Дэвид Фридман - Пенис. История взлетов и падений

• Название: Пенис. История взлетов и падений
• Автор: Дэвид Фридман
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Культурология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-386-02463-5

Культурологический бестселлер американского журналиста Дэвида Фридмана «Пенис: история взлетов и падений» исследует влияние «главного» мужского органа на развитие западной цивилизации и всего человечества. Автор блестяще микширует богатый исторический материал, остросюжетные линии, психологические откровения, интимные подробности, научные факты и остроумные комментарии, адресуя их в равной степени и мужчинам, и женщинам. Не скатываясь ни в порнографию, ни в пуританство, балансируя на грани физиологического триллера и эротического ребуса, книга подталкивает к ответу на главный в жизни каждого мужчины вопрос: «Кто кем управляет — я им или он мной?»

Миллионы читателей уже ответили на него благодаря стараниям Дэвида Фридмана, но каждый день он возникает заново и провоцирует новые варианты ответов.

---

После смерти Баартманн в возрасте 25 лет Жорж Кювье, постоянный секретарь Французской академии наук и ведущий теоретик по вопросам происхождения рас, тщательно исследовал ее тело. И вот что интересно — девять из шестнадцати страниц в отчете Кювье посвящены сексуальной анатомии Баартманн: от ее знаменитых половых губ до «упругой, сотрясающейся массы» ягодиц и обезьяноподобного строения таза. А вот мозгу ее ученый отвел всего один абзац. Впоследствии Кювье изготовил анатомический препарат половых органов Баартманн для демонстрации в Музее человека в Париже. При этом, как пишет Сандор Л. Гилман в книге «Сексуальность: иллюстрированная история», он преследовал вполне конкретную цель — документально подтвердить сходство строения гениталий «у особей, находящихся на низшей ступени развития», и «орангутангов — самого развитого вида человекообразных обезьян». Как и все африканцы, Саартье Баартманн была низведена до уровня собственных половых органов.

Точь-в-точь как это случилось с «Портретом мужчины в полиэстеровом костюме». Вот почему эта фотография вызвала бурную реакцию среди негритянской интеллигенции, как, впрочем, и среди прокуроров, сенаторов и специалистов по первой поправке к конституции США. «Пенис представлен здесь как главное отличительное свойство черного мужчины, а это классический расовый стереотип, воссозданный и поданный как произведение искусства, — писал афроамериканский эссеист Эссекс Хэмпхил, обсуждая проблематику шедевра Мэпплторпа. — Для человека с черным цветом кожи смотреть на эту фотографию без ощущения того, что тебя используют, превращая в некий объект, практически невозможно».

В конечном счете такими же оказались и чувства реального человека, позировавшего Мэпплторпу для этой фотографии. Мэпплторп познакомился с Милтоном Муром в сентябре 1980 года. По свидетельству Морриероу, у Мэпплторпа случилось тогда, по его словам, нечто вроде «тропической лихорадки»: почти все вечера он проводил в одном из баров Манхэттена, популярном среди черных гомосексуалистов. Кожа негра, ее текстура, рассказывал потом Мэпплторп критикам и искусствоведам, то, как она мерцает на черном фоне, подчеркивая строение мышц, — во всем этом была своя неотразимая эстетика. А вот близким друзьям Мэпплторп жаловался, что у чернокожих существует обратная зависимость между размером члена и объемом мозга. По его признанию, он был тогда в поиске «СуперНиггера» — человека, в котором примитивная мужественность совмещалась бы с генитальной мощью гориллы. (По всем этим пунктам Мэпплторп заблуждался не меньше Чарльза Уайта.)

То, что белая Америка превратила по ходу истории в фобию, Мэпплторп превратил в фетиш. Однако, в отличие от фрейдовских трактовок, это не было подменой сексуального удовлетворения. Этот фетиш был настолько генитальным, насколько это вообще возможно. В глазах Мэпплторпа, рассказывал Морриероу друг фотографа Уинтроп Иди, «огромный черный член» обладал неотразимой притягательностью. Другой его друг однажды слышал, как Мэпплторп описывал идеальный черный пенис так детально, что даже назвал точные размеры уретрального отверстия на его головке. Мало кто осознает, как упорно Мэпплторп искал идеальный образчик огромного черного пениса. По словам Иди, «он обследовал не одну тысячу».

Мэпплторп прекратил свои поиски, лишь когда познакомился с Муром, который только что сыграл очередную партию в пинбол в баре «Сникерс» в начале Вест-Сайдского шоссе в Гринич-Вилидж. Когда Мур заметил, как Мэпплторп буравит его взглядом, он до того испугался этого странного человека, что убежал из бара. Но Мэпплторп догнал его у входа в метро на углу Кристофер-стрит, представился и предложил угостить его ранним завтраком. Имя Мэпплторпа Муру ни о чем не говорило. Тем не менее он принял его предложение, хоть и сказал сперва; «Только я ни во что не хочу ввязываться».

Примерно через час Мэпплторп привел Мура в свою квартиру-студию, где, не без помощи кокаина, убедил двадцатипятилетнего военного моряка раздеться и сфотографироваться в обнаженном виде. На этот раз интуиция его не подвела: наконец-то, рассказывал он потом одному из приятелей, у человека «с лицом прекрасного животного» оказался идеальный пенис. Мур, которого больше всего беспокоило, как бы не осрамить свою семью, проживавшую в штате Теннесси, сказал, что не станет позировать, если на фотографиях будет видно одновременно и лицо, и пенис. Тогда Мэпплторп взял с постели наволочку и надел ее ему на голову.

На получившейся фотографии, представленной на 54-й странице «Черной книги», рядом с «Портретом мужчины в полиэстеровом костюме», мы видим обнаженного Мура, чье тело сложено почти идеально, по всем законам человеческой симметрии: его руки сжаты в кулаки на уровне груди, локти раздвинуты на равное расстояние от солнечного сплетения, крупный пенис свисает по центру в нижней части кадра, а голову закрывает белый «капюшон». Эта фотография — триумф эстетики. В «Черной книге» она, пожалуй, вторая по силе скрытого вызова, намекающего на один из самых отвратительных периодов американской истории. Белые балахоны с прорезями для глаз безошибочно ассоциируются с ку-клукс-кланом, той самой организацией, которая ввела практику линчевания и ритуальных кастраций чернокожих американцев.

Мэпплторп явно идеализировал черный пенис как эстетический объект, чтобы создать произведение искусства, ниспровергавшее принятые в его культуре воззрения, которые считали подобную эстетику спорной и противоречивой. Однако в каком-то смысле его творчество укрепляло идею расизма — точку зрения еще более давнюю, чем научные исследования Чарльзом Уайтом «ступеней развития». Просто потому, что в западной культуре сексуальные и расовые проблемы всегда были сопряжены с психологическим конфликтом. Как указывает Сандор Л. Гилман, именно униженное положение африканца превращало его в неподражаемый экзотический сексуальный объект для некоторых представителей «кавказской расы». Для этих белых чернокожий мужчина является их эротическим альтер-эго. Сексуальным Другим. И этот другой притягателен как раз потому, что так ужасен.

Эта наэлектризованная двойственность прорывается наружу даже там, где Мэпплторп, казалось бы, воспевает тело. В таких фотографиях, как «Мужчина в капюшоне» и «Портрет мужчины в полиэстеровом костюме», черное тело выглядит привлекательным и вместе с тем устрашающим. Оно ближе к природе, то есть к джунглям, а значит и к самым жарким кругам ада, предназначенным для грешников, повинных в радостях плоти. И никакая иная часть анатомии не воплощает мощь этого послания так, как это делает огромный черный пенис.

Все эти противоречия сошлись для Мэпплторпа в «идеальном пенисе», обнаруженном им у Милтона Мура. Однажды во время разговора с приятелем, писателем Эдмундом Уайтом, Мэпплторп так расчувствовался, не в силах выразить свою любовь словами, что достал снимок «Портрета мужчины в полиэстеровом костюме» и, указав на пенис Мура, сказал с рыданиями в голосе: «Теперь ты понимаешь, почему я его так люблю?»

Однако самому Муру в период его «дружбы» с Мэпплторпом редко доводилось видеть такие слезливые и эмоциональные проявления чувств. Да, конечно, он ощущал сексуальное желание, которое испытывал Мэпплторп, и знал об эротическо-эстетической одержимости фотографа его пенисом, однако Милтон Мур интуитивно чувствовал, что интерес фотографа к его члену, перед которым тот якобы преклонялся, недалеко ушел от интереса Чарльза Уайта, который точно так же восхищался черным пенисом, хранившимся в банке с формальдегидом в его лаборатории. Для Уайта огромный член африканца был научным доказательством того, что чернокожая раса находилась на более низкой ступени развития, чем белые люди. Однако Роберту Мэпплторпу член его темнокожего любовника «говорил» то же самое, с каким бы романтическим трепетом он к нему ни относился.

В конце концов Мур осознал, что именно видит в нем Мэпплторп как художник и как человек, — он понял, что эти взгляды не сильно отличались от взглядов тех людей, которые двумя веками ранее изучали место негров в природе и мире и так охотно сравнивали его с обезьяной. И хотя Мур никогда не изучал историю, он верно почувствовал истинный смысл того, что с ним произошло, — возможно, даже лучше своего образованного ментора. И что с того, что он позировал для фотографа в студии, а не живьем перед публикой, если он все равно превратился в мужской вариант Саартье Баартманн — в «Готтентотского Адониса».

«У нас никогда не было настоящих отношений, — сказал Мур Моррисроу, описывая время, которое он провел с Мэпплторпом. — Я был для него всего лишь обезьяной в зоопарке».

* * *

Надо сказать, что черный пенис был не одинок в своих страданиях, связанных с расовой принадлежностью. Существовала еще одна группа людей, помеченных тем же клеймом. Правда, жили они не в первобытном грехе на далеком и малоизученном континенте; нет, со времен древних греков и римлян они жили среди европейцев и были частью западной культуры, но в то же время вне ее. Их особый статус, навязывавшийся им и изнутри и снаружи, увековечивал особый знак на пенисе — обрезание крайней плоти. В глазах христиан обрезание, как и цвет кожи, было признаком всевышнего проклятия. Поэтому носители этого знака, евреи, стали Белым Сексуальным Другим, распространявшим повсюду немыслимые извращения и ужасные болезни. И хотя тело его не было черным, душой он точно был чернее ночи. В итоге в конце XIX — начале XX века один врач, который и сам был евреем, пришел к заключению, что между представлениями о пенисе и этиологией некоторых заболеваний действительно существует определенная связь. Однако это обстоятельство, утверждал он, справедливо не только в отношении евреев — народа, отделенного от прочих людей обрезанием, — и не только для гиперсексуальных африканцев, обремененных огромными детородными органами. Для Зигмунда Фрейда связь между пенисом и многими заболеваниями распространялась на все человечество.