Ульрика Кесслер - Ричард I Львиное Сердце

• Название: Ричард I Львиное Сердце
• Автор: Ульрика Кесслер
• Издательство: Харьков; Фолио; Ростов н/Д: Феникс, 1997. - 480 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 966-03-0170-7

Анализируя летописные источники, обширную историческую литературу, сопоставляя точки зрения, позиции, поступки участников описываемых событии, Ульрика Кесслер стремится раскрыть мотивы деяний Ричарда 1 Львиное Сердце (1157–1199). короля Англии с 1189 г, государственного деятеля военачальника, политика, дипломата, показать трагическую судьбу одного из самых могущественных властелинов своей эпохи Автору удалось заново воссоздать образ английского кораля, убрать из его биографии сложившиеся за столетия клише и стереотипы, устранить превратные толкования многих его поступков и ввести читателя в грозный и захватывающий мир европейского средневековья, рыцарства и крестовых походов.

---

Действительно, насколько известно, Ричард обычно не использовал в качестве политического средства убийство. И чтобы кровавое злодеяние превратилось в убийство, необходимо, чтобы у жертвы был соответствующий ранг, а многочисленные враги Ричарда физически пережили конфронтацию с ним. Жизнь простого люда в расчет не принималась — маркграф же Монферратский занимал такое положение, в котором кодекс рыцарской чести почти гарантировал ему неприкосновенность. Даже мы, не столь педантичные, как люди в XIX веке, чтобы делать различия между мертвым маркграфом и другим мертвым, ни в коем случае не склоняемся к мнению, что в жизни Ричарда Львиное Сердце не имел значения факт — на мертвеца больше или меньше. Самоуважение военной касты требовало, не только в те времена, четкого разграничения между допустимыми и недопустимыми убийствами, а также способами их осуществления. Наемники убивали иначе, чем рыцари, да от них никто и не ожидал, что при этом они будут руководствоваться установленными правилами. Поэтому, естественно, следует принимать в расчет теоретически важное для тех, кто дорожил своей честью, а к ним, несомненно, надо причислить и Ричарда, обозначение границ дозволенного, а возможно даже инстинктивное сдерживание убийств, в отношении представителей собственного сословия. Генрих VI ради обеспечения стабильного порядка в престолонаследии на Сицилии счел необходимым ослепить и, вероятно, кастрировать сдавшегося ему на милость младшего сына Танкреда, Вильгельма III, еще ребенка, после чего тот вскоре умер. Мы не можем себе представить, чтобы подобное совершил Ричард. Возможно, это связано с его большой уверенностью в себе. Иоанн впоследствии должен был чувствовать угрозу своему существованию со стороны племянника Артура, и как единственному члену династии, вечно не уживавшемуся со своей семьей, ему приписывают убийство родственника. Ричард почти всю жизнь прожил, испытывая постоянную угрозу своему положению, но угроза со стороны таких людей, как Алиса, Исаак Кипрский и его дочь, — хотя то, что их все же оставили в живых, далеко не само собой разумеющееся, — не выходила за определенные границы. С Конрадом же было иначе. Искусная ловушка, которую тот уготовил Ричарду, его классическая роль предателя с точки зрения общих христианских интересов, и то катастрофическое положение, которое грозило всей армии, — все эти факторы способны удержать нас от переоценки сдерживающей силы морали. При этом не плохо было бы спустить как Ричарда, так и Салах ад-Дина с небес на землю и вспомнить, что они были в первую очередь мужами войны, перед которыми в критические моменты истории стояли определенные задачи и которые однажды могли обнаружить, что цель оправдывает средства.

Столь же неубедителен, как и предполагаемый внутренний запрет Ричарда, и другой аргумент, приводимый в подтверждение его невиновности. Как нельзя из-за прибытия гонца от Лоншана сделать вывод об особенном замешательстве Ричарда в связи со смещением канцлера и вывести на этом основании его стремление ускорить свой отъезд — что, дескать, и привело к признанию Конрада королем — так нельзя утверждать о невиновности Ричарда на основании последовавшей реакции брата Конрада, Бонифация, или его вдовы, Изабеллы, не проявивших видимой подозрительности. Согласно Амбруазу и Itinerarium, умирающий маркграф якобы приказал Изабелле передать город только Ричарду или новому королю, то есть он не испытывал ни малейших подозрений в отношении английского короля, причем незадолго до этого он к тому же разорвал союз с французами. Как бы там ни было — последовавшее в соответствии с этим источником обострение отношений между Изабеллой и французами из-за передачи власти над Тиром, должно быть, и в самом деле имело место. Французам город не достался, и это, по крайней мере, свидетельствует о том, что Изабелла и ее семья не видели необходимости искать спасения от Ричарда у французов. Хотя, возможно, они ошибались, полагая, что опасаться Ричарда нечего. Амбруаз и Itinerarium утверждают, что Ричард якобы отсоветовал своему племяннику жениться на Изабелле, заявив, что сам бы этого никогда не сделал, сославшись на ее скандальную свадьбу с Конрадом. Учитывая историю с Алисой, нельзя сказать, что это так уж маловероятно, да и нетрудно понять, почему об Изабелле он отзывался без восторга, ведь, в конце концов, именно ей он был обязан возникновению проблем с Конрадом. Хотя, возможно, он желал этим лишь подчеркнуть свое право на наделение властью, право на завоевание, равно как и, согласно Амбруазу и Itinerarium, свое право главы анжуйской династии на регулирование наследственных вопросов. Он ни в коем случае не настаивал на том, чтобы Генрих действовал по его указке, и Эракль-«Эрнуль», которые, правда, в этом пункте весьма неточны, видят в нем инициатора этого брака. Сикард утверждает, что Изабелла вынужденно вышла замуж за Генриха, тогда как Амбруаз представляет это событие исключительно в романтическом свете.

Итак, остается много открытых вопросов, но наше положение выгодно отличается от позиции отдельных хронистов, предлагающих свои скудно обоснованные мнения, так как у нас в руках гораздо большего фактического материала по этому столь отдаленному от нас по времени криминальному делу. В истории с кораблем, вытащенной на свет ради оправдания Ричарда, и в истории, приводимой арабскими источниками, обвиняющими Салах ад-Дина, имеются противоречия, но ведь иначе и быть не могло. Наконец, если спросить себя, имеются ли какие-нибудь веские аргументы против предположения о соучастии Ричарда в смертоубийстве, надо признать, что таковые отсутствуют, более того, некоторые даже утверждают, что оно напрашивается само собой. И эти общие посылки не так просто нейтрализовать обстоятельствами, бросающими тень подозрения на Салах ад-Дина. Но главная причина, не позволяющая полностью исключить причастность Ричарда к убийству Конрада, заключается в факте признания его королем. Этот взгляд на события, в котором скрывалась возможность с соблюдением приличий отодвинуть в сторону Гвидо и расчистить путь к власти Генриху в условиях, когда в противном случае после смерти Конрада уже коронованный Лузиньян, разумеется, стоял бы все же вне конкуренции, странным образом никогда не причинял неудобств биографам Ричарда. И хотя ему приписывали явно выраженную импульсивность, никто не удивился, видя, как он делает резкий поворот, который, если он предполагался всерьез, должен был свидетельствовать о хладнокровном политическом рационализме. Смена фронта была абсолютно необходима, и только таким образом можно было избежать междоусобицы в христианском лагере и общей катастрофы, все же данный выход из положения был не только трудноосуществим в психологическом плане, но и совершенно противоречил тем чертам Ричарда, которые он обычно проявлял по отношению к своим врагам. Хоровые дифирамбы его великодушию, как представляется, не совсем отражают реальность. Это всего лишь дань представлению о рыцарской добродетели, которой его наделяют при первой представившейся возможности, тогда как можно привести массу примеров, когда его поведение по отношению к Филиппу и всем, кто принадлежал к его приверженцам, — а Конрад Монферратский, несомненно, был одним из интимных его друзей, — отличалось страстной ненавистью. Всю свою жизнь он заключал тактические союзы, которые считал необходимыми: пусть с самим Филиппом или даже Генрихом VI, но он мог делать это в надежде, что придет час реванша, и судьба в этом смысле была к нему благосклонна. В Святой Земле подобной перспективы, видимо, не намечалось. Как только он покинул бы Палестину, у него не осталось бы больше эффективных средств политического воздействия, поскольку само расстояние исключало бы политическое вмешательство. Признать Конрада королем практически означало бы не только предать забвению и простить этому человеку все то, что он уже учинил и собирался учинить, но еще своими руками вознести французскую политику к вершинам славы на долгие времена, а под собственной жизнью вывести отрицательное сальдо. А ведь то, что он ставил себе в качестве задачи, — крестовый поход, его крестовый поход, — и была та цель, стремление к которой отнимало у него большую часть сил в последние годы жизни. И он, должно быть, знал, что о нем всегда будут судить по тому, насколько он справился с этой задачей. Огромные расходы и усилия — неужели все это было потрачено лишь для того, чтобы подсадить в седло какого-то там Конрада Монферратского, человека, который только и делал, что мешал ему осуществлять цель жизни и не сделал ни малейшего движения ему навстречу? В свое время он решился начать борьбу до победного конца с отцом, так как тот отказался признать его наследником престола, что можно было бы еще стерпеть, если бы Ричард оставался дома, но с чем нельзя было смириться, поскольку он хотел идти в крестовый поход. Так, по крайней мере, в глазах современников, он превратился в «отцеубийцу», чтобы сделать этот поход для себя реальностью, и теперь его результатом должно было стать вручение короны его злейшему врагу? Одно дело — политическая необходимость, совсем другое — эмоциональная возможность действовать в соответствии с ней. Ведь он еще не попал в хладнокровно расставленные Конрадом силки, у него еще были деньги и власть, и необратимый шаг был неизбежен. Против него были лишь моральные сомнения, от которых легко можно было бы избавиться с помощью аргументов о самозащите и казуистического толкования понятия вины.