Михаил Сабаников - Письма. Дневники. Архив

• Название: Письма. Дневники. Архив
• Автор: Михаил Сабаников
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 5-8242-0129-3

Выход книги приурочен к 140-летию со дня рождения Михаила Васильевича Сабашникова (1871–1943), книгоиздателя и общественного деятеля. В нее вошли впервые публикуемые материалы из личного архива М. В. Сабашникова: письма из Сибири 1902 г., фронтовой дневник 1915 г., редкие фотографии, сделанные в том числе самим автором. Новое издание дополняет вышедшие ранее воспоминания («Записки») М. В. Сабашникова.

В книгу включены также описание архива Издательства М. и С. Сабашниковых, хранящегося в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки, и полный Каталог вышедших в издательстве книг, позволяющий в полной мере оценить масштаб деятельности издателей и их вклад в отечественную культуру.

---

Но вот мы приближаемся к дому. Паулина Павловна просит остановить автомобиль при встрече с каким-то шарабанчиком. «Это мои родственницы», – улыбается она, садясь опять в автомобиль. – Я подошла сказать им, что вы меня не арестуете, а то после объявления войны со мной вышел такой смешной случай». Затем она рассказала, как после объявления войны в Ширвинте наступила паника. Крестьяне бросили работы и стали уходить в лес. Все думали, что всё погибло. Паулина Павловна просила ксендза в Ширвинте после обедни сказать успокоительное слово своей пастве и побудить её вернуться к труду и хозяйству. Пусть армия воюет, и пусть народ трудится. Но ксендз не решился! Тогда Паулина Павловна сама после обедни в ближайшее воскресенье обратилась к народу с амвона с речью на эту же тему. Убеждение имело свои последствия, и люди успокоились. Но через несколько дней к ней приехали товарищи её брата на автомобиле, и с ними она поехала, как сейчас с нами, в Шешоли. Те, кто её встречали дорогой, думали, что её арестовали за выступление её в Ширвинте, много по этому случаю волновались, пока дело не разъяснилось.

Но вот мы у дома. Это красивая, богато обставленная вилла, со всеми удобствами и с роскошной обстановкой, как бывает у богатых людей. «Положительно жалко портить такой дом, – говорю я. – Ремонт его затем потребует безумных денег. Для нашего лазарета помещение слишком роскошно». «Вы даже не хотите досмотреть подвальный этаж», – огорчается хозяйка. Мы досматриваем и это. «Со стороны вашего брата очень великодушно жертвовать таким помещением, но мы не должны его великодушием злоупотреблять. Для нашего лазарета нужно более скромное помещение. Главное же, дом слишком далеко от тракта, а мы должны его держаться».

Чтобы ускорить нам возврат в Вильно, Паулина Павловна указывает нам на карте новую прямую туда дорогу из Шешоли. Сама она вернется в Шервинту на лошадях. Мы расстаемся. Она дает еще Панарину несколько указаний относительно дороги, очень точных и обстоятельных, свидетельствующих, что она здесь действительно всякое дерево знает, и быстрой поступью уходит от нас по аллее.

* * *

Через несколько секунд мы несемся в Вильно по новой дороге. «Ну, теперь мы засветло в Вильно не вернемся», – говорит мне Панарин. «Представьте, я об этом нисколько не жалею. Я сторицей вознагражден сейчас за все труды, огорчения и хлопоты этого дня. Мы встретили, наконец, местного человека, который так же относится к войне, как и мы. И при том, как много красивого в этом человеке – неужели вы не чувствуете?» Но все – и Пастукьян, и Панарин были очарованы нашей встречей, и я только подал сигнал к восхвалению нашей новой знакомой. «Я очень рад, что поехал вместо Укши», – сказал Панарин и пустил во весь ход свою машину. Дорога оказалась очень хорошая, и мы незаметно доехали до Вильно еще до темноты, обмениваясь друг с другом впечатлениями дня.

17 июля

На следующий день я опять ехал в Ширвинту, но уже с Укшей. Следователь, прослышав про германцев, уехал из Вильно в Ширвинту ликвидировать свои дела. Я спешил нагнать его в Ширвинте, чтобы он не уступил своего помещения кому-нибудь другому.

На тракте мы встретили в простой деревенской тележке нашу вчерашнюю знакомую. Я подошел поздороваться. Она получила телеграмму о кончине какого-то родственника и ехала в Вильно на похороны. «Я говорила по телефону с отцом, и он сказал мне, что может мне устроить ссуду в банке на ускорение достройки дома моего», – сказала она. «Не делайте вы этого. Наш лазарет отлично устроится в дому следователя, а вы не должны умножать и без того огромные убытки, которыми грозит вам нашествие германцев», – возразил я. «Вы в самом деле так думаете? Представьте, мне отец совершенно то же самое сказал!» На этом мы расстались.

С тех пор мы не встречались с Паулиной Павловной. В доме следователя в Ширвинте развернулась наша больница терапевтическая с О. А. Кротковой во главе. Лазарет устроили мы в конце концов всё-таки в Вилейке, в 12 верстах от Ширвинты к Вилькомиру. Летучка работала то в самом Вилькомире, то в его окрестностях, в общем верстах в 30 и больше от Ширвинты. Разбросавшись свыше чем на 80 верст, я жил в постоянных разъездах, ночуя то здесь, то там, и при всем желании не имел времени посетить пани Конча. Знаю, что она не раз бывала у нас в больнице, лечилась у О. А. и сиживала у неё в гостях. Но мы как-то ни разу не встретились тут. Так прошел для меня почти месяц напряженной работы. 10 августа поздно вечером нам было сказано немедленно же ночью увести больницу и лазарет в Мейшаголу, а летучку в Ширвинту. Это было выполнено в точности. Когда наши ушли из Ширвинты и я остался один со своим конем в ожидании прихода летучки, я решил съездить верхом к Паулине Павловне, чтобы поторопить её с отъездом, если она еще не уехала. Вся Ширвинта опустела вдруг совершенно, и раз простые обыватели успели убраться, то я не сомневался, что Паулина Павловна уже давно выехала. Но всё же хотелось в этом удостовериться. Каково же было мое удивление, когда я встретил Паулину Павловну на прогулке в поле. Может быть, она возвращалась через поле от соседей, с которыми советовалась о том, как ей быть? На мои слова, что надо уезжать, она сказала, что услала лучших лошадей с кем-то в Вильно, вечером они вернутся, и утром завтра она тронется сама. «Смотрите, может быть поздно будет». «Ничего, я знаю все здесь дороги и сумею пробраться лесом в объезд так, как германцы, конечно, не пойдут». «Будьте осторожны, пехота уже прошла, между вами и германцами одна только кавалерия». «Я не могу, или лучше, я не хочу уехать, не устроив всего, но я буду держать запряженной повозку и уеду немедленно, если это потребуется раньше завтрашнего утра, хотя бы и на рабочих лошадях». «Поставьте верного человека на тракт, и лишь только он донесет вам, что отступает конница, не теряйте ни одной минуты». Мы простились.

Впоследствии, когда наш лазарет стоял в Вильно, пани Конча заходила к Ольге Арсеньевне. Она сказала, что едет в Ширвинту, т. к. на семейном совете решено не оставлять имений без представителя владельцев. Братья её призывного возраста, и пленение было бы им опасно, но она останется за всех как представительница рода Кончей и защитница их интересов на всё время германского нашествия.

* * *

Дом следователя, в котором мы устроили больницу в Ширвинте, принадлежит ксендзу. Это такая типичная фигура, что её надо описать.

Выбрав этот дом под больницу, я находился в большом затруднении, куда разместить обоз. При усадьбе следователя два громадных сарая. «Вот этот придется занять под обоз», – говорю я рабочему ксендза. «Мы сегодня сюда хлеб повезем», – смотрит на меня вопросительно рабочий. «Ну, хорошо, тогда мы возьмем второй сарай». «Он тоже пойдет под ксендзов хлеб». «Помилуйте, сколько же у ксендза десятин, что он таких два сарая наполняет!» «30 десятин». Я качаю головой, сомневаясь, чтобы с 30 десятин можно было так много хлеба набрать. «Он хорошо удобряет! Минеральные удобрения». Ладно. Иду в сельскохозяйственное общество, у которого я еще раньше заприметил огромнейший сарай. «Мы заберем у ксендза один из его сараев под наш обоз, а ваш сарай ему под хлеб отдадим», – говорю я служащему с.х. общества. «Сюда удобно будет ксендзу хлеб возить». «Конечно, удобно, – говорит служащий, – ксендз каждый год берет наш сарай под хлеб». Очевидно, сверх минеральных ксендз действует еще и административными удобрениями, думаю я.

В день нашего прихода в Ширвинту с больницей через Ширвинту прошли беженцы. Группа их остановилась на ксендзовом лугу. Ксендз просил полицию прогнать беженцев и взыскать с них за потраву. Но не успели уйти беженцы, пришли казаки и расположились на том же лугу. Ксендз надел шляпу, взял палку и идет ко мне. «Вот у вас такой большой отряд, негде вам коров выпасти. Я прошу не стесняться и послать коров на мой луг. Поставьте охрану, а травы с избытком хватит и на ваших, и на моих коров». Я благодарю за внимание.

Нам крайне нужно было по приезде в Ширвинту хоть несколько увеличить свой обоз. Расстояния огромные, езда большая, с прежним числом арб не управишься. Но где и как их найти. Все берегут и арбы, и лошадей для себя на случай необходимости бежать, и никто добром продавать не хочет. А тут у ксендза великолепная арба на железных осях мозолит глаза нашему С. С. Перфильеву, которому поручено было купить арбу. Прошел слух, что едет какой-то генерал реквизировать лошадей и повозки, ксендз подумал-подумал и решил лучше вольной ценой продать, и купил С. С. Перфильев арбу. Не успели мы её водворить в свой обоз, видим, у ксендза опять на том же месте да точно такая же арба! Не вытерпел С. С. Перфильев, послал ксендзу деньги за вторую арбу, забрал её к себе в обоз и ждет, что ксендз скажет. Глядим, утром на прежнем месте у ксендза опять арба стоит, да с вида совсем как две первые. <…>[53]

…и только после настойчивых моих требований освободить хату, да и тогда не всю, а частью. Затем лазарет ушел (утром 11-го), на его место пришла летучка. После бессонной, утомительной ночи, грязные и мокрые, мы – я, дождавшийся здесь прихода летучки, и весь персонал пришедшей летучки, закусываем наспех в этой самой избе. Приходит ксендз. «Здравствуйте», – говорю я. «Вот в этом доме жили бедные люди, им сломали стекло в этом окне, церковь взыщет с них, а они не виноваты, да средств не имеют. Ваш отряд такой большой и великодушный, конечно, не захочет этого и уплатит за это стекло церкви». «Помилуйте, – говорю я, – неужели церковь так жестоко поступит с бедными людьми. Вы должны их пожалеть, тем более что повинность воинского постоя, от которого пострадало стекло, – повинности церкви домовладелицы, а отнюдь не квартирантов, рабочих ваших!» «Что же, завтра германцы придут, вы и с них тоже за разбитое стекло взыскивать будете», – негодует Босс. Ксендз не настаивает – но вот на его лугу так долго бесплатно паслись наши коровы! «Мы за всё платили, но ведь на луг-то ваш вы нас сами приглашали!» – удивляюсь я. Ксендз уходит.