца тем условиям, которые я добровольно принял на себя в письме, написанном г-ну Гайарде, прошу вас, господин редактор, не называть меня и здесь, как не назвал я себя и на афише.

АВТОР рукописи «Нельская башня».

Гайарде не стал прибегать к арбитражу, предложенному Александром. Он выиграет свой процесс в коммерческом суде, «но, как того и желал Гарель, весь Париж знал, что я участвовал в «Нельской башне». Того же 4 июня — маленький рецидив шуанства. Высадившись 28 апреля у Марселя и не сумев поднять Прованс, герцогиня Беррийская отправляется в Вандею. Восстание там назначено на 24 мая, что очень смущает легитимистов парижских салонов во главе с тремя их вождями — Берье, Гид де Нёвилем и чрезмерно осторожным автором «Гения христианства», который не слишком торопится быть скомпрометированным в авантюре, обреченной на поражение. Берье посылают к герцогине, чтобы добиться отмены приказа. Перенос даты с согласия бывшего военного министра супер-короля Бурмона. Власти предупреждены о просочившихся слухах. Поэтому, когда в ночь с 3 на 4 июня несколько сот шуанов собрались у Клиссона, их там уже поджидали орлеанистские войска. Краткие стычки, конец восстания, начало героико-бурлескной эпопеи герцогини[124]. Несколько месяцев она будет скрываться. Выданная, арестованная в ноябре Дермонкуром, бывшим адъютантом Генерала, перевезенная в Блэй, она окажется беременной, и это при том, что бедный ее супруг был убит тому назад уже лет двенадцать, но здесь, дорогие читатели, мы как будто слишком забегаем вперед.

5 июня рано утром Александр снова надевает свою форму лейтенанта артиллерии Национальной гвардии, он больше не капитан в этом корпусе, восстановленном в апреле 1831 года, три месяца спустя после его роспуска королем-грушей. Семья Ламарка назначила его комиссаром для организации похорон генерала. В этом качестве он должен «предоставить артиллерии то место, которое она должна занимать за катафалком», распорядитель похорон своего рода, о чем свидетельствует его «трехцветный шарф с золотой каймой», по которому его и узнают. В восемь часов он стоит в очереди, чтобы возложить «лавровую ветвь, святую воду на тело» Ламарка. Потом выходит, садится в кафе у своего друга Гиро-сына, заказывает шоколад.

«Я был страшно слаб после холеры; я потерял всякий аппетит и едва ли съедал унцию хлеба за день», то есть тридцать один грамм, как раз, стало быть, столько, сколько съел он за столом у Барро. Он тоже озабочен. Через Бастида, Этьена Араго и Годфруа Кавеньяка он знает, что «правительство ждет только случая показать свою силу; в результате, вместо того, чтобы опасаться бунта, его желают», даже ценой провокации. Поэтому двадцать четыре тысячи солдат и муниципальная гвардия — на военном положении, как в резерве, в казармах, так и на позициях, в стратегически важных пунктах. «Но столько пыла было в молодых головах этих политиков, входивших в республиканскую партию, что, когда огниво касалось кремня, необходима была искра, которая должна была зажечь порох в пороховнице, чтобы все взлетело на воздух».

Грозное небо, удушающая жара. В половине двенадцатого, в тот самый момент, когда похоронные дроги усилиями тридцати впряженных в них молодых людей сдвигаются с места, разражается страшная гроза. Во главе кортежа вечный Лафайет, на лице которого слезы смешиваются с дождем, «рядом с ним человек из народа, орденоносец Июля, и время от времени, когда становится скользко, генерал опирается о его руку. <…> После депутатов и генералов идут изгнанники из всех стран» — поляки, итальянцы, немцы, испанцы, португальцы. Артиллеристам приказано было явиться с заряженными карабинами. Александр в качестве комиссара был вооружен лишь саблей, которую он вынул из ножен. Пятьдесят тысяч человек следуют с траурной процессией, не считая зрителей на тротуарах.

Проходят мимо Мадлен, вступают на улицу Мира, первый инцидент происходит на Вандомской площади, где агент-провокатор пытается отклонить движение процессии от маршрута, чтобы заставить ее совершить крут у колонны, воздвигнутой во славу Великой Армии. Небольшое замешательство перед гвардейским постом: отдадут ли солдаты честь покойному? Отдают, кортеж продолжает свой путь. На террасе аристократического кружка на улице Шуазель пусто, только прекрасное легитимистское белье присутствует на спектакле. Фитц-Джеймс, герцог в своем государстве и, кстати, близкий друг Александра, отказывается обнажить голову. Град камней вынуждает его ретироваться как можно скорее. На бульваре, который ведет к «Порт Сен-Мартен», полиция заготовила целую серию провокаций, и Александр вынужден спасать от суда линча муниципального сержанта, который только что ранил прохожего. «С этого момента в общем сознании воцаряется уверенность в скорой и кровавой драке.

И в самом деле, казалось, все призывало к оружию: барабанная дробь, жалобные вздохи тамтамов, колыхание знамен всех стран как символ непрекращающейся борьбы за свободу против рабства, учащающиеся возгласы, всякий раз приобретающие все более угрожающий характер и отдаляющиеся по смыслу от «Слава генералу Ламарку!», все, что возносилось с земли, все, что нисходило с небес, все, что витало в воздухе, побуждало дух к опасной экзальтации». Ближе к площади Бастилии человек шестьдесят студентов Политехнической школы присоединяется к артиллеристам. Комендант Школы запретил им выходить из здания, но они оттолкнули его и ушли. При их появлении музыка заиграла Марсельезу. «Невозможно даже представить себе тот энтузиазм, с которым толпа восприняла эту возбуждающую мелодию, вот уже год как запрещенную. Пятьдесят тысяч голосов подхватило хором: «К оружию, граждане!» На Аустерлицком мосту воздвигнут помост, «оттуда должны были произноситься прощальные речи. После них тело генерала Ламарка должно было продолжить свой путь в департамент Ланды — к месту погребения, а кортежу надлежало вернуться в Париж».