Александр Дюма - Последний платеж

• Название: Последний платеж
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: М. П. "Активность" - "Машиностроение"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1992

«Последний платеж» является продолжением известного романа «Граф Монте-Кристо». Его герой Эдмон Дантес после посещения Москвы становится преследователем-мстителем убийцы великого русского поэта А. С. Пушкина Жоржа-Шарля Дантеса, которого считает своим родственником.

Роман был напечатан в России в 1900 г. Больше он не издавался.

---

— Просто в Дантеса? — приподнял брови Эдмон. — Вы, значит, не очень высоко цените это честное демократическое имя, имя, которым гордился целый ряд поколений добрых тружеников Франции… Имя, кстати, весьма редкостное и имеющее мало ответвлений… Между прочим, известны ли вам еще какие-нибудь семьи Франции, носящие такое имя?

Гость покачал головой.

— Слышал что-то о южной ветви, о моряках Средиземноморья… Но они будто бы ведут свой род от итальянского поэта Данте… Имя это — Дантесы — большая редкость во Франции, и, конечно, можно предполагать наличие хотя бы отдаленного родства между теми, кто его носит…

Эдмон кивнул…

— Во всяком случае, можно считать почти достоверным, что это имя принесено во Францию извне… Отсюда и его редкость, отсюда и вероятность того, что носящие это имя находятся между собою в родстве, хотя бы и отдаленном… А это в свою очередь налагает на людей с таким именем какие-то традиционные обязательства.

Лицо гостя оживилось, озарилось, это еще не был тот огонек жадности, который так ярко вспыхнул в глазах барона де Геккерена неделю тому назад, но для Эдмона уже стало ясно совершенно, что его план не был ошибочен.

Эдмон продолжал:

— Франция, ставшая доброй родиной для Дантесов, имеет ряд неплохих традиций. В частности, одна из таких традиций — это сохранение в роду, носящем одно и то же имя, тех накоплений и приобретений, каких посчастливилось добиться членам этого рода. Иными словами, устойчивая традиция, по которой владелец того или иного существенного состояния должен приложить все силы для отыскания таких родственников, которые имеют право места в завещании на наследство.

Лицо гостя все более оживлялось, прояснялось. Вместе с тем, все яснее становилось и то, что привело его в гостиницу «Судаграхт». Запах миллионов гульденов или франков, или гиней безразлично в какой валюте была бы обозначена его доля в завещании!

А Эдмон продолжал:

— Не удивительно, что и мне, носящему это редкое во Франции имя Дантес, сердце и разум подсказали, что я должен поискать людей, достойных участия в моем наследстве.

— Но, — не особенно задерживаясь, продолжал Эдмон, — эти люди должны быть поистине достойными. И в первую очередь, они должны превыше всего ценить свое редкое имя Дантесов, не запачканное никакими искусственно приклеенными к этому имени фальшивыми титулами… И главное — никакими проступками перед совестью…

Собеседник Эдмона принял нечто вроде обиженного вида.

Глава IV ДА БУДЕТ ВЫСЛУШАНА И ДРУГАЯ СТОРОНА

В гостиную вошла Гайде.

— Позволь, мой друг, представить тебе моего однофамильца, а возможно и родственника — Жоржа-Шарля Дантеса… — тотчас по всем правилам этикета обратился к ней Эдмон.

— О! — сделала приветственный жест Гайде. — Вы, кажется, участник недавно происшедшей в России кровавой драмы? Было бы очень интересно из первых рук узнать об этом трагическом событии…

Эдмон повернулся к гостю:

— Надеюсь, вы не откажете нам в любезности с такой же обстоятельностью и откровенностью, как почти признанным, установленным родственникам, поведать о том, что заставило вас покинуть Россию?

Жорж-Шарль замялся:

— Но ведь это как будто уже довольно широко известно…

— О нет! — возразила Гайде. — Печать Европы весьма скудно осведомляла своих читателей о гибели великого русского поэта… И еще меньше, скучнее о вашей роли в этом мрачном происшествии.

Жорж Дантес пожал плечами:

— Сказать по правде, мне кажется, что я сыграл в этой драме почти что пассивную роль «орудия Рока»… санкт-петербургский Отелло, между прочим, и крови той же, что шекспировский Отелло — африканской, страдал некоторой маниакальностью… У него было, по-моему, две мании, нередко соответствующие одна другой: с одной стороны — мания величия, мания грандиоза; а с другой — сколь не странно на первый взгляд, мания инфериора, то есть самонедооценки… У людей смешанной крови это, слышал я, довольно частое явление.

— Так он действительно был африканского происхождения? — переспросила Гайде. — Очень отдаленного, быть может?

— Не думаю, — опять, пожав плечами, ответил Жорж-Шарль. — Но во всяком случае в одном из своих стихотворений он даже не без гордости писал, что его дед, заметьте дед, по имени Ганибал, имя почетное у карфагенян, был продан российскому императору Петру Великому и достиг на службе высоких степеней. В самом деле — генерал Ганибал, любимец Петра, был даже начальником российской артиллерии. А предки по отцу — Пушкины, были не раз в родстве с царями Руси. Все это вместе взятое оказалось вполне понятным источником невероятного, необъятно огромного самолюбия, гордости, ревности и обидчивости…

— Ревность мужчины никогда не считалась пороком, — как всегда афористично уронила Гайде. — Ревность высмеивалась только у женщин, и даже каралась и преследовалась порой…

— Ревность порой сама карала мужчин, — не без находчивости сказал на это Жорж-Шарль. — Так было с шекспировским Отелло, так случилось, увы, с Отелло санкт-петербургским…

— Вы склонны высмеивать вашу жертву? — сдвинув брови, вмешался Эдмон. — Рыцарям не было свойственно шутить над поверженным, а тем более над убитым противником.

Жорж Дантес снова пожал плечами:

— Вообразите, я никогда не ощущал Пушкина, как противника… Никогда не мог представить его себе в таком качестве… Для меня это было бы подобно конфликту между орлом и соловьем. Орлы на наших кавалергардских шлемах, кстати сказать, все время напоминали нам, их носителям, о величайшем различии между нами и статскими, как у нас в гвардии было принято именовать не военных… И в первую очередь здесь идет речь о крайней недопустимости опасных для взаимной чести ссор.

— Но как же все-таки подобная ссора произошла? — с чисто женским настойчивым любопытством, неукротимым и неумолимым, задала новый вопрос Гайде. — Что привело вас к роковому конфликту?

Жорж Дантес немного помолчал, а затем ответил:

— Жена Пушкина в самом деле считалась одной из первейших красавиц российского царского двора… Сам император оказывал ей подчеркнутое, всеми замеченное внимание… Танцевал с ней неоднократно. Можно ли удивляться, что и офицеры его гвардии мы наперебой считали за честь удостоиться ее согласия на танец. Сам Пушкин, значительно меньше ростом, чем она, — избегал танцевать с ней, чтобы не вызвать насмешек и улыбок у зрителей. Но, судя по всему, бурно ревновал ее к каждому партнеру по танцам. Исключение, возможно, могло быть лишь для императора, с которым у него были очень своеобразные отношения.

— А в чем было это своеобразие? — с нетерпеливым любопытством перебила его Гайде.

— Чувствовалось, что оба они не любят друг друга, и в то же время стараются быть приятными один другому… О чем бы не попросил Пушкин царя, все тотчас же осуществлялось. Просьбы царя Пушкин тоже по возможности старался выполнить. И одной из таких просьб императора к своему подданному-поэту было, чтобы он и его жена не пропускали ни одного дворцового бала… Я сам не слышал этого, но будто бы царь сказал: «Без твоей жены тускнеют свечи зала… Когда она появляется, свечи гаснут совсем».

Гайде одобрительно захлопала в свои маленькие ладошки:

— Очень тонко, совсем по-восточному сказал этот «медвежий» царь!

— Эту, не лишенную остроумия, фразу слышал я, приписывали вам, а не царю, — суховато заметил Эдмон.

— Царь неплохо относился ко мне, — признал Жорж-Шарль. — Он ценил мои французские каламбуры и остроты и кое-что в самом деле подхватывал. Но в данном случае — просто не берусь утверждать, кто сформулировал первым эту галантную шутку.

— Кстати, она очень припахивает лексикой рококо, в стиле галантности Людовика XV… — сама себя поправила Гайде.

Жорж-Шарль быстро метнул на нее оценивающий взгляд. Сколь ни был он, по всем признакам, озабочен исходом этой важной для себя встречи, присутствие и сама личность этой явно незаурядной женщины, жены или подруги графа Монте-Кристо, не могли его не заинтересовать.

«Кто она? Турчанка, египтянка, левантийка?» — наверняка мелькнуло в его мозгу. — «И для чего она присутствует? Чтобы быть свидетельницей его промахов? Или для дополнительного о нем суждения как о кандидате на сказочное наследство?»

Да что говорить — наследство в пять миллионов гульденов, в десять миллионов франков — могло справедливо считаться сказочным для еще довольно молодого искателя приключений! Рожденный в год крушения Наполеона, ровесник бегству великого завоевателя из Москвы, Жорж-Шарль Дантес имел сейчас неполных тридцать лет — возраст наибольших жизненных амбиций, притязаний, потребностей… Возраст, когда сновидения полны дворцов, карет, роскошных картин и статуй, золоченой и точеной мебели, ковров, фонтанов, парков… А также и женщин, прекраснейших, восхитительнейших женщин, рядом с которыми могла бы померкнуть даже и северная санкт-петербургская красавица Натали Гончарова, не говоря уже о много уступающей ей сестре Екатерине… Законной его, Жоржа-Шарля Дантеса, супруге.