Сид Чаплин - День сардины

• Название: День сардины
• Автор: Сид Чаплин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Сид Чаплин родился 20 сентября 1916 года в небольшом городке Шилдоне на северо-востоке Англии, в простой шахтёрской семье. Детство и юность отразились на всей его последующей литературной деятельности. Семья жила небогато, с детства Сид видел вокруг себя нищету, беспросветный труд, бесконечный страх безработицы. В 14 лет он начал работать. Был помощником шахтёра, кузнецом, но страстно желал учиться. Окончив вечернюю школу, Чаплин начал сотрудничать с газетой «Уголь», писать очерки, рассказы. Он работал в основном в жанре так называемого «рабочего романа». После второй мировой войны в британской литературе возник жанр, который назвали "рабочий роман". Английский писатель Сид Чаплин (1916–1986) является наиболее известным представителем этого жанра.

В своих произведениях Сид Чаплин поднимал острые социальные и философские вопросы современности. Непростые психологические и социальные вопросы решают герои романов «День сардины» (1961) и «Соглядатаи и поднадзорные» (1962) — молодые люди из рабочей среды, современники писателя.

В своем нашумевшем романе "День сардины" (1961) Чаплин повествует о судьбе современных английских тинэйджеров, "поколении икс", как его называли в 60-х гг. Главный герой романа Артур Хаггерстон ощущает себя сардиной, запертой "жестянкой" стандартного существования. Герой за свою 17-летнюю жизнь успел побывать и учеником пекаря, и грузчиком, и помощником угольщика…

По настроению и по герою книга напоминает "Над пропастью во ржи". Только этот подросток — англичанин. И тоже не знает, как себя вести с девушками, чего он ждет от жизни, как учиться и работать, кто его друзья, а кто — нет. Стычки с отчимом, искренне желающим ему помочь, полукриминальные дела его полудрузей, работа на тяжелом производстве — серые дни друг за другом. И в конце прояснения нет. Но книга какая-то светлая, хотя и облачная. Хорошо, когда люди рождаются думающими, а не как один из героев Носарь — с одной мыслью в голове. Хотя это нелегко для них самих.

---

Я пил, стараясь ни о чем не думать; пиво текло у меня по подбородку, и все надо мной смеялись. Только один человек не смеялся, и это был старый Джордж. Три большие кружки стояли перед ним на стойке, а четвертую он держал в руке. И мне вдруг показалось, что я очнулся от кошмара, почувствовав прикосновение простыни, или после бесконечно долгой ночи увидел солнце. Я быстро пододвинулся к нему.

— Здравствуйте, Джордж, — сказал я.

— Не смей так меня называть, — сказал он.

— Это я, Джордж.

— Кто ты, черт побери? — спросил он, поворачивая голову, и вот уж настоящий кошмар — он меня не узнал.

— Артур Хэггерстон, работал с вами на стройке.

— Совсем из головы вон, — сказал он. — Ты схорони с мое людей, тогда узнаешь, как трудно всех упомнить… Прости, малыш, у меня горе. Последнюю родную душу потерял. Все полегли у меня на глазах от пуль, штыков, снарядов, мин, тонули, помирали от гриппа, воспаления легких, чахотки, гибли от обвалов, сгорали живьем в рудничном газе, но один всегда оставался…

— Кто ж это, Джордж? — спросил я.

— Он сорок лет носил на плечах гроб, а теперь вот решил туда лечь, — сказал он. — Обожди-ка, да ведь это же Артур, малыш Артур, который в похоронном бюро работал.

— Да нет же, я на стройке работал, — сказал я.

— Это ты закопал дядю Джорджа и мазурика Сэма, — сказал он. — Мазурик Сэм на этот раз крепко промазал. Отправился туда, где нет никаких путевых листов.

— Умер?

— Нет, просто в санаторий поехал легкие лечить.

— Жаль, — сказал я. И сердце у меня отчего-то защемило.

— Жаль! Меня лучше пожалей. На его место меня поставили. Я теперь старший закоперщик.

— А все из-за той истории?

Он покачал головой.

— Они часа два не могли выбраться, но все-таки поспели к расчету и так обрадовались встрече с тем малым, что пошли в первую же пивную, и ну пиво хлестать. Вернее, это все Сэм. Дядя Джордж скоро смекнул, чем тут пахнет, и домой. А Сэм, бедняга, никак не мог отогреться… Наклюкался и всю ночь в канаве провалялся. Сам виноват.

— Но началось все из-за меня.

Он покачал головой.

— Ты тут ни при чем. Не воображай, будто это ты загнал его в санаторий. Он сам себя загнал.

Помогать и не надо было. Он помаленьку себя гробил с тех самых пор, как мать отняла его от груди.

Джордж, не вставая, попытался поставить пустую кружку на стойку, но не мог дотянуться. Я взял у него кружку и подал ему другую, из тех, что стояли перед ним.

— Не воображай, будто это ты, — сказал он. — Кажется, я тебе это уже говорил. — Я кивнул. — Ну, конечно же, говорил. Вот я, к примеру, винил себя в том, что было на высоте 60, — рассказывал тебе про это когда-нибудь? Я прорыл не один тоннель и вставил запалы. Но я был виноват не больше, чем генерал, который нами командовал… Это все змей проклятый нас искушает. Сидит там (он указал пальцем на пол), разевает пасть и заглатывает людей. Вот и все. Господь создал человека для радости, но змей завидует и тащит нас в преисподнюю.

— Разве это так просто, Джордж?

— Змей пожирает всех, — сказал он. — Против этого и спорить нечего. — Он единым духом осушил кружку почти до дна. — Теперь, когда в него никто не верит, ему еще сподручней стало дела делать. Это он попутал тебя и других ребят, когда вы травили моего племянника в овраге. И мой бедный племянник думал, что он убегает от вас, но как бы не так — это его змей тащил в преисподнюю, все равно как земля все притягивает, понимаешь?

— Кэрразерс-Смит?

Он кивнул.

— Тогда-то змей в первый раз и ввел его в искушение — заставил стыдиться собственной фамилии. Мне-то что. Родичей ведь не выбирают. Они тебе от рождения даны, а потом можешь их бросить — дело твое. Как только он сменил фамилию, так сразу и попал в лапы змея. Человек, который своей фамилии испугался, и мальчишек испугается, тот, который не может вынести свою фамилию, ничего не может вынести. Верно я говорю? Вот он и бежит, как заяц, падает, а женщина, это жало змея, уж тут как тут, тянет его к погибели.

И я снова представил себе, как Кэрразерс-Смит вошел в дом у оврага.

— Та женщина, которая его впустила?

— Та, с которой его змей свел.

— Значит, по-вашему, не мы с ним так поступили…

— Выбрось это из головы. Вы не ведали, что творили. И та женщина тоже. Когда мой племянник побежал с холма, он угодил прямиком в пасть змея. Не знаю уж, что хуже: наверх лезть или вниз падать. Но, видать, он ей понравился. Она не умывалась дня два, а потом пришла ко мне и сказала, что нашла его в петле, и все спрашивала: «Почему? Почему? Почему? Может, потому, что он потерял место в школе, — сказала она. — А может, потому, что скучал по жене и детям». И я не стал ей говорить, что просто он проснулся утром и увидел ее грязное лицо, грязное окно, грязные простыни, а может, еще свои грязные ногти… и понял, что он во чреве змея. — Джордж погрозил мне пальцем. — Помни, у тебя может быть шикарный дом, шикарный автомобиль и шикарная баба, ты можешь спать в чистой постели и все-таки быть во чреве змея…

— Что ж, может, вы и правы, — сказал я.

— Погляди на меня, погляди на себя, малыш Артур, — сказал он. — Все мы там. Нам и шевельнуться нельзя против воли змея. Это он выписывает путевые листы, а не я, и не Сэм, и не тот, с револьвером. Все мы вроде заводных обезьян.

И он пошевелил пальцами, словно играл невидимой игрушкой.

— Я, когда на шахте работал, — продолжал он, — часто думал: что будет, если в один прекрасный день я пробьюсь к сияющему свету? Будет ли мне хорошо? А только, Артур, мой мальчик, нигде не сияет свет, верно тебе говорю.

Барменша с жабьей мордой подошла к нам.

— Это твой знакомый? — Я кивнул. — Уведи-ка его от греха…

— Сейчас я его домой провожу, — сказал я, едва выдавливая из себя слова, и вдруг раздался звон. Старик Джордж повалился на стойку, а кружка пролетела мимо головы барменши.

— Ты тоже из ихних, — сказал он тихо. — Заодно со змеем.

Рука у него была твердая, как железо.

— Она про это не знает, Джордж, — сказал я. — Она не виновата.

— Твоя правда, — сказал он, отворачиваясь. Барменша сразу испарилась. — Бедная тварь.

— Пошли отсюда, — сказал я.

— Опять на высоту 60, — сказал он. — А она вот-вот взорвется.

— Нужно им помочь, — торопил я его.

Пришел какой-то верзила в рубашке без воротничка. Я нашарил в кармане монету.

— Не беспокойтесь, мистер, — сказал я. — Мы уходим.

— А кружка?

— Вот полдоллара.

— Полдолларом тут не отделаешься. С хозяйкой истерика, — сказал он и нырнул под стойку.

— Берегись, вот еще один! — сказал Джордж.

Верзила протянул руку за ножом, и мы увидели наколотую на ней голую женщину. Старик Джордж оттолкнул меня и, пригнув голову, врезал ему. Татуированный свалился, как тряпичная кукла. Все, кроме ирландки и старика, которые теперь сидели за тем столиком, откуда ушла молодая пара, столпились вокруг нас.

— Дайте мне его увести, — просил я.

— Сейчас я наведу порядок, вот увидишь, — сказал Джордж весело. Он замахнулся, и они бросились врассыпную.

От пивной до его дома было всего четверть мили, но шли мы добрых полчаса. Скоро я понял, что он вовсе и не хочет домой. Ему хотелось плясать, вертеться вокруг фонарей, качаться, выкидывать всякие штуки или где-нибудь в уголке разговоры разговаривать. Но потом он протрезвел и к себе меня не пустил.

— Тебе здесь не место, малыш Артур, — сказал он. — Уходи, все будет в порядке. — Он сел на каменное крыльцо и задрал голову. — Хоть бы одна паршивая звездочка. В первый раз на небо поглядел за столько лет, а они все, как назло, попрятались.

— Это потому, что туман с моря принесло.

— Не морочь себя, — сказал он. — Звезды дают людям надежду, и поэтому всякая сволота нарочно пускает дымовую завесу, понял? Там, наверху, столько света, что ослепнуть можно. Беги домой, малыш, и постарайся жить так, чтоб из тебя вышел толк.

— А как это сделать?

Он понурился и стал теребить свой потрепанный плащ.

— Не знаю. Есть миллион дорог для того, кто не думает о себе. Я старик дошлый, верь моему слову.

— А вы как, ничего?

— Ничего. Ступай.

— Ну что ж, пока…

— Пока. Или нет, обожди-ка, малыш: говорил я тебе, что получаю теперь долю от подрядчика? На прошлой неделе загреб десять шиллингов чистоганом.

Меня будто громом ударило.

— Вот как, — пробормотал я.

— Да, вот так, — сказал он. — По кому же у нас нынче поминки — по Сэму, по моему племяннику или по мне?

— Лучше бы вы ушли оттуда, как я.

— Уши вянут тебя слушать, — сказал он с насмешкой. — Разве может старая птица улететь с насиженного гнезда? Мне уж поздно начинать сначала.

Я хотел сказать ему, что еще не поздно, но ничего не мог посоветовать. Я подумал только, что он счастливый человек, если может еще радоваться жизни, быть не под высотой 60, а над нею и еще выше, где все залито светом. Но я не был так глуп и знал, что он не ждет от меня ответа.