Сид Чаплин - День сардины

• Название: День сардины
• Автор: Сид Чаплин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Сид Чаплин родился 20 сентября 1916 года в небольшом городке Шилдоне на северо-востоке Англии, в простой шахтёрской семье. Детство и юность отразились на всей его последующей литературной деятельности. Семья жила небогато, с детства Сид видел вокруг себя нищету, беспросветный труд, бесконечный страх безработицы. В 14 лет он начал работать. Был помощником шахтёра, кузнецом, но страстно желал учиться. Окончив вечернюю школу, Чаплин начал сотрудничать с газетой «Уголь», писать очерки, рассказы. Он работал в основном в жанре так называемого «рабочего романа». После второй мировой войны в британской литературе возник жанр, который назвали "рабочий роман". Английский писатель Сид Чаплин (1916–1986) является наиболее известным представителем этого жанра.

В своих произведениях Сид Чаплин поднимал острые социальные и философские вопросы современности. Непростые психологические и социальные вопросы решают герои романов «День сардины» (1961) и «Соглядатаи и поднадзорные» (1962) — молодые люди из рабочей среды, современники писателя.

В своем нашумевшем романе "День сардины" (1961) Чаплин повествует о судьбе современных английских тинэйджеров, "поколении икс", как его называли в 60-х гг. Главный герой романа Артур Хаггерстон ощущает себя сардиной, запертой "жестянкой" стандартного существования. Герой за свою 17-летнюю жизнь успел побывать и учеником пекаря, и грузчиком, и помощником угольщика…

По настроению и по герою книга напоминает "Над пропастью во ржи". Только этот подросток — англичанин. И тоже не знает, как себя вести с девушками, чего он ждет от жизни, как учиться и работать, кто его друзья, а кто — нет. Стычки с отчимом, искренне желающим ему помочь, полукриминальные дела его полудрузей, работа на тяжелом производстве — серые дни друг за другом. И в конце прояснения нет. Но книга какая-то светлая, хотя и облачная. Хорошо, когда люди рождаются думающими, а не как один из героев Носарь — с одной мыслью в голове. Хотя это нелегко для них самих.

---

Мы выпили по бутылке прямо из горлышка. Пиво было теплое, и я с таким же успехом мог бросить деньги в канаву.

— Мне все обрыдло, сержант.

— Сколько лет не слышал этого слова, — сказал он, — а в мое время, если человеку все обрыдло, никто и внимания не обращал, это в порядке вещей считалось.

— Вот и со мной так.

— Как же так! — сказал он. — У тебя ведь вся жизнь впереди.

— Вот все говорят о жизни, сержант. А что это за штука? — спросил я. — Что она дает? — И я поглядел на его деревянную ногу, лежавшую на табуретке.

— Мне-то могло быть и хуже. Многим хуже пришлось, — сказал он. — Раненые валялись на земле, кричали, звали на помощь, а мы не могли к ним пробраться. Мне повезло — уцелел. А потом — автомобильная катастрофа в Риме, и очнулся я уже без ноги.

— Вы на днях как раз про Рим хотели рассказать, про девушку.

— Ах, да, — сказал он. — Про девушку.

— И что-то сказали про ноги.

— Про ноги! Смешно, ей-богу, но в то время было не до смеху. Я тебе расскажу. Она чуть с ума меня не свела.

— Кто, девушка?

— Нечего удивляться. Много ли ты знаешь о девушках? Только и умеешь проводить после танцев сопливую девчонку, держать ее за руку, обжиматься на улице. Нет, ей-богу, ничего ты не знаешь.

— Простите, сержант, — сказал я. — Конечно, опыт у меня небольшой.

Иногда я ловко умею врать.

— Где уж тебе… — сказал он со смехом.

— Так что же про ноги?

— Ты еще молод, не следовало бы тебе рассказывать. — Но он уже ударился в воспоминания. — Солдата тоже нужно понять. Много лет не был дома, все время в походе, вокруг одни только продажные женщины.

— Проститутки?

— Аферистки. А это все равно, как вот теплое пиво — его с таким же успехом можно в канаву вылить… И это самое худшее. Те женщины, о которых мечтаешь, не про тебя, ясно? Иначе ты сам не захотел бы их.

— Понимаю, — сказал я.

— Ну нет, это ты врешь. Две вещи тебе не понять: боль от ран и тоску по женщине. Это невозможно себе представить. Взять хоть Лючию — я на нее истратил миллион лир, а то и все два, хоть она никогда ничего не просила и предупредила меня, что я это напрасно делаю. Добрался до родника, а напиться не могу, воды нет… Под конец я совсем сдурел, ходил, как лунатик. Говорил ей: «Сними туфли, Лючия мио». Она бросала на меня этакий взгляд, и хоть я мало чего мог сказать по-итальянски, зато выкатывал глаза, а когда она снимала туфли, хлопал в ладоши. У нее были красивые ножки. Загляденье. Я часто гладил их, и она гладила меня по волосам. Однажды я их поцеловал — одну, потом другую.

— А потом что?

— Ну, ласкал я эти ножки, покуда не изнемог, а она уж и вовсе голову потеряла. И вот один раз она дала себе волю. Схватила туфлю и отколотила меня, крича что-то на своем языке…

— Что же она кричала?

— Много, всего и не упомнить. Но последние слова застряли у меня в памяти: «Я не женщина!..» Но она была женщина, да еще какая! — Его глаза уставились в пустоту. — В ту ночь я напился из родника. И эта ночь заставила меня забыть все на свете.

— Вы женились бы на ней?

— Конечно, если б только она согласилась, но на другой день я как во сне вел штабную машину, полную всяких начальников, и хотел обогнать грузовик. Я остался без ноги, а Лючия потеряла все.

Я часто об этом думаю. Убеждаю себя, что, если бы пришлось выбирать — вернуть ногу или Лючию, я все-таки выбрал бы ногу… а потом мне приходит мысль, что я мог бы и не встретив Лючию все равно потерять ногу или даже жизнь.

— Все это мура, — сказал я.

— Да, мура. Но послушай моего совета — если в роднике есть вода, напейся, чтоб потом обидно не было. — Он посмотрел мне в лицо и вдруг понял все как есть. Во всяком случае, он засмеялся, весь затрясся от смеха и схватил меня за плечо. — Прости, пожалуйста, — пробормотал он. — Но если бы ты мог видеть свое лицо…

6

Я увидел свое лицо в тот же вечер. Это было в уборной в «Альбионе» — я воспользовался последними минутами перед концом второго боевика. Носарь и Малыш-Коротыш пошли в задний ряд, где обычно сидят влюбленные, а мы вывинтили все лампочки, кроме одной. После этого я пошел умыться. Голова у меня трещала и раскалывалась. Вот я и решил намочить лоб — может, полегчает. В уборной пахло мочой и раковина была полна туалетной бумаги, разорванной зачем-то на узкие полоски. Я сунул голову под кран. От головной боли и страха у меня мутилось в мозгах. Я вымыл лицо карболовым мылом, которое кто-то разрезал на кусочки бритвой, и вытерся носовым платком. А потом долго и внимательно разглядывал себя в зеркало.

С удивлением я обнаружил, что похож на рыбу: рот разинут, уши торчат, как плавники, а веснушки — словно чешуя. Единственное, что я мог сделать, — это закрыть рот. Тогда я стал похож на карлика из мультфильма, которого видел еще ребенком, — он тогда произвел на меня сильное впечатление. Большое круглое лицо и большие круглые глаза, шеи нет, голова ушла в плечи. И все же, несмотря на шрам, лицо было самое безобидное. Я не мог назвать его красивым или хотя бы привлекательным — меня никогда не будет осаждать толпа, выпрашивая автограф, но оно было безобидное. Сразу видать, что я никому зла не желаю. Я не мог понять, как это можно опасаться человека с таким лицом. Но на деле выходило иначе. Ведь по-настоящему мне не доверял никто, кроме Носаря и наших ребят, да и у них, пожалуй, были сомнения. У Балды были наверняка. Печальная улыбка, которой я наградил себя, не могла смягчить неприятного впечатления от злых глаз и саксонского носа.

Я бегом пустился по коридору, боялся передумать. Когда я прибежал, один из наших, Родни Карстерс, стоял на плечах Балды и вывинчивал последнюю лампочку. Тьма была — хоть глаз выколи. Я велел. Мышонку Хоулу с двумя младшими охранять запасной выход, а остальных поставил по обе стороны коридора.

В голове у меня словно африканский барабан стучал, и мне казалось, что вот-вот кто-нибудь спросит, откуда этот шум. Лишь из-за угла коридора сочился слабый свет, а потом зажглись лампы в зале — перерыв. В двери снизу была щель, но очень узкая. Мы слышали вопли каких-то полоумных детишек, требовавших мороженого, — это запустили рекламный ролик.

— Сейчас выбегут, — прошептал Балда.

— Засохни! — шикнул я на него. — Все на местах?

Носаря с Малышом все еще не было. Они выскользнули в дверь, как только в зале снова погас свет. Пробегая мимо нас, они хохотали, как сумасшедшие. А потом появились ребята Келли. Мы сразу отрезали им путь к отступлению. Я слышал, как один крикнул: «Какого хрена свет не горит?»

И тут мы им дали жизни. Лупили их почем зря и орали, а эхо подхватывало крики, и они становились громче в десять раз, как через усилитель. Начал я драться без всякой охоты. Но потом схлопотал сильный удар в подбородок чем-то твердым, наверно кастетом, и это поддало мне жару. Вскоре я уже не отставал от других.

В темноте не видно с кем дерешься. Кто-то хватает тебя за пиджак, или за рубашку, или вцепляется пятерней в лицо, а ты стараешься ощупью обхватить его вокруг пояса. Один из младших заплакал. Носарь крикнул:

— Ты здесь, Артур?

Я откликнулся. Но тут они прорвались и побежали назад, к запасному выходу. Дверь распахнулась с таким грохотом, что все зрители, наверно, повскакали с мест. Носарь крикнул:

— В погоню!

Мы ринулись по коридору, и у меня мелькнула мысль, что победа досталась нам очень уж легко. Мы сгрудились у двери, как стадо баранов перед пропастью. Задержка вышла из-за плачущего мальчишки, одного из тех двоих, которых я поставил у запасного выхода.

Он сидел в углу, закрыв лицо руками. И руки у него были в крови. Носарь встал около него на колени и спросил, что с ним. Он не ответил и не отнял рук от лица. Малыш-Коротыш вышел на улицу.

— Что-то больно уж тихо, — сказал он. — Не нравится мне это.

— Да, слишком легкая победа, — сказал Носарь. — Их и было-то всего несколько человек.

— И Келли с ними не было, — сказал Малыш.

— Они, наверно, почуяли неладное и смотались через главный вход, — сказал я. — Мы перехватили только троих или четверых. А остальные удрали.

— У этого мальца нос расквашен, — сказал Носарь. — Надо его увести отсюда… Род, выведи его через зал.

— Пойдем, — сказал Род. И они ушли в зал. Так было всего безопаснее. Конечно, их могли накрыть билетеры, но лучше уж билетеры, чем дружки Келли.

— Может, и нам пойти через зал? — предложил Балда.

— Они только того и ждут, — сказал Носарь. — Но мы их вокруг пальца обведем.

Он повел нас в один из тех узких переулков, которые тянутся к главной улице, вытаскивая на ходу нож.

— Убери нож, Носарь, — сказал я. Он злобно поглядел на меня.

— Не будь дураком! У них столько железа, что целый корабль построить хватит. Нам одно остается — налететь, проучить их хорошенько, а потом врассыпную.