Павел Анненков - Литературные воспоминания

• Название: Литературные воспоминания
• Автор: Павел Анненков
• Жанр: Биографии и Мемуары

Русский литературный критик, публицист, мемуарист. Первый пушкинист в литературоведении. Друг В. Белинского, знакомый К. Маркса, Бакунина, многих русских писателей (Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, А. И. Герцена и других).

---

[210] Неточно: третья статья И. В. Киреевского, посвященная „текущим явлениям литературы“, появилась в мартовской книжке „Москвитянина“ за 1845 г. (отд. „Критика“, стр. 18–30) и отличалась, по характеристике Белинского, „больше чем легкостью“. Киреевский повторял в ней избитый булгаринско-шевыревский тезис, будто „Отечественные записки“ гоняются за Западом и подрывают авторитеты отечественной литературы. Уничтожающий разбор этой статьи Белинский дал в обзоре „Литературные и журнальные заметки“, напечатанном в майском номере „Отечественных записок“ (Белинский, т. IX, стр. 67–74).

[211] Известная книга Кюстина — С u s t i n e, „La Russie en 1839“ („Россия в 1839 году“), записки маркиза Кюстина, легитимиста, о своем путешествии в Россию, изданные в 1843 г. в Париже и запрещенные в России.

[212] В этом месте Хомяков приводил в пример таких мудрых и светлых эпох, сложившихся, однако же, без участия формального знания, — царствования Федора Ивановича, Алексея Михайловича и императрицы Елизаветы Петровны, о чем было уже говорено, (Прим, П. В, Анненкова.)

[213] Это смелое положение А. С. Хомякова, всеми замеченное и не оставленное без возражения, показывало еще раз, как далеко увлекал его блестящий ум, наклонный к решительным словам и афоризмам, ради потрясающего их действия на слушателей. Вот что говорил он далее в подтверждение своей мысли: „Везде она (Англия) является как создание условного, мертвого формализма… но она вместе с тем имеет предания, поэзию, святость домашнего очага, теплоту сердца и Диккенса, меньшого брата нашего Гоголя“ (!) („Москвитянин“, 1845 г., № 4, с. 29). (Прим. П. В. Анненкова.)

[214] И здесь и выше Анненков преувеличил „раздвоение“ в лагере славянофилов и степень отступления „Москвитянина“ новой редакции от прежних начал этого журнала Однако несомненно, что известное отступление все же имело место. „Это несомненное отступление, — писал Г. В. Плеханов, — надо рассматривать как доказательство того, что не остался без результата сильный артиллерийский огонь, которым „западные“ батареи ответили на вызов, содержавшийся в статье Шевырева (Соч., т. XXIII, стр. 50). И все же „Москвитянин“ не пошел. „Москвитянин“ не отвечал ни на одну живую, распространенную в обществе потребность, — писал Герцен в „Былом и думах“, — и, стало быть, не мог иметь другого хода, как в своем кружке (Герцен, т. IX, стр. 168–169). Погодин снова стал во главе журнала не через год, как пишет Анненков, а с четвертого номера. В рецензии на вторую часть „физиологии Петербурга“ (лето 1845 г.) Белинский уже писал о возвращении „Москвитянина“ к прежним погодинским „правилам“ (Белинский, т. IX, стр. 216).

[215] Это свидетельство Анненкова подчеркивает лишний раз, насколько ощутимо для современников было наличие двух принципиальных линий в борьбе со славянофилами: ясной, твердой, последовательной линии Белинского и линии собственно западников типа Грановского, колеблющихся, непоследовательных, ищущих „примирения“.

[216] Это одна из тех глав, которые придают особую ценность воспоминаниям Анненкова в отличие, например, от воспоминаний И. И. Панаева (ср. описание жизни в Соколове в это лето в его „Литературных воспоминаниях“, 1950, стр. 209–214), А. И. Герцен в гл. XXXII „Былого и дум“ обрисовал разрыв по коренным мировоззренческим вопросам, но это был, по-видимому, лишь финальный акт многих столкновений по разным поводам. На это указывает и сам Герцен. В той же главе он пишет: „Года через три-четыре считая от примирения с Белинским в 1840 г.> я с глубокой горестью стал замечать, что, идучи из одних и тех же начал, мы приходили к разным выводам, и это не потому, чтоб мы их розно понимали, а потому, что они не всем нравились. В дневнике Герцена от 18 декабря 1844 г. есть запись о личных отношениях, вредно сказывающихся на „характерности“ и „прямоте мнений“ (Герцен, т. II, стр. 397). Эта запись сделана во время острой полемики со славянофилами, и потому, как правило, ее относили к этому факту. На самом деле, по свидетельству самого Герцена, она прямо связана со спорами внутри кружка Герцена — Грановского. „В этой зависти к силе Робеспьера <(в дневниковой записи ссылка на отношение Робеспьера к Камиллу Демулену> уже дремали зачатки злых споров 1846 года“, — писал Герцен в той же главе „Былого и дум“. Показательно, что в дневнике Герцена этого времени Белинский не однажды приравнивается к Робеспьеру.

[217] В деятельности Белинского особое недовольство московских „друзей“ вызывали его страстные разоблачения демагогических заигрываний славянофилов (да и не только славянофилов, а и „гуманных помещиков“ вообще) с народностью, национальностью и т. д. Естественно, что практический вопрос об отношении к крепостному праву, к народу, к его настоящему положению и его будущему, поставленный Белинским, а не теория, должен был в первую очередь стать и действительно стал одним из главных в размежевании демократов и либералов. Уже с первых шагов борьба Белинского со славянофилами, с псевдонародностью стала переходить в борьбу со всем фронтом дворянской идеологии. С проявлением этой борьбы, принявшей резкие формы уже в 1844–1845 гг., мы и встречаемся в Соколове летом 1845 г. Споры, как их описал Анненков, вращались вокруг основной проблемы — отношения „образованных“ классов к народу, — которая особенно остро была поставлена Белинским в статье о „Тарантасе“ В. А. Соллогуба (см. об этом во вступительной статье). Сама по себе соколовская идиллия, вплоть до бытовых мелочей, являлась и могла восприниматься как неотразимый комментарий самой действительности к тому, на что так страстно нападал Белинский в статье о „Тарантасе“ (см., например, чрезвычайно любопытное высказывание Ф. М. Достоевского по поводу этой главы воспоминаний Анненкова в „Дневнике писателя“ за 1880 г., Ф. М. Достоевский, Полн. собр. худож. произведений, т. 12, М. — Л. 1929, стр. 396–404).

[218] Корш Евгений Федорович (1810–1897) — журналист, переводчик, редактор „Московских ведомостей“ (1843–1848), затем журнала „Атеней“ (1858–1859), а с 1862 по 1892 г. — библиотекарь Румянцевской библиотеки в Москве. В сороковых годах примыкал к кружку Герцена — Грановского, в пятидесятых выступал как либерал правого толка и единомышленник Б. Чичерина. Показательно, что в 1844–1845 гг. „московские друзья“ прочили Е. Корша в редакторы предполагавшегося журнала, отводя кандидатуру Белинского.

[219] Из множества его цепких заметок я помню одну, обращенную к собеседнику, который, на основании Прудона, отыскивал в анархии спасительное средство для современных обществ. „Это, вероятно, потому, — сказал Евг. Корш, — что анархия всегда ведет за собой монархию“. В другой раз он отвечал одному профессору, который с некоторым провинциальным акцентом восклицал: „Я, братцы, как вам известно, родикал“. — „Я и прежде думал, что ты ничего другого родить не можешь“, — заметил Евг. Корш. (Прим… Л, В, Анненкова.)

[220] Кетчер Николай Христофорович (1806–1886) — медик по образованию, переводчик Шекспира, Шиллера и др., редактор первого собрания сочинений Белинского. В тридцатые и сороковые годы был тесно связан с Герценом, Огаревым, Грановским, Белинским, считался их единомышленником, даже сторонником крайних мнений, хотя уже и тогда не вникал глубоко в суть идейных исканий и разногласий своих друзей. На это и намекает здесь Анненков, изображая Кетчера „адвокатом“ Белинского. Живя в 1843–1845 гг. в Петербурге и тесно общаясь с Белинским, Кетчер много помогал ему своими переводами с немецкого. По всей видимости, Кетчер познакомил Белинского со статьей К. Маркса „К критике гегелевской философии права“ (см. Ю. О к с м а н, Летопись жизни и творчества В. Г. Белинского, М. 1958, стр. 394). а затем и с „Сущностью христианства“ Л. Фейербаха. Но в сознании самого Кетчера все это не оставило сколько-нибудь заметного следа. С отъездом Герцена за границу, со смертью Белинского, в обстановке усилившейся правительственной реакции после революции 1848 г., Кетчер стал отходить вправо, порвал с Герценом и в период Крымской войны заявил себя сторонником самодержавия. С этой стези он уже не сходил до конца дней.

[221] Заметки и цитаты, тогда же брошенные мною на бумагу для памяти, много помогли восстановлению всей этой сцены. (Прим. П. В. Анненкова.)

[222] Анненков рассуждает здесь крайне формально, отождествляя взгляд либерала на самобытность России, за которым таится надежда на развитие без общественной борьбы, с помощью одних лишь реформ „сверху“ (в этом и состоит „самобытность“), и точку зрения Герцена, революционного демократа, „народника“, мечтавшего о том, что крестьянство поднимется, сметет с лица земли царя, чиновников и помещиков и благодаря крестьянской общине вступит в социализм, минуя муки капиталистического развития.

[223] В „Записках“ Герцена рассказана подробно история его ссоры в 1846 году с Грановским по поводу неосторожного бранного слова, произнесенного 0гаревым в присутствии сожительницы, впоследствии жены Кетчера. Тогда Герцен стоял за 0гарева, не вменял ему в вину случайного непечатного выражения, а обиженным уже являлся Кетчер, так легко прощавший прежде мимолетные заметки. Грановский поддерживал Кетчера и разделял его негодование. (Прим. П. В. Аннненкова.)