Алексей Кольцов - Письма

• Название: Письма
• Автор: Алексей Кольцов
• Жанр: Биографии и Мемуары

70 писем В. Г. Белинскому, А. А. Краевскому, В. А. Жуковскому, П. А. Вяземскому, Ф. А. Кони, В. Ф. Одоевскому, В. П. Боткину, и другим лицам.

---

«Московского Наблюдателя» я в Воронеже не получил ни одного номера. Видно, как-нибудь ошиблись, или посылают не ко мне, или в другое место; справьтесь пожалуйста. А я бы его читал теперь; у нас в Воронеже его никто не получает. Вчера говорил знакомому полковнику о нем: он хотел подписаться. А я, как получу, отдам его в книжную лавку; пусть книгопродавец раздает его в чтение, этим я все-таки с ним ознакомлю многих. Василию Петровичу, князю, Ивану Петровичу, Каткову, Кирюше почтение. Да пожалуйста пришлите и мои книги: они мне нужны бы теперь были читать.

30 А. В. Никитенко

27 июля 1838 г. Воронеж.

Любезный Александр Васильевич! Извините меня, что я перед вами остался такой скотина: не отвечал вам до этих пор на две записки, полученные мною по городской почте на один день. Вы были так добры к своему земляку, что приняли на себя труд хлопотать обо мне у Смирдина. Пусть это не удалось, но мне нужна не удача, а я дорого ценю участие ваше, оно мне дороже всех вздорных выгод, которые я в деле литературы считаю ни за что. Я бы отвечал сам давно, но до этих пор мешали мне два обстоятельства: первое, поездка моя в Питер по делу моего отца была в этот раз так дурна, что ни на что уж не похоже, и я был всю пору в самом гадком состоянии. Этот груз мучил, тяготил, тиранил просто; сколько трудов, хлопот, время, трать, и все это ни за грош. Ну, просто нестерпимо! В Москве тоже все горевал; после было получше, очень недолго. Приехал в Воронеж, опять та же песня пошла на новый лад: бился, колотился, хлопотал, — и теперь, слава Богу, немножко небо стало проясняться. Если бы прояснилось, — дай-то Бог! Другое обстоятельство: в Москве слышал я от Кони, что вы поехали в Острогожск, на родину; думал, из Острогожска поедете через Воронеж, побываете у меня. Не тут-то было: вы взяли другую дорогу, и последняя моя надежда видеть вас у себя лопнула. Вот так-то все у меня в жизни идет наоборот. Да, Александр Васильевичу вы бы подарили мне минуту такую, которой у меня в жизни не было; грустно было на душе услышать: уехали в Харьков. Чорт их знает, отчего дилижансы ходят не прямо из Острогожска через Воронеж в Москву! Вечно эти дороги лежать у меня в жизни поперек моих целей, особенно большие. Я виделся с Головченком. Благодарю вас, что вы не забываете меня.

С вами ужасно хочет познакомиться Виссарион Григорьевич Белинский, теперешний издатель «Московского Наблюдателя». Его сильно теснит цензор в Москве, и он хотел просить вас, чтобы вы ему позволили кой-какие статьи посылать цензоровать к вам в Петербург, особенно одну прекрасную статью переводную из Марбаха. Он так почему-то посумнился пропустить. Такая статья была бы в теперешнее время полезна в журнале. И я ее из Москвы было послал к вам, но она уже не застала вас. Если вы позволите Белинскому беспокоить такими просьбами, то вы бы для него сделали весьма много добра. Он добрый человек, душою любить вас с давнишних пор.

После Питера я еще кое-что написал новенькое, и если велите, то когда-нибудь пришлю к вам. Несмотря на все трудные обстоятельства моих дел, порою я теперь занимаюсь понемножку, и чем тяжелее жить мне в мире, тем более становится желание заниматься словесностью. Почти полюбил эти досуги всей душою. Милой супруге нашей почтение.

Душевно любящий и уважающий вас Алексей Кольцов.

31 В. Г. Белинскому

27 июля 1838 г. Воронеж.

Любезный Виссарион Григорьевич! Писать к вам хочется, а ничего не идет из головы. Плоха что-то моя голова сделалась в Воронеже, — одурела малова вовсе, и сам не знаю отчего: не то от этих дел торговых, не то от перемены жизни. Я было так привык быть у вас, с вами, так забылся для всего другого, — а тут вдруг все надобно позабыть, делать другое, думать о другом; ведь и дела торговые тоже сами не делаются, тоже кой о чем надо подумать да подумать. Так одряхлел, так отяжелел, что, право, боюсь, чтобы мне не сделаться вовсе человеком материальным. Боже избави! Уж это будет весьма рано: не хотелось бы это слышать от самого себя. Что-то скажет осень? Кажется, у ней будет для меня время больше свободного; посмотрим.

Досадно: читать нечего. «Наблюдатель» не получаю, а брать в Воронеже не у кого. Если это для вас не весьма трудно, пришлите Бога ради; мне бы в другой раз не приходилось совсем напоминать вам, да желанье читать его сильнее приличья. Недавно получил я письмо из Питера от Гребенки; пишет, что кое-кто из моих знакомых сердятся на меня, что я отдал стихи к вам, в «Наблюдатель», а не говорит, кто; вероятно, Краевский и Плетнев. Бог с ними, пусть их сердятся, я рад. Я, впрочем, написал к нему письмо такого рода: «Дескать, пожалуйста извинитесь за меня и оправдайте перед теми, кто сердится. Право, мне иначе нельзя поступить: Белинский давно мне знаком, человек, которого я люблю, и который как-то владеет мной, как он хочет. Опять, я приехал из Питера в самом грустном состоянии моих дел; Белинский разделил мое горе, и по моему делу хлопотал больше своих сил, безо всякой просьбы, безо всяких видов, а просто как человек, сострадающий в душе в дурных делах чужому человеку». Это, понимаете, я сам написал нарочно, в пику.

Стройка дома без меня и дела торговые у отца шли дурно; теперь, слава Богу, плывет ровней. С отцом живем хорошо, ладно, — и лучше. Он ко мне имеет больше уважения теперь, нежели прежде, — а все виною хороший конец дела; он эти вещи очень любить, и хорошо делает; ему старику это идет…

В Воронеже ничего не писал. Раз как-то толкнулось стишка четыре в письме к Михайле Александровичу Бакунину; я тотчас их поправил, пристроил заголовок, и кажется, вышла штука. Вот посмотрите: если хороша, годится — возьмите; а нет, — так и быть. Переменить нечем. Никитенко уехал из Острогожска и не был у меня, — ему дорога лежала на Харьков. Жаль, что все у меня строится не так, как я хочу. Пожалиться надо Ивану Петровичу и попросить, чтоб он оттоль уладил хорошенько. За вами слово писать ко мне. Душою любящий вас Алексей Кольцов.

Милому Василию Петровичу почтение. Князю и всем почтение.

32 В. Г. Белинскому

7 октября 1838. Воронеж.

Милый Виссарион Григорьевич! Хотелось бы писать к вам совсем не так, как пишу теперь. Но что ж прикажете делать, когда дела дьявольски работают со мною? Бойка скота, стройка дома и туда — сюда, — аж на душе тошнит: так хорошо мне жить!

Недавно написал вот эту пьеску, годится ли название? Я право не читал хорошо истории Разина и поставил на удалую; если оно нейдет к ней, то пойдет без названия; я полагаюсь на вас: как сделаете, так и будет; а если она не годится никуда, ну, так и быть. Сколько я не бьюся сам с собой, но все эстетическое чувство не управляет мной, не обладаю им я, как бы мне хотелось, хоть ляж, да умри, порою кой-что и скользит, а все не управляет смыслом.

Сребрянский умер. Да, лишился я человека, которого любил столько лет душою, и которого потерю горько оплакиваю. Третьего августа быль роковой день его жизни… Много желаний не сбылось, много надежд не исполнилось… Проклятая боль! Прекрасный мир души прекрасной, не высказавшись, сокрылся навсегда. Да, внешние обстоятельства нашей жизни иногда могут подавить и великую душу человека, если они беспрерывно тяготят ее, и когда противу них защиты нет. На плодотворной почве земли хорошо человек удобрить свою ниву, посеет хлеб, но не сберет плода, если лето выжжет корень; роса зари ему не помочь: ей нужен в пору дождь; а этой-то земной благодати и капли не сошло в его жизнь; нужда и горе сокрушили тело страдальца. Грустно думать: был некогда, недавно даже, милый человек, — и нет его, и не увидишь никогда, и все вокруг тебя молчит, и самый зов свиданья мрет безответно в бесчувственной дали… Если эта пьеска вам понравится, мне бы хотелось ее посвятить памяти Сребрянского.

Милому Василию Петровичу почтение. «Наблюдателя» не получаю. «Современник», третий No, получил. Вы пишете в письме: «Твоей пьески нет во втором No „Современника“; она будет напечатана в седьмом No „Наблюдателя“. Какая она? — Не знаю. Еще я послал вам „Человек“ — думу. Какова она? — скажите. Тогда я не смел требовать, — у вас были хлопоты; теперь, может, вы свободней, то пожалуйста пишите ко мне, особенно вот об этой и о „Человек“ — дума. Вашим суждениям я верю: хорошо ли, худо ли, и то и другое мне слышать от вас равно приятно.

Князю почтение. Душою вас любящий и почитающий вас покорнейший слуга Алексей Кольцов.

33 В. Г. Белинскому

28 октября 1838 г. Воронеж.

Милый Виссарион Григорьевич! На днях получил письмо из Питера от Владимира Андреевича Владиславлева, в котором он пишет: «Стихи ваши напечатаны в моем альманахе; он выйдет 1) Приложено стихотворение „Стенька Разин“, напечатанное в издании 1846 г. под заглавием „Песня разбойника“, к пятнадцатому ноября. Петербургские знакомцы вас помнят, жалеют, что вы живете далеко. Письмо, что вы просили к советнику, я не посылаю, затем что не у кого взять». Хорошо, пусть не у кого взять; так, — положим; конечно, не хочется заняться. Ну, да заставить нельзя, — пусть так. Только я ему сейчас надрал славное письмо, говорю: «мои дела худы, деньги прожил, скот подох, караул! помогите, добрые люди!» Оно немножко не хорошо конфузить себя чересчур, да почему ж перед ними на колено не понизить своих обстоятельств, когда они сами, ставши на него, говорят: «помилуйте, ей-Богу не виноваты; мне можно обмануть, а другому давши слово»… Но ничего, [нрзб.] на свете и не таких еще диковинок много.