Иван Галкин - По мостовой из звёзд

• Название: По мостовой из звёзд
• Автор: Иван Галкин
• Жанр: Фэнтези

Что такое сказка? Это история. История, полная необычного, ужасного и чудесного, заставляющая птицу вашей фантазии расправить крылья и приготовится к полету длиною в одну повесть и… чуть дальше. Потому что, несмотря на все чудеса и небывалые несуразности, сказка несет в себе смысл. Такой старый и знакомый. Несет через века и такие же, но уже забытые, истории. И пусть иногда она бывает страшной, я считаю, что главное, что она должна нести в себе — это крупицу счастья. Настоящего, когда ты сопереживаешь героям и иногда улыбаешься, но сам не знаешь — почему… Я не говорю, что написал хорошую историю, слишком мало опыта. Но если хоть один человек улыбнется, сопереживая, я буду знать, что она написана не зря.

---

Наконец, риши подошли достаточно близко для того, чтобы бить из арбалетов в ответ. Установили дощатые стенки, защищавшие от ответных выстрелов, стали бить по стенам. То и дело кто-то из защитников падал, сраженный стрелой. Арбалеты били более метко и убойно. Защитники боялись высовываться за частокол. Сидели за стенами, не поднимаясь, укрываясь от частого огня. А риши сжимали кольцо.

Командовал защитниками Лерад. Отчаянно старался закрывать бреши, перебрасывая силы. Под его руководством заделывали проломы, заваливая их телегами, бревнами, тыном, выломанным из городских заборов. Тушили пожары — подростки и женщины метались по городу с ведрами. Не помогало.

Быстро риши добрались до стен, не сразу смогли на них пробиться, падая мохнатыми тушами под ноги собратьев… Но когда это наконец произошло, исход боя стал очевиден. Люди, с резкими выдохами и окриками отчаянно рубились на стенах. А риши молча, слаженно и быстро закреплялись на стенах. Затем рухнул участок стены недалеко от ворот. И риши тут же ринулись по завалу.

Через ополчение, выстроившееся перед проломом, они прошли с кровью и смертью. Серая масса расползалась от разрушенного участка, освобождая стены и продвигаясь к воротам. Хлесткие приказы Лерада не играли большой роли. Защитники города встречали сплоченным строем ришей, но тем хватало лишь какой-то малой толики слаженности, чтобы ударять в слабые места. Риши шли, словно через деготь, но уверенно и упрямо.

И они достигли ворот. Открыли их, и поток крысолюдов хлынул на улицы, уже не сдерживаемый организованными группами защитников.

Саша находился далеко от ворот. Помогал тушить горящие стены. Ареил предлагал укрыться в тереме, олерис — в храме. Но Саша был сейчас здесь. И больше чем желание помочь, играло роль обыкновенное любопытство.

Саша не только тушил — подносил воинам стрелы, камни, сбрасываемые на головы ришей. Да и не он один здесь занимался этим — подростков было множество, только большинство — гораздо старше его.

Но и здесь становилось все хуже. Слишком многие защитники были переброшены с этого участка стены к пролому, оставшиеся не справлялись. В какой-то момент дрогнул, а затем упал воин, стоявший недалеко от Саши. В его груди торчал арбалетный болт. Следом смерть сразила и другого. Над стеной показалась лапа с небольшими коготками, а затем и крысиная голова.

Риш мгновенно взлетел на стену, и встал, прикрывая лестницу. За ним поднялся второй и подал руку следующему. Слаженно и хладнокровно риши укреплялись на стене.

В крайнем возбуждении Саша спустился со стен. Пора было убираться в город, здесь уже ничего сделать было нельзя. Оглянувшись, он увидел последних защитников. Часть отступала, а другие настолько завязли в круговерти мечей и стрел, что вырвать их из ее власти могла уже только смерть.

Мимо крайних домов Саша побежал к церкви. И вдруг прямо перед ним выскочила тройка ришей. Они были уже и здесь, в городе. Один из них бросился к нему с копьем, другой натягивал тетиву.

Саша резко развернулся и бросился обратно, за угол дома. Стрела пронеслась совсем рядом. Мелькнула мысль — хорошо, что арбалетчик был один. Другие двое уже бежали к нему, но на улицах он был быстрее. По крайней мере, Саша так подумал. Просто перепрыгнув забор, срезал через двор и снова перемахнул забор. Однако риши, с их короткими ножками, совершили прыжки не хуже человеческих.

Пот лился с него градом, когда он несся, петляя по дворам, к храму. И он сумел оторваться. Но то, что он увидел у храма, означало крах всех надежд.

Двери храма были плотно закрыты. Ведь Риши были и здесь. Стройными рядами, полумесяцем, они давили на людей, стоявших на храмовой площади. Первый ряд — с мечами. Второй и третий — копьеносцы.

А люди… здесь были старики и юноши, едва достигшие четырнадцати. Резерв, призванный защищать женщин и малых детей, пока мужчины сражались на стенах.

Саша увидел как старик в штанах и рубахе из грубого сукна не слишком расторопно отступил от ришей и тут же его пронзили два копья. Какой-то подросток, в ярости от увиденного, бросился из толпы на крысолюдов. И люди не стали смотреть что с ним произойдет. Грань терпения была преодолена. Народ закричал, кидаясь на ряды ришей. Они падали один за другим, и почти никому не удавалось поразить таких, казалось бы слабых, но слишком умелых и беспощадных ришей. До крысолюдов с мечами даже не дотягивались, сраженные копьями.

Вглядевшись, Саша заметил, что и женщины были среди людей. Не бросившие своих мужей они с самодельными копьями и рогатинами, из переделанных вил и кос, сражались за свой город, свою землю и веру. И точно также падали, когда их пронзали копья. А риши лишь выдергивали наконечники из тел, упираясь иногда ногами, и снова наступали на храм.

— Не надо, Скиталец.

Но было поздно. Остановить это, подумал Саша и отбросил мысли. В нем кипело желание прекратить бойню. Желание помочь и спасти. Было в нем и чувство ненависти, но он не поддался ему. Однако и отбросить его не мог.

Саша потерял контроль, больше чем от испуга. Скиталец открылся миру. Он знал, что Тьма ему не нужна. Что Ворон лгал. Что ответы всегда рядом. Что он может изменить происходящее, просто выбрав возможность. Спокойствие овладело им. Саша усвоил урок, выученный в деревушке Пана. Он не поддался крику боли, исходящему из глубины. Чувства кричали — останови это! Но Скиталец не позволял себе думать так просто, сразу обо всем что видел. Саша знал, чем это может обернуться.

И он сконцентрировал внимание на ришах. Он желал, чтобы они ушли, чтобы они прекратили… чтобы они остановились. И переписывал виденное. Словно стирал ошибочные записи в тетради. Почувствовав, что все теперь именно так, что все правильно, что все верно, и мир изменил свой облик… он не вернулся.

Скиталец вдруг подумал, что ему не нужно ничего этого. Он не мог бы сказать чего — этого. Возможно — всего. Безбрежное спокойствие и равномерная дрожь жизни, вот что он ощущал, когда желания ушли. Эта дрожь была вызвана мощью и величием чистоты знаний, так он понимал. И ему хотелось вечно купаться в мерцании ясного и безграничного разума.

Скиталец видел, как в недрах газового гиганта невероятной красоты существа перетекают, мягко переливаясь цветами. Он видел, что скрывает планета, объятая ядовитыми водами Великого океана. Видел как даже в атмосфере, способной убить человека в доли секунды рождается первая клетка. Он видел миры, где впервые родился человек. Видел, как миллиарды их убивали друг друга, любили, сливаясь в экстазе и страдали, глядя на звезды.

Чувствовал их жажду и видел, как они находят. Он мог видеть, как человечество навсегда вписывает себя в книгу вселенной, уходя в Жизнь, становясь всем. Он чувствовал, как они окружают его и песнь неисчислимого количества существ, изменившихся навсегда и открывших другие пути развития, поют свою песню. Здесь были не только люди… Но все они были едины, все они были бесконечно одинаковы снаружи и, в то же время, каждый был по настоящему уникален внутри. Они порождали парадоксы, как и человек, но не имели конфликтов. Запись разума, свободная от любых физических ограничений.

Они не пели свою песню, таков был сам фон их существования. Но для Скитальца он звучал как песнь. И мощь ее ужасала и манила, заставляя вибрировать каждую клеточку тела, порождая тысячи электрических разрядов. Он испытывал невыносимое желание и боль, когда не поддавался ему. Все его существо просило этого — стать иным. Видеть мир по-другому, видеть всегда, видеть всё и быть всем.

Ворон одернул его.

— Не верь. Они — обман. Они поменяли одну иллюзию на другую. Они поменяли иллюзию материальности мира на иллюзию его нематериальности.

— Они прекрасны.

— Они — другие, великолепные для тебя, но они — ложь. Можно идти их путем, но это не конец. Они — боги без возможностей, так не должно быть, есть н а с т о я щ а я истина. Она — непостижима, но так должно быть. И ты должен быть с ней. Таков твой путь, Скиталец.

И вдруг Ворон запел. Его песня была ужасна. В ней не было ничего прекрасного, это был вопль, и одновременно, он был мелодией. Ужасной, хаотичной, как первозданный мрак. Он заставлял трепетать, преклонятся перед чем-то могучим и великим, непостижимым кошмаром Тьмы. И когда ужас проник в самые глубины души Скитальца, Ворон снова заговорил. Но это больше не было хриплым голосом. Это были изначальные образы, никаких слов. Они звучали как гром. Тело Скитальца вздрагивало, когда появлялся новый образ.

Образы говорили ему о другом мире. О мире, куда он мог пойти вместе с Вороном. О том, где не было больше разума. Это было непостижимо и страшно, но этот мир, как и его песня, звал к себе.

И вдруг Ворон резко толкнул его. Больше не было Жизни. Больше не было Ничего. Была та же иллюзия, которую он знал как с в о й мир.

— Вот так, — произнес Ворон.