Никита Михалков - Публичное одиночество

• Название: Публичное одиночество
• Автор: Никита Михалков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-70838-3

Что думает о любви и жизни главный режиссер страны? Как относится мэтр кинематографа к власти и демократии? Обижается ли, когда его называют барином? И почему всемирная слава всегда приводит к глобальному одиночеству?..

Все, что делает Никита Михалков, вызывает самый пристальный интерес публики. О его творчестве спорят, им восхищаются, ему подражают… Однако, как почти каждого большого художника, его не всегда понимают и принимают современники.

Не случайно свою книгу Никита Сергеевич назвал «Публичное одиночество» и поделился в ней своими размышлениями о самых разных творческих, культурных и жизненных вопросах: о вере, власти, женщинах, ксенофобии, монархии, великих актерах и многом-многом другом…

«Это не воспоминания, написанные годы спустя, которых так много сегодня и в которых любые прошлые события и лица могут быть освещены и представлены в «нужном свете». Это документированная хроника того, что было мною сказано ранее, и того, что я говорю сейчас.

Это жестокий эксперимент, но я иду на него сознательно. Что сказано – сказано, что сделано – сделано».

По «гамбургскому счету» подошел к своей книге автор. Ну а что из этого получилось – судить вам, дорогие читатели!

---

(1994)

Друзья… конечно, они есть.

Актер Женя Стеблов, с которым мы можем сутками разговаривать, перебивая друг друга, хлопая друг друга по коленям, обливаясь слезами неизвестно почему…

И Леша Артемьев – композитор, совершенно изумительный, с которым мы можем не видеться месяцами, но для меня достаточно осознания того, что он где-то сидит со своей бородкой и мычит себе под нос какую-нибудь мелодию…

Для меня понятие «друг» определяется очень точной репликой, не помню чьей: «Не тот друг, кто с тобой, когда ты прав, а тот, кто с тобой, когда ты не прав…» (I, 65)

(2002)

Интервьюер: Ваши друзья – это в основном знаменитые люди?

С известными людьми я общаюсь постольку-поскольку. Светская жизнь мне неинтересна.

А что касается друзей, то в основном это моя охотничья компания – егеря, охотоведы. Другом может быть и губернатор, если он охотник.

Вообще у меня нет разделения: вот эти люди со мной на работе, а эти – на отдыхе.

Друзья всегда рядом.

И я с ними люблю посидеть за столом. Мы выпиваем. И в нашем общении не существует никакого табу. Происходят такие встречи обычно до или после съемок.

Ну как еще расслабиться?

Сегодня посидели, обсудили, отрепетировали, решили завтра снимать. Общение с людьми за рюмкой – это великая вещь.

И, слава богу, здоровье пока позволяет. (II, 41)

(2011)

Интервьюер: Вам привычнее со старыми друзьями или впускаете в свой круг и новых?

Наверное, со старыми.

Есть некая атмосфера, которую нельзя нарушать…

Я сделал такой вывод: человек зависимый и неталантливый живет тем, что о нем думают другие, а человек независимый и небездарный существует тем, что он сам думает о других. Я предпочитаю, чтобы вокруг меня были такие люди.

Совсем близко к себе допускаете людей?

Наверное, к сожалению, я сейчас в этом не очень нуждаюсь… (XV, 52)

Александр Адабашьян

(1988)

С Александром Адабашьяном мы дружим лет с четырнадцати, когда о кино оба всерьез не задумывались.

Он окончил Строгановку, я – ВГИК.

В какой-то момент решили работать вместе. Сначала как художник и режиссер. Потом стали писать и сценарии.

Тут сразу многое сошлось: и то, что много лет хорошо знаем друг друга, что у нас схожие вкусы, что оба имеем определенный литературный дар. (II, 16)

(1989)

Лишь очень немногие любят меня по-настоящему: прощают, строго оценивают, не боятся сказать правду… Это Рустам Ибрагимбеков, Роман Балаян, Толя Ермилов, до последнего времени Саша Адабашьян, пока мы с ним не разошлись, что было для меня событием, вторым по значению потери после смерти матери.

Я не хотел бы вдаваться в подробное объяснение: оно очень личное. Но думаю, что главную причину назвать вправе, ибо в данном случае я считаю себя брошенным, а не наоборот.

Саша сейчас сам собирается снимать картину.

Я много лет подряд предлагал ему это. Первый раз в 1975 году. Мы приступали к работе над «Неоконченной пьесой для механического пианино». Уезжал мой брат. Я не знал, как все повернется. Могло быть очень худо для всех нас. И предложил Саше возглавить собственный фильм, заняться режиссурой.

Но он сказал тогда: «Никита, не валяй дурака. Я первоклассный оркестрант, но никогда не собирался и не хочу быть дирижером».

Теперь, наверное, могу рационально понять какие-то причины, которые столь сильны, чтобы разрушить двадцатипятилетнее братское общение. Обидно и печально другое: такая простая вещь – перейти из одной профессии в другую – потребовала жестоких, таких кровоточащих санкций для осуществления.

Надеюсь, что время должно поставить все на свои места… (I, 28)

ДТП

(2004)

Интервьюер: Сильно разбили машину?

Сильно…

Но слава богу, что хоть так обошлось.

Представьте: ночь, метель, страшный гололед… И в этой ситуации фура, перекрыв своим хвостом всю трассу, решила сделать разворот. А за ней, оказывается, пряталась вторая фура, делавшая тот же маневр. И когда мой водитель обошел первую фуру, перед ним метрах в пятнадцати вырос хвост второй. Мы обошли и эту фуру – и все бы ничего. Но тут нас потащило и ударило боком о машину, которая разворачивалась следом за ними и тоже была не видна.

Жалко парня! У меня-то машина застрахована на полную сумму, а у него оказалась только автогражданка…

То есть в этой ситуации ни он, ни Вы не были виноваты?

Нет, абсолютно.

Парень Вас узнал?

Еще бы не узнал, когда мы четыре часа провели в метели, разбираясь с автоинспекцией. Но вот эти два подонка, которые уехали… А чего им не уехать, если они никого не зацепили – к ним формально претензий нет… (I, 103)

ДУМА ГОСУДАРСТВЕННАЯ

(1996)

Нигде, никогда и никому я не сказал, что собираюсь занимать депутатское место.

Прийти в избирательное движение «Наш дом – Россия» – это был мой поступок, и он связан с тем, что я не видел иной возможности быть услышанным…

Не став парламентарием, поступил в соответствии с теми принципами, по которым живу…(I, 66)

(1999)

Что касается Думы, то российская история показывает: ни одна из них хорошо не кончила.

Но я глубоко убежден: ну не могут там сидеть только идиоты и преступники. Там должны быть нормальные люди.

Да, в эту Думу, безусловно, будут рваться и за иммунитетом, и за привилегиями. Но ведь будут там и совершенно другие люди, к мнению которых будут прислушиваться, и таких нормальных людей будет гораздо больше, чем четыре года назад. Главное, что это не один человек, и это вселяет в меня надежду… (I, 78)

ДУХОВНОСТЬ

(2011)

Интервьюер: Последние лет пять мы перестали говорить о душе, духовности – и Вы, в том числе, что-то замолчали…

Я очень рад, что перестали говорить о духовности, потому что о ней болтали, как правило, вполне бездуховные люди. Само слово «духовность» поблекло, истрепалось, потеряло свой истинный смысл. Сегодня мне кажется, что духовное – это не то, что ты говоришь, а то, что ты делаешь. Если пишешь книги или занимаешься живописью, ставишь спектакли или снимаешь кино, то духовное значение имеет только результат – влияние на тех, кто слушает, смотрит или читает тобою сотворенное.

Поэтому для меня сегодня разговор о духовности совершенно девальвирован. Если говорящий не может предъявить что-то им сделанное, что действительно является свидетельством жизни человеческого духа, то слова, произносимые им, не имеют никакого значения.

А есть кому делать-то?

Конечно! Таких людей много в русской провинции – умных, тонких, деятельных, веселых и самоотверженных… (II, 69)

ДЫХАНИЕ ОТЕЧЕСТВА

(2005)

Я совершенно убежден, что нам всем необходимо ощутить единое дыхание этого огромного пространства – дыхание нашего Отечества.

К сожалению, опыт показывает: чтобы это случилось, России необходимы были катаклизмы – войны, нашествия.

Понимание огромности страны и ее дыхания приходит не ко всем. И у многих, от кого сейчас зависит происходящее в стране, этого дыхания нет.

Это проблема довольно серьезная.

Я давно предлагал хотя бы раз в квартал заседания правительства проводить в разных местах: в Новгороде, в Иркутске и так далее…

Без ощущения этой атмосферы поднять страну невозможно. (I, 114)

ДЫХОВИЧНЫЙ

(1998)

Интервьюер: Дыховичный в одном интервью сказал: «Я знаю, как Михалков на съезде Союза кинематографистов все срежиссировал. Они же за него проголосовали, как болванки…» И о вашей родне: «Михалков доказывает, что он происходит от какого-то постельничего какого-то царя. От холуя то есть…».

Не верю.

Ваня мало что режиссер талантливый, так еще и человек умный.

Во-первых, как он мог назвать болванками четыре тысячи своих коллег, среди которых были его учителя и товарищи? А во-вторых, Иван человек образованный. Он должен ведать о том, что во времена царя Михаила Федоровича постельничим мог стать только царский родственник.

Да и потом, думаю, Иван человек дальновидный, зачем ему оскорблять чужих предков?

Ну ладно, берем другое интервью: «Мы с Никитой произошли из одного мира. С пяти лет нас пытались подружить. Но он к этому не способен. Это человек, который людей воспринимает как вещи, как свой фон. Он – дрессировщик, а не друг. Я про него все понял, когда умер мой отец и он позвонил мне и сказал: «Приезжай, Ваня, я хочу выразить тебе соболезнования…»

Видимо, это тоже журналистская выдумка.

Кто поверит в сказанное, если узнает всего один факт: когда умер отец Вани, чудесный, замечательный человек Владимир Дыховичный, мне было лет восемнадцать-девятнадцать, а Ивану соответственно шестнадцать-семнадцать. В этом возрасте позвать друга, чтобы выразить ему соболезнования в подобной форме – да это клинический случай! Я и в свои пятьдесят с гаком лет пока не дошел, надеюсь, до такого жидкого маразма.