Борис Фрезинский - Судьбы Серапионов

• Название: Судьбы Серапионов
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Академический проект
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-7331-0168-7

Книга Б. Я. Фрезинского посвящена судьбе петроградских писателей, образовавших в феврале 1921 г. литературную группу «Серапионовы братья». В состав этой группы входили М. Зощенко, Н. Никитин, Вс. Иванов, М. Слонимский, К. Федин В. Каверин, Л. Лунц, И. Груздев, Е. Полонская и Н. Тихонов.

Первая часть книги содержит литературно-биографические портреты участников группы (на протяжении всего творческого и жизненного пути). Вторая — на тщательно рассмотренных конкретных сюжетах позволяет увидеть, как именно государственный каток перемалывал судьбы русских писателей XX века, насколько губительным для них оказались попытки заигрывать с режимом и как некоторым из них удавалось сохранять человеческое достоинство вопреки обстоятельствам жестокого времени. Автор широко использовал в книге малоизвестные и неопубликованные материалы государственных и частных архивов. В качестве приложения публикуются малоизвестные статьи участников группы, а также высказывания их коллег, критиков и политиков 1920-х гг. о Серапионовых братьях.

---

Спектакль «Вне закона» был показан в Одессе четыре раза — 8, 11 и 13 декабря 1923 года и 3 января 1924 года (последнее представление — «общедоступник», которым в Одессе заканчивались сценические жизни спектаклей). Петроградский журнал «Жизнь искусства» в № 1 за 1924 год сообщил об одесской постановке, и Л. Харитон написала Лунцу 3 января: «Только что открыла новогодний № „Жизни искусства“. Поздравляю Вас! В Одессе постановка „Вне закона“».

Имеются сведения о постановке «Вне закона» в Грузии на грузинском языке[663]; было также намерение экранизировать пьесу (Л. Н. Замятина писала Лунцу 13 ноября 1923 года: «Вашу пьесу „Вне закона“ берет кинофабрика „Русь“. Экземпляр пьесы послан в Москву»), но это намерение не реализовалось.

На одесский спектакль Москва отреагировала не сразу, но жестко. 10 марта 1924 года Главлит направил всем гублитам СССР список запрещенных для постановки пьес. В сопроводительном письме, подписанном председателем Главреперткома И. П. Трайниным, говорилось (сохраняю особенности стиля и орфографии): «Препровождая вам список № 2 запрещенных пьес глав. Репертуарный Комитет считает нужным разъяснить, что он не является исчерпывающим и включает в себя лишь те произведения, на которых главн. репертуарный Комитет обращает сейчас внимание мест <…> Из самого списка местным репкомам должно стать ясно, что в основу политики запрещения положены следующие моменты:

Идеологическая (и политическая) контрреволюция (например пьеса Лунца „Вне закона“, в которой не трудно усмотреть пасквиль на революцию <…>»[664]. Список № 2 состоял из 69 пьес, «Вне закона» — под № 24[665]. 25 июня 1924 года Главлит разослал гублитам дополнительный список из 19 вновь запрещенных пьес, повторно включив в него «Вне закона» (под № 80)[666].

Наконец, 14 октября 1927 года Главлит разослал по стране сводный список 498-ми запрещенных пьес, отменив одновременно все предыдущие списки. Теперь «Вне закона» значилась под № 281[667]. Эту честь пьеса Лунца разделила с пьесами Аверченко, Л. Андреева, А. Блока («Роза и крест»), М. Булгакова («Дни Турбиных», «Зойкина квартира», «Багровый остров»), Е. Замятина («Огни св. Доминика»), Мережковского, Ремизова и А. Н. Толстого, а также Гауптмана, Джерома, Доде, Роллана и Уайльда.

Вторую из пьес Льва Лунца («Бертран де Борн», 1922 год) автору удалось напечатать в Питере («Город», сборник первый[668], 1923 г., тираж 1000 экз.) еще до своего отъезда за границу. В «Книге и революции» о «Бертране де Борне» положительно отозвались А. Слонимский[669], А. Пиотровский и Т. Глаголева[670]. 11 ноября 1923 года Федин писал Лунцу: «Рост твой, рост драматурга Льва Лунца! — впереди. Главное — не торопись (в прямом и переносном смысле), у тебя тяжелый багаж („Вне закона“), его хватит, пока ты поправляешься <…> Журнал „Книга и революция“ с дифирамбами тебе вышлю непременно. Тебе трудно пересылать бандероли. Но я устрою». Г. Керн, публикуя это письмо, заметил, что речь идет о № 1 за 1924 г., который не вышел. Однако, несомненно, имеется в виду № 3(27) за 1923 г. со статьей Т. Глаголевой, напечатанной как рецензия на альманах «Город», но на самом деле почти целиком посвященной новой пьесе Лунца. «В ней есть ритм и дыхание эпохи, — писала рецензент, — есть преображающая мир романтика: сейчас она близка нам, нужна и, чем скорее увидит она огни рампы, тем лучше для русской сцены и изголодавшегося русского зрителя»[671].

Однако единственная попытка сценического воплощения «Бертрана де Борна» в Большом драматическом театре также была пресечена. Между тем, и главный режиссер БДТ А. Н. Лаврентьев, и назначенный в октябре 1923 года председателем художественного совета БДТ Адриан Пиотровский высоко ценили драматургию Лунца. Корней Чуковский писал Лунцу 7 января 1924 года: «Ваша слава воссияла в Петербурге. На днях встретил Лаврентьева, режиссера Большого Театра. Он говорил мне о Вашем „Вне закона“: вот это пьеса! ох, какая пьеса!». А. Пиотровский в статье «Новые пьесы» сравнивал «Бертрана де Борна» с «Огнями св. Доминика» Замятина, вскоре запрещенными: «И та, и другая желают воскресить „романтический“ стиль драматургии, влияние Виктора Гюго заметно на обеих, обе они, наконец, написаны на исторические сюжеты. Инквизиция — тема первой из них, исход Феодализма — второй. Разумеется, и та и другая лишь историческое претворение современности. Это относится к обеим, и притом к их достоинствам. В театральном смысле драма Лунца несравненно интереснее»[672].

Лидия Харитон сообщала Лунцу 24 февраля 1924 года: «Пиотровский собирается в будущем сезоне предлагать Большому драматическому театру „Бертрана“» и 7 апреля: «А. Пиотровский просит написать Вам, что Больш. Драм. Театр открывается осенью Бертраном. Хочет списаться с Вами по поводу последнего монолога». 7 мая об этом же писал Замятин[673] (его письмо уже не застало Лунца в живых): «Известно ли Вам, гражданин, что Ваш „Бертран“ объявлен в репертуаре Больш. Драм. Театра на следующий сезон? Должен признаться, что это случилось, несмотря на все мои козни, ибо я усиленно убеждал Болдраму, что „Бертран“ никуда не годится по сравнению с „Вне закона“ и советовал поставить именно „Вне закона“. На это получил ответ, что „Вне закона“ — вне закона и есть, и тут ничего не попишешь». 23 мая 1924 года в неподписанном некрологе Л. Лунцу (его автором был Н. Никитин) «Красная газета» писала: «Из художественных его произведений наиболее известны его пьесы. Первая — „Вне закона“ — переведена на несколько языков, ставилась на сцене за границей и в России. Вторая — „Бертран де-Борн“ — идет в следующем сезоне в Большом Драматическом театре». В июне 1924 года М. Слонимский сообщал отцу Лунца: «С осени в Больш. Драм. Театре идет пьеса Левушки „Бертран де Борн“. Я напишу Вам о первых спектаклях».

Об этом плане БДТ «Красная газета», наученная опытом «Вне закона», весной ничего не сообщила, а 30 августа в заметке «Что обещает будущий сезон БДТ», где речь идет о готовящихся спектаклях по пьесам Э. Толлера, Серапиона Н. Никитина, О’Нила, наконец, самого А. Пиотровского — о пьесе Лунца не было ни слова, потому что от нее пришлось отказаться.

За всеми этими издательскими и театральными запретами поневоле видится и мрачная тень Г. Е. Зиновьева — полновластного хозяина города, обладавшего в 1923–1925 годах вместе со Сталиным (пока они окончательно не сокрушили Троцкого) безусловной властью в стране. Независимость Горького, его фронда выводили Зиновьева из себя, он санкционировал обыски у Горького на Кронверкском, и ко всем, кого Горький опекал, относился настороженно. Отъезд Горького за границу избавил Зиновьева от тормозов, и он попросту закрыл Дом Искусств, под крышей которого Серапионы зародились, где несколько лет они встречались, читали написанное и спорили в узенькой комнатке М. Слонимского.

Клеймо «идеологического контрреволюционера» и «пасквилянта», поставленное на имя Лунца в зиновьевскую пору, оказалось несмываемым и после изгнания из Питера первого наследника Ленина. Лунц всегда оставался персоной нон фата для советской власти безотносительно к тому, кто именно олицетворял ее в настоящий момент.

Почта Брата-Ритора

Литературная известность прозаиков Всеволода Иванова и Николая Никитина опередила по времени даже беспрецедентную известность Зощенко; эти ранние успехи повлияли и на них самих, и на отношение к ним остальных Серапионов. То обстоятельство, что успехи первых книг вскружили голову Никитину и он стал писать небрежнее, дружно отметили едва ли не все Серапионы, активно обсуждая этот сюжет в переписке. Проявлялось здесь и ревнивое отношение (если не сказать просто — неприятие), с которым Серапионы относились к Пильняку — а Никитин с ним тогда уже подружился вовсю. Ревность вызывали и дружеские связи с платежеспособным редактором «Красной нови» Воронским, установленные Никитиным, и турне по Европе, которое он совершил в 1923 году первым из Серапионов (поездка Лунца, естественно, не в счет — у неё были совершенно иные мотивы). Голова от неожиданных успехов у Никитина кружилась — чувства меры ему явно не хватало. Федин писал Лунцу 20 июля 1923 года: «Никитин прислал письмо <из Лондона — Б.Ф.>, в котором, между прочим, такая фраза: „Что в России? Как ко мне относятся?“. Я организовал анкету среди крестьянства, рабочих, интеллигенции во всех союзных республиках, чтобы выяснить, как, наконец, чорт возьми совсем, Россия относится к Никитину! Пока ответов не поступало и я ничего не мог написать Никитину». Промывая косточки Никитина в письмах, Серапионы, однако, отношения с ним сохраняли корректные…

Архив Николая Никитина хранится в РГАЛИ; эпистолярная часть его не слишком велика — возможно, Никитин не очень-то тщательно хранил архив, кроме того, судя по его письму Лунцу, он был в молодости ленив на письма, а потому не имел шансов и получать их в избытке, да и переписываться вначале особенно было не с кем. Исключение составляют подробные, обстоятельные, безусловно искренние письма 1922–1924 А. К. Воронскому; однако ответных писем Воронского в архиве Н. Н. Никитина нет. Гадать не приходится: Воронский был крупной фигурой троцкистской оппозиции, его сослали в Липецк еще в 1927 году, об этом все знали, да и об аресте его в 1937-м слух в литературных кругах прошел. Так что уничтожить опасные письма Воронского Никитин, видимо, успел. Возможно, это была участь не только писем Воронского. Хотя паническим трусом Никитина считать не приходится — письма менее одиозных литераторов, ставших эмигрантами, в его архиве уцелели. Не сохранились в архиве Никитина письма Федина, который после смерти адресатов свои письма у их вдов изымал; лишь избранные письма Федина Никитину вошли в том фединских писем[674], а, судя по всему, переписка была обширная. Сохранились и опубликованы (не все и фрагментарно) 20 писем Никитину от К. Г. Паустовского 1939–1948 годов[675]. С Паустовским Никитина, несомненно, познакомил Федин (они с К. Г. тогда очень дружили); и почти в каждом письме что-то есть о Федине — рассказ о встрече Нового, 1945 года у Фединых: «Костя огласил Ваше письмо о шекспировских днях в Союзе писателей. Впечатление было сильное, — как от Вашего блестящего эпистолярного слога, так и от фактов, изложенных в этом письме…», или, скажем, в письме 16 ноября 1945-го: «Приехал Костя. Мы были у них. Сидели до трех часов ночи. Я подарил Косте старую открытку с видом Саратова. На обороте открытки напечатано: „Издание А. Е. Федина“, т. е. Александра Евграфовича Федина, отца известного беллетриста. Костя был растроган. Он пишет новый роман (19-й год)». Есть в письмах Паустовского и суждения о литературной работе Никитина: «Ник., дорогой, спасибо тебе за „Рассказы этих лет“. Снова я перечитал их и радовался их густоте и ясности и тому особому, что я никак не могу определить. В каждой настоящей вещи есть нечто от колдовства. Итак, ты колдун, прикидывающийся экспедитором». Сердечный тон отличает эти письма, как и чисто «Паустовский» стиль: «Ты — урбанист, ты потерял представление о прелести керосиновой лампы, осенних ночей в заглохшем деревенском саду, березовых дров, теплых русских печей и такой тишины, что слышно, как кричат за Окой в Окоемове петухи (за 4 километра)…»…