Никита Михалков - Публичное одиночество

• Название: Публичное одиночество
• Автор: Никита Михалков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-70838-3

Что думает о любви и жизни главный режиссер страны? Как относится мэтр кинематографа к власти и демократии? Обижается ли, когда его называют барином? И почему всемирная слава всегда приводит к глобальному одиночеству?..

Все, что делает Никита Михалков, вызывает самый пристальный интерес публики. О его творчестве спорят, им восхищаются, ему подражают… Однако, как почти каждого большого художника, его не всегда понимают и принимают современники.

Не случайно свою книгу Никита Сергеевич назвал «Публичное одиночество» и поделился в ней своими размышлениями о самых разных творческих, культурных и жизненных вопросах: о вере, власти, женщинах, ксенофобии, монархии, великих актерах и многом-многом другом…

«Это не воспоминания, написанные годы спустя, которых так много сегодня и в которых любые прошлые события и лица могут быть освещены и представлены в «нужном свете». Это документированная хроника того, что было мною сказано ранее, и того, что я говорю сейчас.

Это жестокий эксперимент, но я иду на него сознательно. Что сказано – сказано, что сделано – сделано».

По «гамбургскому счету» подошел к своей книге автор. Ну а что из этого получилось – судить вам, дорогие читатели!

---

Это инициатива Российского Фонда Культуры. И тут огромную роль сыграли мои товарищи, и в основном – Елена Чавчавадзе.

А что касается сути, я считаю и хотел бы верить, что это начало окончания Гражданской войны, это духовное собирание страны. Невозможно больше делиться на «белых и красных». Невозможно существовать в условиях братоубийственных отношений, когда у каждого есть своя правда, а каждая правда – это еще не общая истина.

Я считаю, что и генерал Деникин, который ни на шаг не отступил от своей присяги, и великий философ Иван Ильин, ни на шаг не отступивший от своего ощущения Родины, никогда не перевешивавший на свои плечи груз обиды на конкретных людей, до конца дошли в своей жизни. И сегодня они легли в русскую землю. Теперь над ними будут и русские дожди, и русские ветра, и русские птицы. И я убежден, что возликуют и возрадуются души их, и это нам, живущим в России сейчас, очень поможет.

И все же в своем последнем обращении к своим единомышленникам генерал Антон Деникин призывал их не поддаваться гипнозу отождествления советской власти с народом российским… Так что, теперь будет новый виток развенчания преступлений советской власти? Вроде бы не очень сочетается все это с философией примирения?

Я не думаю, что это так. И вообще – это не задача.

Вы понимаете, самое ужасное будет, если из этого начнут делать «политические бутерброды», когда это будут притягивать к себе для того, чтобы набирать политические дивиденды.

Избави Бог.

Это, Вы поймите, еще один шаг. Это шаг, мерный шаг к поиску, к стяжанию единого национального духа. Шаг. Не надо из этого делать фетиш и не надо предполагать, что завтра утром все проснутся, грамотно понимая, что происходит. Сегодня девяносто восемь процентов еще даже не понимают, что произошло. Духовно не понимают.

А я Вас уверяю: очень серьезное дело совершилось.

Уверены ли Вы, что наше общество, девяносто восемь процентов которого, по вашим словам, не понимают, что происходит, все же готово к такому повороту сознания?

Нет, не уверен.

И не надо. Не надо от него требовать этого сейчас.

Вот совершилось, и… Слава Тебе Господи!

Не мешайте, не делайте лучше. Лучшее – враг хорошего.

То есть общество отдельно, а эта акция отдельно?

Она так или иначе пронижет общество. Все равно это так или иначе поступательное движение.

Боже мой, в русскую землю положили двух великих русских людей, двух известнейших русских людей, сыгравших огромную роль в русской истории.

И радуйтесь этому. Не надо из этого сразу делать выводы. Не надо. Выводы будут потом…

У мыслящей части общества эта акция, конечно, вызвала серьезную реакцию. Более того, от сказавших «а» уже требуют сказать «б», и, как говорится, далее везде. Вот, например, что пишет философ Григорий Померанц: «Чтобы восстановить богатство той традиции, которая была оборвана революцией, надо рядом с Иваном Ильиным поставить его философского оппонента Георгия Федотова. Должно быть восстановлено богатство мнений… Мы не должны возвращаться к монопараметрическому мышлению, когда один фактор объявляют святым, а другой проклятым». Григорий Померанц видит опасность новых крайностей. Вы не разделяете эту тревогу?

А Вы знаете, я вообще о ней даже не думаю.

Мне абсолютно достаточно, что воля человека, который был совестью и честью русской армии, быть похороненным на своей земле после того, как рухнет строй, который его гнал, совершена. И воля другого человека, величайшего философа и идеолога, величайшего философа и провидца, в 1950-х годах написавшего все, что произошло сегодня с нами, тоже выполнена.

Мне этого абсолютно достаточно.

Я знаю, что две, четыре души возликовали сегодня. И это величайшее счастье.

Но ведь это же не изолированная акция. Ведь действительно, сказав «а», нужно сказать «б». То есть кто еще там может оказаться, в этом некрополе новых героев?

Правильно. Только не нужно из этого делать, так сказать, бюро добрых ритуальных услуг и думать, кого бы нам еще сюда притащить. Оно само все вызревает.

Ровно два года назад мы выпустили картину «Романс для генерала». Я там осторожно говорю: может быть, когда-нибудь… Прошло два года. А Вы можете представить себе, чтобы об этом мы с Вами говорили десять лет назад?

Да, это невозможно.

Так значит, идет процесс. И не нужно ему мешать.

Но так или иначе, Вы называете это все равно процессом?

Конечно. Безусловно, это не есть результат, это не есть факт, который совершился, и теперь все будет по-другому. Это есть еще один шажок. Маленький, но шажок.

Но все же возникают многие вопросы… Сегодня Вы предлагаете всем читать Ивана Ильина… И вот как Вы себе представляете – открывают эти книги россияне, которые не обязательно считают себя русскими, и что же они видят?

Ну и что?

Для меня любой человек русский, кто чувствует и любит так, как Ильин.

То есть россиянин фактически?

Да, сейчас есть слово «россиянин», такое нейтральное слово. Бог с ним.

Мы почему-то очень стесняемся слова «русский». Но для меня он русский. Я считаю, что шовинизм, когда говорят: «Мы лучше вас», а патриотизм, когда говорят: «Я люблю свое так, что хочу, чтобы вы любили точно так же. И я готов любить твое. Покажи мне твое, как ты его любишь, и я тоже так это полюблю».

Сегодня патриарх Алексий II говорил, что вот эта акция – это шаг к примирению церквей. Насколько это действительно так, если Антона Деникина даже провожали и отпевали в разных церквях? Действительно ли эта тенденция прослеживается?

Я думаю, что эта тенденция мало того что прослеживаеся, она существует.

В Каннах на Фестивале русской культуры в этом году в храме во время службы на литургии первый раз за восемьдесят лет пел русский церковный хор из Вологды.

И владыка допустил это, а в конце этой службы разрыдался.

(Я слышал его проповеди десять – пятнадцать лет назад, а я боялся туда приходить, потому что боялся, что он меня увидит и что я услышу, что он говорит.) И вдруг он в слезах сказал: «Берегите Россию, ее хулят все. Берегите!» Это человек, который принадлежал искони, с первого дня своего служения, Карловацкой церкви, которая всегда была якобы противна.

То, что сейчас происходит – это тоже очень важный, медленный процесс… Главное, чтобы все это делалось без тяжкого звероподобного рвения, по милости Божией.

Какой следующий шаг тогда Вы могли бы прогнозировать в сближении Русской Православной Церкви и других?

Я не берусь даже оценивать этого или прогнозировать. Потому что, в общем, для этого существует очень много разных привходящих обстоятельств, в которых я не настолько разбираюсь, чтобы я мог об этом судить.

Я вообще стараюсь говорить о том, что, мне кажется, я понимаю.

Ваши чувства сегодня, совсем кратко, что Вы чувствуете?

Счастье, счастье, счастье.

То есть Вы в Свято-Донском монастыре стояли как полностью счастливый человек?

Вы понимаете, я не мог спрятать улыбки. Вот что меня поразило самого… Улыбки. Ни печали, ни скорби, ни пафоса. Улыбки!

Господи, случилось, случилось!.. (V, 20)

(2006)

Реплика: Все эти перезахоронения Деникина и Ильина дурно пахнут…

Когда Вы говорите, что это дурно пахнет, то это фигура речи. Она может быть очень хороша, но как фигура речи только. А по сути – это малокрасиво; потому что надо иметь в виду, что через несколько лет та могила в Швейцарии, в которой лежал Ильин, должна была стать безымянной, поскольку кончалась аренда, и мы спасли это имя и этот прах, перенеся его в Россию.

За это нужно поклониться тем, кто это сделал…

И когда Вы так яростно и зло говорите о Деникине, обвиняя его во всех смертных грехах, то надо помнить, что он исполнял присягу, данную Отечеству.

Он не давал присягу стрелять в собственный народ!

Обвинять Деникина в том, что он стрелял в собственный народ, – несправедливо. Но неужели Вы думаете, что я встану сейчас на ваши рельсы и буду рассказывать сейчас про преступления Бела Куна, Землячки, про тысячи утопленных русских офицеров, явившихся с повинной, когда они пришли в Крыму, сдали оружие и им гарантировали жизнь, а потом их сотнями и тысячами топили в баржах.

Вы же не хотите, чтобы я Вам это рассказывал, правильно?

Я Вам и не буду этого рассказывать, потому что система перечислительных доводов, она очень выгодна и очень демагогична… Я Вам могу сказать только одно: было бы чрезвычайно наивно, если бы кто-нибудь, и я в том числе, пытались вернуть страну в то время.

Это нереально, это невозможно. Но никто из нас не может считать себя ни талантливее и глубже, чем Достоевский, ни храбрей, чем Дмитрий Донской, ни более проницательным, чем Лев Толстой, и тем не менее они жили в той системе координат, которая была разрушена в 1917 году и которую Вы сегодня поносите и ненавидите. (V, 22)