Ольга Гладышева - Юрий II Всеволодович

• Название: Юрий II Всеволодович
• Автор: Ольга Гладышева
• Издательство: Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-271-00852-5

Роман О. Гладышевой и Б. Дедюхина «Ночь» посвящен одной из наиболее трагических страниц русской истории. Ее герой — великий князь владимирский Георгий Всеволодович — был одним из тех, кто попытался сплотить русских князей в борьбе против общего врага — монголо-татар. Книга — широкомасштабное историческое полотно, правдиво и ярко рисующее картину жизни Руси XIII века, достоверно воссоздающее противоречивую политическую атмосферу той эпохи.

---

Он снова вышел в ночь и велел стремянному подседлать лошадь. Весь стан не объехать и до утра — верст, наверное, на сорок растянулся он, если считать по полковым стягам, а если брать в расчет еще дозорные посты со сменной сторожей, так и того больше.

Оставив свою дружину в неприступном, с высокими стенами и надвратными каменными башнями Владимире, он надеялся здесь, в заволжских лесах, пополнить войско из еще не разоренных мест, прежде всего из богатого и многолюдного Великого Новгорода. Оттуда идет хорошая дорога. По льду Сити и Мологи проходят санные пути: с полуденной стороны — от Волги, с полунощной — от Белого озера. Весь февраль по легким ледовым дорогам и по лесным, петляющим между сугробов, шли по призыву великого князя воины и ополченцы, тянулись возы с оружием, мукой, соленой рыбой, мясными тушами, крупой. И только из Новгорода — ничего.

— А что, государь, — нарушил молчание стремянный, — верно ли говорят, будто татары шли на Русь тридцатью тремя дорогами, тридцатью тремя туменами?

— Говорят… Но кто считал?

— Тумен — это десять тысяч нешто?

— Да. А во главе — темник, воевода по-нашему.

— Это что же? Выходит, их триста тридцать тысяч на нас?

— Робеешь? — искоса глянул великий князь.

— Коней жалко, — вздохнул стремянный. — Воев бабы еще нарожают, а коней в нашей стороне мало. Их и под седло, и в соху, и в сани. Это у половцев в степи коней видимо-невидимо. Они их и жрут почем зря. А чтоб мы — коня, кормильца своего и труженика!.. Ведь грех это, правда?

— Голод заставит, съешь, — неохотно отозвался Юрий Всеволодович.

Проезжая вдоль линии костров, они всюду видели бодрствующих людей: иные опять что-то готовили в котлах, иные коротали время в разговорах.

Церковь срубили сразу же, как пришли на Сить, обыденкой — в один день: клеть из соснового леса, тесовая крыша с небольшой главой и дубовым осьмиконечным крестом. Два окна заткнуты рыбьими пузырями, иконостас из нескольких образов без алтарной преграды. Скромно, бедно, но все же не часовня — храм с престолом во имя Иоанна Предтечи. Никогда церковь не пустовала. Иеромонах Антоний и пришедшие с погоста Боженка батюшка Савватий с диаконом Провом служили обедни и всенощные, принимали исповеди и причащали многочисленную паству.

Юрий Всеволодович вошел в тот час, когда батюшка с диаконом совершали молебен о ниспослании милости Господа во время брани против супостатов, находящих на ны.

— Яко Милостивец и Человеколюбец Бог еси… — возглашал Савватий.

Стоявшие перед иконостасом ратники опустились на колени. О, сколь же пестро было это воинство! Бояре в беличьих да лисьих шубах и в сафьяновых, подбитых мехом сапогах, дружинники в нагольных полушубках и козловых коротких чоботах, горожане и крестьяне в сермягах, длинных ватолах, обутые в отоптанные лыковые лапти.

— Церковь вопиет Ти, Христе Боже, силою Креста Твоего укрепи верныя люди Твоя, победы дая им на супротивныя, — читал густым басом Пров.

У западных дверей иеромонах Антоний освобождал от наложенных в разное время епитимий:

— Освободи, Владыка, благостью Своей раба Твоего от уз, связывающих его…

Отрешенный от обязанности за некое прегрешение читать сорок дней акафист вместе с вечерним правилом отходит в сторонку, готовясь к причастию, а на его место становится другой провинившийся перед Господом, и его тоже Антоний освобождает от строгого послушания.

Заметив великого князя, батюшка Савватий благословил его, сказал озабоченно:

— Вот сколько грешников-то… Но владыка Кирилл велел, кто на рать пойдет, тому дать причащение.

Был батюшка в холщовой ризе, на которой неумело, торопливо, видно, нашиты были желтые, под стать золоту, кресты.

— Сам, батюшка, ризу шил?

— Сам, — сразу опечалившись, тихо вздохнул Савватий. — Попадья моя милая померла летошний год. Царство ей Небесное. Скоро ли свидимся?

Юрий Всеволодович тоже перекрестился и вышел.

Пятна света от факела плясали на снегу. Сразу стукнуло сердце. Рядом со стремянным, державшим в поводу лошадей, стоял Жирослав Михайлович, веселый и запаленный.

— Ищу тебя, великий князь! — посунулся он к самому лицу.

Юрий Всеволодович невольно нюхнул: не пьян ли воевода?

— Что случилось? — спросил, напрягая строгостью голос, потому что хороших вестей боле не ждал.

— Князь Святослав объявился! — ликуя, вскричал Жирослав. — Ты отчего, думаешь, у меня костры везде? Кормим! Ополчение он привел.

— Сколько? — сразу вырвалось у великого князя.

— Полк!.. Поболе!.. Питать надо. Устали и голодны.

Воевода торжествовал, будто со Святославом уже пришло спасение. Таково уж было его свойство: не терпел Жирослав Михайлович выжидания, бездействия, тосковать начинал и падал духом. А эту ночь он с вечера еще не присел: то Дорожа собирай-провожай, то — нечаянная радость! — князя Святослава встречай, на ночлег ополченцев и дружинников его пристраивай. Воевода колыхался на седле в неверном свете факела, будто Александр Македонский какой.

Святослав был любимцем большого гнезда. Тихий голос и тихая улыбка, вьющиеся редеющие волосы над высоким лбом, незлобивость — все это вроде бы приметы человека робкого, неуверенного. Но не таков он был на самом деле. Легко загорался гневом, правда ненадолго, в спорах любил верх, в битвах был отважен и упрям. На Липицу кинулся без раздумий, юнош пламенный, на Константина восстал, справедливости взыскуя, города, еще не завоеванные, с братьями делил, бражничал на равных, побитый, ускакал вместе с ними, кровь и синь, на челе знаки багровые имея, а потом первый же стал смеяться над этой сварой, не переживая неудачу и не кручинясь о жертвах. И Константин на него даже не крепко серчал, только глядел при встречах с укором. Но Святослав старался не часто ему на глаза попадаться. Был младший брат умен и ни к чему сильно не привязан. Мог человека приветом сердечным за самую душу уцепить, а мог оттолкнуть внезапно, резко и больше не вспомнить о нем никогда.

Сейчас его трудно было узнать. В расстегнутой шубе, без шапки, с прилипшими волосами, он не смог даже спрыгнуть с коня — свалился на руки подоспевшего конюшего. Выглядел он не просто усталым — изможденным. Обнять Юрия Всеволодовича намерения не изъявил.

— Не боялся обраниться, допрежь битвы прискакал? — спросил тот, скрывая радость за нарочитой грубостью.

— Я последним пришел? Но не опоздал ведь? — говорил Святослав чужим, медвежьим голосом.

— Две ночи и день в седле, — попытался вступиться сотник за своего князя. — Сперва на Углич полем шли, свернули на Ростов, в нем два дня пробыли и, уж минуя Ярославль, ступили на волжский лед, по нему до Мологи, а тут и до Сити рукой подать.

— Что поостереглись и не напрямую ринулись, это умно, однако чего в Ростове-то потеряли?

— Для роздыху остановились.

— На целых два дня?

— О том князя Святослава пытай, — уклонился сотник.

Юрий Всеволодович в самом деле не понимал, что можно было делать два дня в Ростове, в котором он был самолично совсем недавно, забрал племянника Василько с дружиной и все имевшееся в городе оружие и броню, а кроме того, много продовольствия, оставив жителям лишь самое необходимое.

— Я ведь в Ростове, кажись, все уладил?

— Да? — Святослав вскинул хмурый взгляд.

— Ну, что? Говори уж сразу?

— Пошли в шатер, брат. Прикажи мне укропцу в кадушке горяченькой развести. Ноги я стер в мозоли.

Он и в самом деле не только хромал, но и шел враскоряку. Он привел, собрав по разным городам, отроков боярских, которых, в отличие от дружинников и гридней-мечников, называли пасынками. Пришли также вооруженные горожане и сельские жители, те, кто в мирное время, по своему достатку, обязаны были давать лошадей для конницы.

Пар клубами исходил из укропницы, заполняя шатер до потолка.

— Холодно у тебя, — сказал Святослав, опуская ноги в кадушку и морщась от боли.

— А ты думал, как у тебя в горнице? Гласы гусельные да писки органные и всякое веселие неизбывное? — Юрию Всеволодовичу хотелось бранить брата, всю муку свою за последние дни на нем выместить. — Ты пошто так задержаться посмел? — удерживая голос, заговорил во гневе, едва они остались одни. — Я тебе сызмалу вместо отца. Как посмел ослушаться? Ты что, брат? В такие миги жизни медлишь, вопреки велению моему?

— Причина была, — устало ответил Святослав, растирая ладонями впрочерно искусанное ветром и морозом лицо.

— Аль еще что случилось? Что важнее сейчас может быть, чем спешить ко мне с родственною помощию?

— Книгохранилию Константинову прятал.

— Книги? Ты меня изумляешь, брат. То полезно и похвально, в тишине и благоденствии обретаясь, мудростию ум наполнять. Но сей час, когда речь об отечестве и наших жизнях! Ослушание в такое время предательству подобно.