Олег Смирнов - Неизбежность (Дилогия - 2)

• Название: Неизбежность (Дилогия - 2)
• Автор: Олег Смирнов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Трехдневные учения дались тяжко потому, очевидно, что солнце окончательно взбесилось и пекло, как никогда. А к тому же спали мало; ночами были марш-броски. Скатки через плечо натирают шею, противогазы оттягивают бок; снова нам их выдали:

команда "Газы!", и мы натягиваем на потные грязные рожи резиновые маски; и так дышать нечем, а тут еще душишься в противогазе. Команд хватает: "Воздух!", "Танки справа!", "Танки слева!", "Конница с тыла!" мы рассредоточиваемся, залегаем в цепи, изготовившись к отражению атаки самолетов, танков или кавалерии. "Огонь, залпом, пли!" - хлопают холостые патроны, вместо ручных гранат летят взрывпакеты, грохает вполне натурально. Вижу: фронтовикам эти игрушки осточертели, новенькие, молоденькие, прилежны, восточники во главе с Ивановым и Петровым столь же прилежны: привыкли за тыловые годы ко всяким учениям, составлявшим смысл их существования. Но надо действовать по правилам, и я требую от всего личного состава серьезности, всамделишности, попутно внушая себе: так нужно! И захлебываюсь сухим, прокаленным воздухом и горьким потом...

Полуживые воротились с учений, и первым, кого я увидел в расположении, был ординарец Драчев. Он нисколько не хромал, шел нормальной, шустрой походкой. Я еле вымолвил:

- Прошла нога?

- Так точно, товарищ лейтенант. Потому как учения и освобождение кончились. - И ощеряется, плут.

А между прочим, на учениях ординарец ой как был потребен, пришлось временно назначить молоденького Яшу Вострикова, расторопного и услужливого. У меня нет ни сил, ни желания выяснять что-то у Драчева, совестить, читать мораль. Молча прошел к палатке.

10

Я шагал в штаб полка на офицерское совещание и услышал, как чернявый, смуглый, цыганистый - лишь серьги не хватало в ухе - чужой солдатик нажаривал на аккордеоне. Проходя мимо, машинально взглянул на планки. "Поэма"! Именно на таком аккордеончике нажаривал свои бесконечные танго Егорша Свиридов, мир праху безвременно погибшего инкрустированного сокровища - личной собственности старшины Колбаковского. Другие трофейные аккордеоны живы! И на них гуляют, как говорят на Дону.

А на совещание вызвали, чтобы внушить: командирам подразделений надо усилить напряженность в боевой подготовке. Честно говоря, что это значит усилить напряженность - я не совсем понимал. Если под этим подразумевается, что нужно гонять на учениях еще сильней, - то сие невозможно: мы гоняем и нас гоняют как Сидоровых коз. Как говорится, на пределе. Вот-вот рухнем.

И уже хочется, чтоб быстрей началась война. Противоестественное желание, но понять нас можно: вымотаны до чертиков. Припоминаю: в тылу, на полуголодной норме, думалось, как бы скорей на фронт, на первую норму, чтоб наедаться. По-человечески это объяснимо.

Думая о войне, вспоминаю стихи Константина Симонова "Жди меня, и я вернусь, только очень жди...". Эти строки фронтовики цитировали в письмах матерям, женам и невестам бессчетно. На фотокарточках, отсылаемых домой, то же писали. Появилась тогда и у меня фотокарточка - лейтенант Глушков во всей своей красе на фоне полусгоревшего сарая. Щелкнул забредший на передок старший сержант, нештатный корреспондент дивизионной газеты, после отпечатал в единственном экземпляре и вручил, не обманул. И я его не обманул: вручил флягу водки. Это было узаконено фронтовым бытом: тебе фотокарточку, ты - пол-литра водки. Но дарить фотографию было некому. Таскал, таскал в вещмешке, покуда не подмокла, не истрескалась, не пожелтела, и выбросил. А сфотографироваться б заново, в Ипстербурге, да подарить Эрне - на память! И от нее заполучить какую-нпкакую фотографию. Чтоб тоже помнил, хотя и так не забываю. Однако взглянуть на ее черты здорово бы, хотя и так не стираются в памяти. Зря того не сделал, как-то не подумал. И Эрна не подумала...

А совещание в полку меня несколько озадачило. Потому что кроме накачки мы получили и взбучку - за разговоры о предстоящей войне! Комполка так и рубанул: прекратить всякую болтовню о том, что мы якобы готовимся воевать против Квантунской армии, прекратить - под личную ответственность командиров подразделений! Болтовня? Но ведь уже вроде бы никто не скрывает этого? Словно опровергая мои мысли, комполка сказал:

- Лпчному составу надо разъяснять, что советские войска укрепляют оборону, про возможность наступления - ни звука.

Оборона, оборона и оборона! Ничего больше!

Как-то странно получалось: на учениях прорываем долговременную, сильно укрепленную оборону, на политзанятиях нам рассказывают о японском милитаризме и Квантунской армии, в беседах агитаторов - о преступлениях самураев. И вдруг - начали усиленно копать окопы и траншеи, возводить дзоты и землянки поближе к границе и заготавливать сено, опять-такн вблизи границы.

Может быть, для того чтобы японцы видели: мы укрепляем оборону, собираемся зимовать? Не дезинформация ли это противинка? Тогда нет ничего странного в указаниях командира полка насчет болтовни. Указания же и приказания в армии, между прочим, не обсуждаются, а выполняются, кто-кто, а командир роты лейтенант Глушков это усвоил твердо... Значит, надо в частных разговорах помалкивать о предстоящем наступлении. Чтобы не было утечки информации. Вот и армейская печать пестрит заметками не о наступлении, а об обороне. Понятно: газетка может попасть к японскому разведчику. Видимо, так. Ну, и умный же ты. лейтенант Глушков. Как говорят, ума палата...

Дни волочплись нудные, приевшиеся, а где-то, помимо них, что ли, стремительно приближалась война, точнее - мы стремительно приближались к войне. Болтать о ней, конечно, не будем, но чутье фронтовика тебя не обманывает: вот-вот грохнет она над головой. Каким будет начало войны? Во всяком случае, не таким, каким было начало западной. А как кончится восточная война? Как закончилась война на Западе - известно, в подробностях и деталях. Описано было, рассказано было очевидцами и свидетелями. И вот оказывается: столько еще можно узнавать и узнавать!

Я подумал так после выступления в батальоне офицера из штаба армии. О, это вам не беседчик на уровне старшины Колбаковского, это беседчпк, как говорят солдаты, - "я т-те дам!", то есть высший класс. Подполковник был из особого отдела, какой-то скромный, незаметный, только взгляд цепкий. Сначала он подробно, повторяясь, говорил о том, что надо соблюдать бдительность, не писать и не разговаривать о неположенном, а потом сказал:

- Хочу вам. братцы, рассказать о событии, в котором участвовал недавно. К теме нашего разговора прямого отношения не имеет. Но все-таки... Про такое не грех рассказать и не грех послушать. Потому что поучительно... Так вот, нашей группе офицеров-контрразведчиков, я тогда был на Первом Белорусском, доверили особо важное задание. Суть его - обеспечить охрану представителей высшего командования вермахта, прибывающих в Берлин. А было восьмое мая сорок пятого... Ну, не буду темнить - скажу: они прибывали, чтобы подписать акт о безоговорочной капитуляции! Представляете? Фашистская Германия капитулирует, и эти господа должны будут своими подписями скрепить исторический документ. Задача нашей группы - пресечь возможности побега, похищения или отравления высокопоставленных немцев. Хотя, честно говоря, по ним давно веревка плачет... Ну, да вы это знаете не хуже меня...

Подполковник говорил доверительно, негромко, иногда вовсе умолкал, покусывал подчерненные солнцем губы, иногда едваедва улыбался каким-то своим мыслям, вероятно вызванным воспоминаниями. Но из слушателей никто не улыбался. Приглушенный голос особиста был слышен всему батальону.

- Не буду, братцы, описывать, как встречали на берлинском аэродроме Темпельхоф самолеты с представителями союзников, а это главный маршал авиации Теддер, генерал Спаатс, адмирал Бэрроу и другие. Все было на уровне! От советского командования гостей приветствовал генерал армии Соколовский, здесь же находился и комендант Берлина генерал-полковник Берзарин...

И в этой радостной, торжественной суматохе мало кто обратил внимание: на бетонное поле сел еще один самолет. Но нашей группе нужен был именно он, ибо в дверцах появились немцы. Первым спустился генерал-фельдмаршал Кейтель, я сразу узнал его по фотографиям. Усохлый, на землистом лице коричневые пятна, спина прямая, как доска, в глазу - монокль, знаменитый монокль.

Как у Гитлера запомнилась челка на лбу, так у Кейтеля монокль... Так вот, этот монокль выпал из глаза, Кейтель не пофельдмаршальски суетливо подхватил его и водрузил на место.

Зато вполне по-фельдмаршальски выгибал грудь, вскидывал подбородок и проделывал непонятные движения инкрустированной палочкой, зажатой в левой руке, позднее меня просветили: это маршальский жезл, которым и положено так манипулировать...

Вслед за Кейтелем, выдерживая дистанцию, вышагивали генералполковник авиации Штумпф и генерал-адмирал Фридебург. Первый - низенький и пухлый, второй - высоченный, как столб.