Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

• Название: Александр Дюма Великий. Книга 1
• Автор: Даниель Циммерман
• Издательство: ТЕРРА; Физкультура и спорт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00857-5

Подробная биография — настоящий путеводитель по творчеству Александра Дюма-старшего (1802–1870) — принадлежит перу известного современного романиста, лауреата многочисленных литературных премий Даниеля Циммермана.

---

Попутно можно восхищаться всемогуществом письменного Слова, вынуждающего «самую красивую женщину своего времени» и до сего момента неприступную, внезапно броситься, скажем, на шею Александру. Можно только восхищаться также и полным отсутствием ревности Жанена, как, впрочем, и Гареля. Но к черту лирические отступления! Александру пора уходить. Гарель предлагает ему путь через спальню Жорж, а потом через туалет. В результате они оказываются в другой спальне. «Две свечи горели на столе, уставленном книгами всех размеров и перьями всех фасонов. Уже постеленная роскошная кровать сияла в полутьме ярким контрастом белоснежных простыней и пурпурной перины. На медвежьей шкуре перед кроватью стояли приготовленные домашние туфли. По одну сторону от камина помещалась бархатная козетка, по другую — обитое штофом кресло». Александр восхищается интерьером. Гарель счастлив, что он ему нравится, так как Александр останется здесь пленником, пока не закончит «Наполеона». Побег возможен лишь, если буквально переступить через тело м-ль Жорж.

За вычетом времени на сон и на еду, а также не забывая о мощном телосложении актрисы, собственно, на создание пьесы, толстой, как пять «Ифигений», Александр потратил не восемь дней, а фактически вполовину меньше. И в этих условиях было бы мелочным придираться к «нулевой литературной ценности произведения». Напротив, как в спорте, тут нужно зафиксировать рекорд.

Репетировать начали тотчас же и работали с энтузиазмом. На главную роль назначен Фредерик Леметр, восходящая звезда. К счастью, во внешности его нет ничего похожего на Наполеона. Это смущает Александра. Гарель его смущением пренебрегает, он готов вложить в предприятие сто тысяч франков, «название произведения [должно обеспечить] в настоящее время его успех», участие звезды успех укрепит, но, честно говоря, пьеса слишком длинная и надо бы ее сократить. Александр уступает, снова берет в руки ножницы, перекраивает. «Все роли, собранные вместе, составили, не считая статистов, восемьдесят или девяносто персонажей с текстом [на самом деле, шестьдесят шесть]. Жослен, занимавшийся в театре постановкой, просто терялся; что до Гареля, то за одну репетицию он выкуривал три табакерки табаку».

В это время в Комеди-Франсез чах бедный «Антони». Актеры, привыкшие к классицистскому мурлыканью, совершенно не годятся для игры в новаторской драме. «Меньше, чем кто-либо другой, мадемуазель Марс оказалась способна понять абсолютно современный характер Адели, с его оттенками слабости и силы, его преувеличенными страстями и преувеличенным же раскаянием.

С другой стороны, меньше, чем кто-либо другой, Фирмен оказался способным сыграть мрачную меланхолию, горькую иронию, пылкую страсть и философские разглагольствования такого персонажа, как Антони». Хуже того, они сглаживают, лишают остроты, требуют таких сокращений, что «через месяц репетиций пьеса, лишенная всех своих живых моментов, могла уместиться в три акта или даже ужаться до одного.

Однажды утром мне было предложено выбросить второй и четвертый акты, из-за которых пьеса казалась длинной.

Меня охватило такое отвращение к моему созданию, что я был уже готов сократить его полностью; я дошел до того, что считал «Наполеона» художественным произведением, а «Антони» казался мне вульгарным».

За всеми этими театральными распрями Александр как будто забыл о дне 17 октября, когда участники Июльской революции наступали на Венсеннскую башню, где скрывался Полиньяк вместе с некоторыми министрами, чтобы собственноручно произвести над ними расправу. Поскольку, по предложению ласкового Лафайета, депутаты высказали пожелание, чтобы смертная казнь за политические преступления была упразднена. Республиканцы, как-никак аболиционисты, вообще не приемлют этой чрезвычайной меры. Александр объясняет причины этого кажущегося парадокса: да, республиканцы стремятся к отмене высшей меры, «но в качестве принципа, который сохранил бы гуманность как таковую, а вовсе не как способ уберечь от правосудия нескольких привилегированных преступников. <…>

Они хотели бы, чтобы и народ считался сувереном, и чтобы те, кто стрелял в него, считались столь же виновными, как те, кто станет потом стрелять в короля».

Подойдя к Венсеннской башне, манифестанты вынуждены были отступить перед угрозой пушек Домениля, коменданта крепости. На следующий день волнения продолжались. Бурные собрания у места заседания совета министров, «король и г-н Одилон Барро приблизились к краю террасы.

Народ ни разу ни прокричал «Да здравствует король!», но во всю глотку орал «Да здравствует Одилон Барро!»

Этот последний вместе с Лафайетом и Дюпоном де Л’Юр — один из руководителей Движения, левого его орлеанистского крыла, которое требовало «монархии в сочетании с народными учреждениями, которая отвечала бы потребностям в равенстве, возникшим в обществе»[98]. Во внешнеполитическом плане Движение поддерживает в их борьбе за независимость братские нации — Бельгию, Италию, Германию, Польшу. Правое же орлеанистское крыло, так называемое Сопротивление во главе с Казимиром Перье и Гизо, напротив, представляет интересы буржуазии: теперь, когда она полностью была удовлетворена результатами революции, она сделалась консервативной во всем. Очень скоро Токвиль вынесет по этому поводу свое знаменитое и точное суждение: «В 1830 году триумф среднего класса был окончательным и таким бесспорным, что все политические власти, все прерогативы и все правительство целиком оказались как бы замкнутыми и скученными в узких пределах одного этого класса, приобретшего исключительные права над тем, что находилось ниже него, а в действительности, и над всем, что находилось выше. Средний класс стал правящим, почувствовал вкус к частному предпринимательству и вскоре замкнулся в своей власти, а вслед за тем и в своем эгоизме»[99].

Этой торжествующей буржуазии необходима вооруженная сила. Ею станет Национальная гвардия, которая вскоре превратится в настоящую преторианскую гвардию короля-груши вплоть до 1848 года, успев жестоко подавить республиканские восстания в июне 1832-го и апреле 1834-го. Теоретически в нее входит всякий француз в возрасте от двадцати до шестидесяти лет, не состоящий в регулярной армии. В действительности же необходимость экипироваться и вооружаться за свой счет ограничивала состав гвардейцев лишь выходцами из буржуазии, которая очень быстро освободится от своих республиканских элементов.

Артиллерия — элитарная часть гвардии, состоящая в основном из самых зажиточных граждан. Александр принят в четвертую батарею, именуемую «Убийца из-за большого количества входивших в нее врачей». В результате он сменил форму конного гвардейца, в которой путешествовал по стране шуанов. «Мне попался исключительно честный басонщик: он оставил себе все посеребренные фрагменты костюма, мне дал в обмен шерсть, а в качестве доплаты запросил лишь двадцать франков. Правда, за саблю я заплатил отдельно».

Три раза в неделю от шести до десяти часов утра он ходит на учения во двор Лувра. Два раза в месяц занятия происходят в тире в Венсенне. Было бы странно, если бы в этой мужественной среде, да еще иногда на глазах у восхищенного Фердинанда Александр не отличился. «Я дал доказательство своей силы, поднимая самшесть, самчетверт, самдруг, по мере того как другие номера расчета предполагались убитыми или выведенными из строя, восьмидюймовое орудие, вес которого от трехсот до четырехсот килограммов». Физический подвиг, еще не достигающий рекорда Генерала, поднимавшего лошадь, зажав ее в шенкелях, но уже приближающийся к нему. Следует, кстати, заметить, что чем больше герои Александра, и сам он в их числе, стареют, тем больше становится их геркулесова сила, в отличие от стареющих великих спортсменов, с возрастом приобретающих лишь артроз да ревматизм. Так, в «Трех мушкетерах» Портос наделен лишь крепким сложением. В «Виконте де Бражелоне» он уже равен Титанам, если не превосходит их.

Экономический кризис, инфляция, банкротства, галопирующая безработица, чудовищное повышение стоимости жизни и одновременно падение заработной платы трудящихся — взрывоопасная ситуация наступила осенью 1830 года. На основании донесений своих осведомителей бывший журналист, а ныне префект полиции Бод, предупреждает короля-грушу: «Страшная и все возрастающая нищета, отсутствие работы, которое выбрасывает на парижские мостовые праздную и голодную толпу, заставляют опасаться серьезных волнений, если это положение не изменится. Нетрудно предугадать, насколько просто будет ловким главарям овладеть разумом рабочих, умирающих от голода, и убедить их, заставить поверить в то, что правительство, при котором они так страдают, ничего не стоит. Республиканцы посеют смуту, а карлисты, конечно, не упустят удобного случая собрать урожай»[100].