Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894

• Название: Закулисная хроника. 1856 — 1894
• Автор: Александр Нильский
• Жанр: Биографии и Мемуары

Нильский Александр Александрович — известный артист (настоящая фамилия — Нилус). Родился в 1841 г. Учился в Санкт-Петербургском театральном училище, по окончании которого принят в Александринскую труппу и стал играть роли героев и любовников, подвергаясь нападкам печати, отказывавшей ему в горячности и видевшей в нем артиста, вполне подходящего на амплуа фатов и простаков. Критика стала доброжелательной, когда Нильский перешел на роли резонеров. Пребывая на Александринской сцене с 1858 г. по 1883 г. и с 1892 г. по 1897 г., Нильский переиграл множество ролей — от Гамлета, Карла Моора («Разбойники», Фердинанда («Коварство и любовь»), Годунова и Иоанна Грозного («Смерть Иоанна Грозного») до второстепенных и даже эпизодических лиц в комедиях и драмах В. Крылова, П. Гнедича, Н. Соловьева, Островского, Тургенева, всегда твердо зная роль. Нильский известен был по своим гастролям и провинции. В 1889 — 92 г. он был антрепренером Александровского театра в Гельсингфорсе. Ему обязана была отчасти М.Г. Савина своим дебютом на Александринской сцене. В «Историческом Вестнике» 1893 — 94 годов и 1899 г. напечатаны «Воспоминания» Нильского (отдельно под заглавием «Закулисная хроника»).

---

2) Concerto comp. Artot — для скрипки (г. Новицкий) с аккомпанементом фортепьян (г. Конев).

3) Второе действие из ком. Писемского.

Ипохондрик.

Действующие лица:

1) Николай Михайлович Дурнопечин, 35 лет…….Шереметьевский 2.

2) Прохор Прохорович, Дурнопечин, брат

Н. М. Дурнопечина в 4-м кол……..Павлов.

3) Настасья Кирилловна Белорибова, дама лет 50,

дальняя родственница Н. М. Дуронопечина….Николаев.

Ваничка, сын ее, 21 года…….Зиновьев.

Михаил Иванович Конорич, 33 лет……..Ленской.

Никита, слуга Дурнопечина, 40 лет……. Шереметьевский 1.

Действие происходит в уездном городе.

4) Carnaval de Venise par Necke, solo для фортепиано, исп. г. Конев.

5) L'ouverture de l'opera Zampa — для двух фортепиано в восемь рук исполнят гг. Матвеев, Ренар, Козлов, Барабин.

Отрдлвок Н. В. Гоголя.

Действующие лица:

1) Марья Александровна, пожилых лет дама……Николаев.

2) Михайло Андреевич, сын ее……..Волков,

3) Собачкин………Малющев.

4) Лакей……….Черров.

В. Часть 2-я.

1) Trio comp. Humel — для фортепиано (г. Дюшен), скрипки (г. Миланов) и виолончели (г. Давыдов).

2) Fantaisie de Lucia, comp. Prudent — для фортепиано (исполнит г. Надеждин).

3) Из Guillaum Tell duo для фортепиано (г. Ауербах) и скрипки (г. Давыдов).

4) Mazurca, comp. Wieniawsky, Иисполнит г. Гиватовский, с аккомпанементом фортепиано (г. Ауербах).

5) Choeur des brigands, исполнит Залеман.

6) Не в свои сани не садись.

Комедия, соч. Островского.

В 3-х действиях.

Действующие лица:

Максим Федотыч Русаков…..Ненароков.

Авдотья Максимовна, его дочь…..Нилус.

Арина Федотовна, его сестра……..Тарапынин

Селиверст Потапыч Маломальский, содержатель гостиницы….Валухов.

Анна Антоновна, жена его………Жарков.

Иван Петрович Бородкин, молодой купец……..Григорьев.

Виктор Аркадьевич Вихорев………..Глебов.

Баранчевский, чиновник и помещик……..Органский.

Сгепан, слуга Вихорева…….Федоров.

Половой в гостинице……….Волков.

Действие происходит в уездном городе.

Желая отличиться пред более многочисленной публикой в 4-й гимназии, A. А. Григорьев, при повторении уже бойко игранной нами комедии «Не в свои сани не садись», возобновил репетиции, на которые, как и на самый спектакль, сумел залучить своего приятеля, знаменитого Прова Михайловича Садовского. Тот охотно следил за нашими репетициями и делал весьма серьезные замечания. Для меня лично это было истинным торжеством, потому что пред талантом этого артиста я всегда благоговел. Это была моя первая с ним встреча; до этого я видел его только на сцене, следовательно издали. Его серьезность, костюм, тон речи, всякое движение и слово приводили меня в восторг. По окончании же репетиций, когда он уезжал от нас, я старался как можно явственнее запомнить все его указания, его оригинальный наружный вид, полурусский-полунемецкий костюм, особенную манеру нюхать табак, и с нетерпением дожидался его возвращения на следующую репетицию. Так велико было обаяние, производимое этим замечательным сценическим художником.

Насколько были приятны репетиции с таким руководителем, как Садовский, настолько был печален «по независящим от нас причинам» самый спектакль. Музыкальная и драматическая части, исполненные нашими сотоварищами других гимназий, прошли весьма удачно, и начальство было очень довольно, так что мы, «актеры 1-й гимназии», заранее предвкушали успех, но каково было наше удивление, когда, после второго акта сыгранной нами комедии, является на сцену какое-то власть имущее лицо и приказывает прекратить представление.

— Что такое? Почему?

— Эта пьеса не удобна для представления в учебном заведении. Она неприлична…

Затем последовало объяснение с Григорьевым…

Не знаю, насколько это распоряжение имело тогда основание, но помню одно, что это происшествие глубоко огорчило меня. Я забился в свою импровизированную уборную и плакал навзрыд. Однако, кто-то из воспитанников поспешил успокоить меня и стал торопить переодеться в гимназический миндир, для того, чтобы скорее отправиться на вытяжку в зал, где все учащиеся становились в ранжир для прощания с попечителем.

На этот раз мы одобрения не получили, и только один Аполлон Александрович Григорьев удостоился получить… выговор за неудачный выбор пьесы. Однако тем дело и кончилось.

После спектакля, прерванного посредине, все присутствовавшие упросили Садовского прочесть один из его рассказов. Прова Михайловича усадили на диван в одной из больших и отлично убранных комнат дома Пашкова, и он начал читать рассказ купца о «Злокачественном Наполеондре» (Наполеоне I). Такого гомерического смеха слушателей и такого спокойствия, без единой улыбки, на лице рассказчика мне никогда более встречать не приходилось… Как рассказчика, я слышал Садовского тогда впервые и, конечно, не мог в своем восторге не дойти до энтузиазма, который и заставил меня забыть все неприятности этого вечера. После этого я стал мечтать об актерстве серьезно и убедил своих родных позволить мне самому распорядиться своей судьбой. После долгих колебаний последовало их согласие, и я поступил в петербургское театральное училище…

Восстановив в памяти этот характерный эпизод из милого прошлого, продолжаю повествование об A. Н. Островском, знакомство с которым у меня продолжалось вплоть до его смерти, случившейся в 1886 году.

XXXV

A. Н. Островский. — Его причуды и мнительность. — Юмор и остроумие Островского. — Его рассказы. — Пристрастие к друзьям. — Дружба с Бурдиным. — Представление «Воеводы». — Анекдоты про Островского — Островский в должности управляющего московскими театрами. — Пробные великопостные спектакли. — Рассказ Андреева-Бурлака.

Я искренне любил и уважал Островского, не только как писателя, поражавшего своим огромным талантом, но и как человека. Он совершенно заслуженно слыл милейшею личностью и имел массу обожавших его друзей, в особенности в театральном мире, Обладая мягким, отзывчивым сердцем и оригинальным умом, Александр Николаевич на всякого производил неотразимо-симпатичное впечатление, переходившее обыкновенно вскоре же в привязанность к этому доброму, ласковому и всегда снисходительному человеку.

Островский был причудником. Его причуды впоследствии перешли в капризы, которые иногда делали его несносным… Самою резкою чертою его характера была мнительность, очень часто надоедливая и до приторности скучная. Вечно он жаловался на всевозможные болезни, кряхтел, стонал и морщился, и в большинстве случаев, конечно, совершенно напрасно. Страдание от мнимых болей у него в конце концов вошло в привычку, и он никогда не отказывал себе в удовольствии «хвастнуть нездоровьем», как шутя про него говорили. Своим постоянным недомоганием он точно рисовался, напрашиваясь на сочувствие, в котором, разумеется, не было недостатка.

В своих обыденных сношениях с людьми и в разговорах Александр Николаевич проявлял неподдельный юмор, отличался остроумием и, как собеседник, был незаменим. Его рассказами, выхваченными прямо из жизни и переполненными сатирическими замечаниями, можно было заслушаться. По этим рассказам лучше всего можно было судить, какою громадною наблюдательностью владел покойный драматург.

Отрицательною стороною его характера было пристрастие. Люди, которых он любил, были безупречны и беспорочны. Актеры, к которым он питал приязнь, были гении, и никто в противном его не мог разубедить. Правда, находили на него минуты, когда он отрешался от своих убеждений, но это было мимолетно. Нечаянно вырвавшийся порыв негодования скоро рассеивался, и Александр Николаевич вновь становился искренним поклонником своего приятеля или друга.

Это пристрастие, обусловленное мягкостью его сердца, часто мешало успеху лучших его пьес. Например, покойный актер Бурдин пользовался таким расположением Островского, что на петербургской сцене почти все новые произведения Александра Николаевича впервые шли по желанию автора непременно в его бенефис, причем лучшие в них роли беспощадно гибли от игры самого бенефицианта. Иногда драматург сознавал артистическую несостоятельность своего друга, но не имел силы воли и характера отказать ему в «своем расположении»…

За это Бурдин окружал драматурга услужливостью и угодливостью, подкупающе действовавшей на Островского. Бурдин старался предупредить всякое желание его и брал на себя все хлопоты и заботы «по проводке пьесы», как через цензуру, так и через все другие мытарства. С Александром Николаевичем он был на ты и сильно этим кичился перед товарищами.

Единственный, кажется, раз в своей авторской практике Островский изменил Бурдину и ни за что не решился отдать ему главной роли старика купца в своей комедии «Сердце — не камень», которая, замечу кстати, шла по обыкновению в его же бенефис. Как против этого Бурдин ни протестовал, но Александр Николаевич настоял-таки на своем. Назначив эту спорную роль мне, он наметил своему другу другую, менее ответственную. Бурдин покорился, но в день своего бенефиса он внезапно захворал, так что за него играл другой. Таким образом бенефис был без бенефицианта, о чем своевременно и был извещен Островский.