Иван Галкин - По мостовой из звёзд

• Название: По мостовой из звёзд
• Автор: Иван Галкин
• Жанр: Фэнтези

Что такое сказка? Это история. История, полная необычного, ужасного и чудесного, заставляющая птицу вашей фантазии расправить крылья и приготовится к полету длиною в одну повесть и… чуть дальше. Потому что, несмотря на все чудеса и небывалые несуразности, сказка несет в себе смысл. Такой старый и знакомый. Несет через века и такие же, но уже забытые, истории. И пусть иногда она бывает страшной, я считаю, что главное, что она должна нести в себе — это крупицу счастья. Настоящего, когда ты сопереживаешь героям и иногда улыбаешься, но сам не знаешь — почему… Я не говорю, что написал хорошую историю, слишком мало опыта. Но если хоть один человек улыбнется, сопереживая, я буду знать, что она написана не зря.

---

— А люди прошлого мира невежественны в отсутствии знаний. — То ли возразил, то ли уточнил Саша, глядя на оратора.

— Верно, — согласился оратор, — но это оказывает им хорошую услугу. Они живут в мире тайн, где человек — одна из самых больших. Неудивительно, что даже самых циников здесь может мучать совесть — кто знает, насколько большой грех ты совершил? Даже те, кто говорят, что бога нет, имеют сомнение — а вдруг? Ведь они так немного знают об окружающем.

Так они отличаются от потребителей современного общества, решивших, что знают всё, что бог им не нужен или же овеществляющих бога, как и всё вокруг.

На лице человека снова возникло презрение.

— Да, люди прошлого могут быть жестоки. Как дети. Жестокость легко сочетается с верой в чудо. Ведь это просто следование чувствам. Умнейшие их современники могут обвинять их в невежестве, но они еще не видели твоих современников… — вещал оратор, — «Мир победившей логики». Мир обмана, царство вещей, живущее в головах больного общества…

— Ты говоришь эмоционально… Но чего-то не хватает… Словно ты знаешь больше, чем говоришь, — снова прервал его Скиталец, — Нет, даже не так. Ты не говоришь эмоционально, а просто используешь эмоциональные слова.

— Верно — рассмеялся человек и образ исчез.

Ворон продолжил уже из темноты.

— Ты должен понимать, что хочешь услышать, когда задаешь вопрос.

В мгновение ока Скиталец оказался на улице. Небольшой городок, с медной статуей одного из старых вождей на площади. Пятиэтажки, киоски и оживленные машинами дороги. Рядом с ним остановилась машина. И Скиталец мог слышать, как радио вещало из открытого окна:

— Нечистоты, убийство, животное удовлетворение потребностей… У этих людей мало проблем с психологией. Они с легкостью упрощают изменчивую религиозную и светскую мораль и подстраивают под себя. Потому что они остаются животными более, чем современные люди.

Из окна автомобиля вылетел бычок, снопом искр разбившись о мостовую. Машина тронулась с места, но Саша теперь слышал голос Ворона не только из радио. Всего мгновение назад площадь перед статуей была чиста, теперь же там стояли рекламные щиты с прибитыми к ним плакатами. И Саша видел, как на одном из них, девственно чистом, возникают буква за буквой, формируя строки:

«Общество загнивает, говорят тебе? Не верь! Эти слова — лучшее подтверждение того, что общество видит и исправляет свои проблемы».

Саша был уверен, что мгновение назад это был обыкновенный плакат большого размера, но теперь это уже был механический рекламный щит. Заскрежетали жалюзи и надпись изменилась.

«Разве мы дикари — не видеть своих проблем? Мы должны думать и решать их. Невежество приносит кратковременное счастье и затем — горе. Учись, и вместе мы построим дорогу в будущее».

— Дикари… — Сказал вдруг один из прохожих, читая плакат. — Если бы не одиночки, кричащие о гуманизме, они бы до сих пор резали друг друга за блестящую бусину. Да и какая у них ценность жизни? Никакой, одна видимость.

— Вы философ? — спросила его полная женщина, тоже смотревшая на экран.

— Нет, просто странно, вешают такие плакаты. Привлекает внимание, и вот, стою, думаю. Хотя, казалось бы — к чему это?

И снова площадь изменила свой вид. Рекламные щиты сменились огромными телеэкранами, пятиэтажки исчезли, освободив пространство вырастающим на глазах многоэтажкам. На одном из экранов рассуждал какой-то ведущий:

— Путь, которым движется общество, это именно то, что приведет нас к истинному величию разума. Всю свою историю мы боремся со своим животным началом. Из открытой стадии мы перешли в закрытую. Теперь это внутренняя борьба. Однако, мы все еще не можем избавиться от необходимости выживать… Ведь проблема распределения ресурсов всегда остро стоит перед человечеством.

— Когда бог уже не может оправдать животных поступков, приходиться лгать самому себе. — Покачал головой тот же прохожий, не двигаясь с места.

Саша теперь присмотрелся к нему — это был молодой человек в рубашке с короткими рукавами и шортах. Глаза его были скрыты светозащитными очками.

— Подожди, дай подумать — обратился к соседу Саша, уверенный, что говорит с Вороном.

Площадь мгновенно замерла. Ответ звучал словно бы за кадром фильма.

— Верно. Чтобы принять очевидное, поддавшись эмоциям, думать не надо. Но если ты хочешь видеть больше…

Саша вдруг ощутил на голове очки. Сняв их, он удивленно заметил, что сидит в обыкновенной комнате, а все происходящее ранее — было, действительно, фильмом, транслируемым на стекла очков. В комнате он был абсолютно один, но Ворон ведь всегда был рядом.

— Да. Продолжай, — просто сказал Скиталец.

Одна из стен в комнате, являвшейся небольшим кинотеатром, вдруг осветилась. Она оказалась стеклянной, и человек в темных очках стоял за ней. Он был одет в кофту и джинсы, в зубах сжимал сигарету. Было неясно, смотрит ли он на мальчика, но он спросил:

— То о чем я говорил тебе… Как ты это видишь?

— Ну… ты говорил, о проблемах. Ты хотел сказать, что человечество решит их? Все сложнее поведение людей, потому что они пытаются это сделать, так?

Человек кивнул.

— Верно, и сделают. Они решат эти проблемы и породят новые. Ваше общество попыталось избавиться от жестокости, взяв человечество под контроль. Получилось ли? — выгнул он бровь. — Очевидно, что гуманизм проделал большой путь. И отношение большинства людей к смерти изменилось. Не так, как это было бы лучше для их понимания мира, но так, как это лучше для взаимодействия с ним. И в этом ключ.

Усмехнувшись, человек потряс небольшим прибором, в котором Скиталец интуитивно опознал проектор. Затем человек продолжил:

— Люди всегда будут понимать мир так, как будет лучше для взаимодействия с ним. Сами усложняют систему и сами следуют за ней.

Щелчок, и Скиталец снова стоял во Тьме, один. Ворон помолчал, а затем заговорил несколько другим, более спокойным тоном:

— Ты молодец, что не спрашиваешь меня о боге. Здесь это не важно. Говорить, что бога нет, не зная, также нелепо и невежественно, как и говорить, что он есть, не видев его. Здесь важно лишь то, что рядом. Даже если бога нет… кто из вас знает ч т о есть? Тайн еще великое множество и считать, что вы уже так много открыли — невежество. Если ты решишь для себя — искать бога, то следуй этим путем. Если тебе это не нужно, то зачем придумывать лишнее? И никаких сомнений. Верующий, атеист, агностик… всё это лишнее. Отбрось то, что не важно.

Последний знак

Вокруг были лишь разоренные селения. Сожженные дома, обугленные развалины которых яснее, чем голоса беженцев, говорили о постигшей эти земли беде. В другом случае крестьяне бежали бы в леса, или брали бы рогатины в руки и гнали врагов прочь, но не в этом. Из лесов их выживали, легко находя с помощью огромных хорхи. А чтобы выставить ополчение… крестьяне были слишком испуганы.

Князь мрачно покачал головой, отбрасывая эти думы. Он ехал во главе передового отряда. Молодой легконогий стид под ним не разделял мрачных настроений, он все время норовил вырваться вперед, пустившись в степь. Бореад ласково потрепал стида между рогами.

За ним следом ехало почти четыре стони всадников на стидах. Следом за ними растянулась вереница ополченцев, шедших в три ряда. Всего в войске было почти три тысячи воинов. Обоз тянулся за каждой свой сотней. К тому же, над головой парило девять карранов. Трудно было переоценить помощь этих огромных хищных птиц.

* * *

Князь остановил разгоряченного стида. Он едва успел поднять щит, когда стрела на излете вонзилась в него. Лесники снова отступали. Все прошедшие сутки они нападали на войско князя небольшими отрядами. Невероятно, но лесники умудрились приручить и оседлать лесных кошек, хаяс. В своих балахонах, неопределенного грязно-зеленого цвета, они навязывали бои на стоянках, нападали на растянувшуюся на марше колонну.

Вооруженные тугими короткими луками, они, низко прижимаясь к спинам буро-зеленых кошек, налетали на воинов отрядами от двадцати до полусотни человек. Стиды легко могли нагнать хаяс, но их наездники не давали воинам шанса среагировать. Луки лесников били дальше, поэтому они не позволяли сократить дистанцию. Сделав один-два залпа, уходили обратно, скрываясь в густых лесах.

Так и сейчас, лесники отступали. Князь увидел как один из карранов, круживших в небе, бросился вниз. Огромные когти выхватили из травы несущуюся галопом кошку, вместе с ее наездником. И кошка, и ее наездник, одетый в зеленый балахон и казавшийся с хаясом одним целым, извивались в огромных когтях. Но карран крепко держал обоих, поднимаясь все выше. А затем он выпустил их и две извивающихся фигурки ударились о землю, навеки затихнув.

Если кто и доставляет лесникам проблемы — так это карраны, подумал Бореад. Но все равно, от такого похода толку было немного. Лесники уклонялись от честного боя. Оставалось только одно — ударить по поселениям в лесу. Наверняка они бросят их раньше. Но все же, сожженные дома, загоны, мастерские они восстановят не скоро. Придется гонять их по лесам, разбивая один отряд за другим, если выбора больше нет.