Борис Фрезинский - Судьбы Серапионов

• Название: Судьбы Серапионов
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Академический проект
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-7331-0168-7

Книга Б. Я. Фрезинского посвящена судьбе петроградских писателей, образовавших в феврале 1921 г. литературную группу «Серапионовы братья». В состав этой группы входили М. Зощенко, Н. Никитин, Вс. Иванов, М. Слонимский, К. Федин В. Каверин, Л. Лунц, И. Груздев, Е. Полонская и Н. Тихонов.

Первая часть книги содержит литературно-биографические портреты участников группы (на протяжении всего творческого и жизненного пути). Вторая — на тщательно рассмотренных конкретных сюжетах позволяет увидеть, как именно государственный каток перемалывал судьбы русских писателей XX века, насколько губительным для них оказались попытки заигрывать с режимом и как некоторым из них удавалось сохранять человеческое достоинство вопреки обстоятельствам жестокого времени. Автор широко использовал в книге малоизвестные и неопубликованные материалы государственных и частных архивов. В качестве приложения публикуются малоизвестные статьи участников группы, а также высказывания их коллег, критиков и политиков 1920-х гг. о Серапионовых братьях.

---

Второй раз Никитин попал на Запад (в Париж) летом 1928 года, и перед поездкой сообщил о ней Ремизову[694]; в Париже, по всей вероятности, Никитин с Ремизовым виделся, и виделся в последний раз: больше его на Запад не выпускали; после 1928 года переписка Никитина с Ремизовым прекратилась.

Первое из писем Ремизова — явный ответ на сообщение Никитина о намерении отправиться в Германию (все особенности писем Ремизова и, в частности, их строфика, сохранены[695]):

«17. 5. 23.

Дорогой Николай Николаевич!

Пишите!

Карточку фотогр<афическую> пришлите, пока все, что придумал.

Надо вам сюда приехать с Бор<исом>. Андр<еевичем Пильняком>[696]. Хоть на краткий срок.

Визу — через Представительство просите.

Я думаю, Вам удалось бы здесь устроить книги.

Только, конечно на герм<анские> Марки.

Вообще-то с книгами стало очень трудно.

Но на вас, как на нового

Могут позариться

Пишите!

Серафима Павловна[697] кланяет<ся>

АР

Сейчас пришел Алекс<андр>, Васильевич Бахрак[698]

Очень внимательный к всякому живопис пис’у

Я ему рассказал о нашем Лондоне[699] он знает и вас и Пильняка

И писал неоднократно он может сделать для нашего издания пишите и ему

Вот его адрес и это он сам пишет[700]

Regensburgerstr. 13 bei Lewin

Напишите о Ваших издательских планах, постараюсь быть Вам полезен (только сообщите все данные поточнее) Конечно, лучше всего приезжайте сами — на месте всегда лучше устроить. А если что надо — черкните.

Жму руку Александр Бахрах»[701].

Второе письмо — тоже до первой поездки Никитина[702]:

«25. 5. 23.

Дорогой Николай Николаевич!

Утро вечера муд

Пиль<няк> писал вчера ночью, вам на рассвете

пишите, приезжайте и Пильняка берите

подышать „вольным эмигрантским воздухом“ в

Берлине.

будете тут читать целый вечер

пойдут вас слушать

Советую вам слепиться с Бахрахом — он вам много может устроить

а так будьте осторожны, много тут

шатии всякой.

Пришлите мне 2 фотограф<ические> карточки (обе с автографом на одной мне, а на другой только

подпись. Это для венского журнала)

и не бросайте ваших писем (все мне отдайте, в Россию пока не везите)

Захватите только Пильняка

без него скучно

или пускай в Италии посидит с неделю

живо вытурят!

и в Берлин. Книг ваших нет у меня

Мои я все дам здесь

А хорошо это вы подметили о „сри“.

Почему Алянский[703] пропал, не пишет никому.

Обещал мне „бесов, дейст.“ и „иуду“[704]

и ничего

Серафима Павловна кланяется

АР»

В 1928 году Никитин, снова собравшись в Европу, сообщил о своем намерении жившему в Париже Ремизову; вот его ответ[705]:

«26. 6. 28.

Paris.

Дорогой Николай Николаевич

Я очень хочу вас повидать и расспросить вас о вашем и о других писателях когда будете в Париже, пошлите мне pneu (pneumatique[706]) марка 1 fr 50с.

Monsieur A. Remizof.

120 bis av. Mozart

5 villa Flore

Paris XVIe

Я сейчас же вам отвечу:

Напишу вам какой вечер (в 9 ч.) и очень прошу вас не берите себе провожатых. Я хочу с вами поговорить, а ни с кем. Я вам нарисую план и какие мэтро или в авто (здесь дешево)

Париж город безтелефонный

Звонят только в кафе

Я очень мало кого вижу. И не имею отношения ни к каким редакциям. Жду вас.

Посылаю еще книги вышед<шие в> 1924 г.

Храню 4 года»

Это последнее письмо Ремизова, сохранившееся в архиве Никитина.

Письма Лунца

В Серапионовом Братстве Лев Лунц и Николай Никитин стояли по разные стороны «баррикад»: Лунц был западником, а Никитин — «восточником». Тяжело больному Лунцу в мае 1923 года ГПУ дало разрешение выехать на стажировку в Испанию. На его проводах в Петербурге Никитина не было: он уже отправился в Европу. 7 июня 1923 года Лунц приехал в Гамбург, где находились его, эмигрировавшие из России, родители. 16 июня на два дня Лунц отправился в Берлин, надеясь повидаться с Горьким; в Берлине он встречался с Ходасевичем, Шкловским и Эренбургом. 18 июня Лунц из Берлина сообщил Горькому, что приехать к нему в Шварцвальд не сможет из-за усилившейся болезни, требующей срочного санаторного лечения, и вернулся в Гамбург. 20 июня уже из Гамбурга он сообщал Серапионам: «Потрясающая новость — от Ремизова. В Берлин на днях приезжает Никитин, а за ним и Пильняк. Что такое с ними приключилось в Англии? Пильняка в Берлине собираются бить кучи людей. Все его ненавидят. Никитина ждут мирно. Жаль, что я не успел написать Коле <Никитину — Б.Ф.> в Лондон, чтоб он проездом через Гамбург зашел ко мне»[707]. О поездке Никитина в Лондон Лунц знал, известен ему был и предполагавшийся лондонский адрес Никитина. Написанная Лунцем открытка Никитина в Лондоне не застала (во всяком случае, она у него не сохранилась). Вернувшийся в Гамбург Лунц на следующий день, 21 июня, получил из Берлина телеграмму Никитина[708] о том, что он в Берлине, писать ему следует на адрес Ходасевича (Берлин, пансион Крампе), и в Англию он вернется позже. Лунц ответил Никитину тотчас же:

«Herrn Wl. Chodasevitch (fur N. Nikitin).

Berlin, Victiria Louise Platz 9.

Pension Crampe.

21/VI <1923> Hamburg Мой адрес: Gsestrasse 88, bei Wolf.

Никитин милый! Конечно, вчера отослал тебе открытку в Лондон, а сегодня получил ответ из Берлина. Слушай, дорогой! Приехать снова в эту проклятую столицу не могу, болен. А в начале будущей недели ложусь на 6 недель в санаторию. Так что не увидимся — Поэтому: не позже вторника приезжай ко мне в Гамбург. Поезда в 6.35, 12.30, 3 ч. Очень легкий путь, ресторан и т. д. А Гамбург — гениальный город, в сто раз лучше Берлина[709]. Чорт знает, как здесь хорошо! Приезжай, приезжай! Моя сестра[710] похорошела. Приезжай! Отпиши мне во всяком случае. А кроме того завтра, 22-го, вечером, позвони мне сюда в Гамбург по телефону: „Fernamt, Hamburg; Mercur 73–32“.

Целую Лева»[711].

На приглашение Лунца приехать в Гамбург Никитин не ответил, а в письме от 15 июля объяснял это так: «Я ждал тебя в Берлине. Мне говорили <по-видимому, Ходасевич — Б.Ф.>, что проездом в Шварцвальд ты должен заглянуть и сюда. Потом мне сказали, что ты болен, я в это время собирался обратно и намеревался в Гамбурге нагрянуть к тебе, как снег на голову, без письма — сюрпризом. Сюрприз же вышел плохой — п. ч. неожиданно я застрял из-за разных документов и прочих несчастий». Тогдашняя жена Ходасевича Нина Берберова, знавшая Никитина в Питере, увидев его в пансионе Крампе, была потрясена переменой; она вспоминала первые берлинские дни Никитина: «Серапионов Брат Н. Никитин, вчера приехавший из Петербурга, буйный, как с цепи сорвавшийся, весь день покупал себе носки и галстуки в магазине Кадеве[712], потом выпил и привел к себе уличную девицу с угла Мотцштрассе»[713]. Это цитата из книги «Курсив мой», а в июне 1923 года, что называется, по горячим следам, Берберова написала об этом эпизоде Лунцу; вот что он ей ответил 25 июня 1923 г.: «Очень грустно слышать, хотя не мне, конечно, привыкать к Никитинскому времяпрепровождению. Больно за Зою[714], а так Никитин и всегда был и будет милым прохвостом. Очень прошу Вас насплетничать мне о нем побольше. Мой Серапионов долг доносить о его действиях конклаву. Обо мне не говорите ему ничего. Хочется его испытать: напишет он мне письмо или нет? (Не намекайте ему!)»[715]. 10 июля Лунц жаловался Серапионам на Никитина: «Этот подлец так мне и не пишет. Ни звука. Мне, умирающему!»[716]. Несомненно, под впечатлением письма Берберовой 26 июня 1923 г. Лунц сообщал Горькому: «Кстати, Никитин сейчас в Берлине. „Гастролирует“»[717]. О впечатлениях берлинской встречи с Никитиным докладывал Горькому Виктор Шкловский: «Никитин немножко опильняковел. Привожу его в чувство. Но он улетел в Лондон. Остается только молиться за него» (письмо от 16 июля 1923 г.)[718].

Никитин написал Лунцу только перед самым отбытием из Берлина в Лондон, 15 июля 1923 года; он писал: «Запад — должен раздвинуть черепную коробку. Но сидеть здесь нельзя. Если не бывать в России, тут можно сдохнуть. В России — глухая китайская стена, Россия — ночь, но мы должны быть светляками, наше место там. Мы свободнее здесь, но я не чувствую стен, в которые можно было бы опереться, чтобы почувствовать сопротивление, потому всякий писатель здесь, как болван, с отброшенными в стороны руками, но без напряжения. Брат мой, ты, конечно, вернешься на свою землю? У Германии — чужое небо и чужая жизнь. Русские здесь, как клопы в уездной гостинице. К ним привыкли, но в несчастной жизни германского народа какие мы лишние, пустые, ненужные».

Лунц ответил Никитину сразу же: