Раймон Кено - Вдали от Рюэйля

• Название: Вдали от Рюэйля
• Автор: Раймон Кено
• Издательство: Флюид
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98358-160-9

Жизнь-эпопея Жака Сердоболя происходит на грани яви и сновидения, в додумывании и передумывании (якобы) фиктивных историй, увиденных в кинематографе, которые заменяют главному герою (якобы) действительную историю его собственной жизни. Читатель, а по сути, зритель переходит от детских фантазий (ковбой, король, рыцарь, Папа Римский, главарь банды…) к юношеским грезам (спортсмен, бродячий актер, любовник…) и зрелым мечтаниям (статист в массовке, аскет, ученый-химик, путешественник…), а под конец оказывается в обществе стареньких родителей и их гипотетического внука, завороженно наблюдающего за экранными подвигами заморского киноактера, который чем-то очень похож на него самого…

---

— Ты из Парижа? — спрашивает Люлю Думер.

— Почти. Из пригорода. Как далеко кажется отсюда пригород Парижа.

— Из какого пригорода?

— Из западного. Из Рюэйля.

— Правда? Я была в Рюэйле. Мальмезон. Лес Сен-Кукуфа.

— Забавно. Ты была в Рюэйле.

— Забавно.

Они немного покружили.

— Мы могли запросто встретиться в Рюэйле, — говорит Люлю Думер. — Ты когда там был?

Жак высчитывает.

— Мы могли запросто встретиться, — говорит Люлю Думер.

Они немного покружили.

— А знаешь, — говорит Люлю Думер, — может быть, в Рюэйле ты встречал де Цикаду? Поэта.

— Конечно. Еще бы. Де Цикаду. А как же. Поэта.

— Еще тот тип, а?

— Особенно для Рюэйля. Чтобы поразить рюэйльских обитателей, вовсе не обязательно быть таким уж выдающимся.

— Говорят, он великий поэт.

— Непризнанный. Но бывает, что все меняется.

— И великий больной, ко всему прочему. Ты когда-нибудь видел его во время приступа? Ну и зрелище!

— Да. Но я его почти вылечил. Когда был инженером-ветеринаром.

— Тем лучше для него.

— А моих родителей ты не знала? Сердоболь. Трикотажное производство. «Нет». Ты родилась в Рюэйле? «Нет». А что ты делала в Рюэйле?

— Домработницей была. С тех пор кое-чего достигла. Сам видишь.

— Но все равно: для такой славной девушки, как ты, Сан-Кулебра-дель-Порко — место далеко не идеальное.

— Выехала-то я правильно, но немного запуталась по дороге.

— Это дело надо исправить.

— Не все так просто.

— Что бы ты сказала, если бы очутилась на моем месте.

— Но ты ведь, похоже, и сам еще ничего не исправил.

— Конечно нет.

Оркестр закончил играть. Теперь за столом Сталя уже сидит целая компания: мужчина в красном жилете и его индеец борхерос, а с другой стороны Рубядзян, оклемавшийся после приступа и уже накачавшийся уиски. Треп крепчает. Жак и Люлю Думер садятся.

— А вот у вас вши были? — спрашивают у них.

А они и отвечают «Естессно».

— Я их даже разводил, — говорит Жак. — Я хотел вывести породу очень больших, очень жирных и очень сильных вшей. Перед тем как работать в кино, я занимался зоотехникой.

— Как интересно, — говорит мужчина в красном жилете, наклоняясь к Жаку.

— Очень любопытно, — добавляет индеец борхерос, который говорит по-французски так же хорошо, как папаша и мамаша Берлиц[178], вместе взятые.

Жак вглядывается в лица двух чудиков.

— Ну, так что с этими гигантскими вшами?

Это переспросил мужчина в красном жилете.

— Времени не хватило, — говорит Жак.

Индеец борхерос делает такое же разочарованное выражение, как и его хозяин.

— Я все бросил и ушел с труппой бродячих комедиантов, — говорит Жак.

— Из-за женщины, — говорит Сталь.

— Естессно.

— Из-за той, о которой ты только что рассказывал? — спрашивает Люлю Думер.

— Нет. Из-за ее сестры.

— Еще одна подруга детства?

— Точно.

Рубядзян смотрит на Люлю Думер и находит, что она очень даже мила.

— Совсем как у меня, — говорит мужчина в красном жилете. — Десять лет я был викарием в Сен-Брен-ле-Коломбен, и вот однажды мимо проезжал цирк. Я влюбился в наездницу. Чтобы увидеть эту женщину, я переоделся в светскую одежду, пришел на спектакль и уселся в первом ряду. Естественно, все меня узнали.

— Для этого следовало быть редкостным нахалом, — сказал индеец борхерос.

Индеец борхерос уже сто раз слышал эту историю, еще в ту пору, когда работал официантом в «Пети Кардиналь», но сия реплика была как бы частью совместного номера, а посему он выдавал ее так же хорошо в Сан-Кулебра-дель-Порко, как в Макао[179], Сомюре[180] или Альжирзирасе[181].

Жак даже не вздрогнул. Для него подобные встречи совсем не желательны. Он склонился к Рубядзяну и шепнул ему на ухо:

— Если ты не прекратишь так смотреть на эту девушку, я набью тебе рожу.

Мужчина в красном жилете продолжал:

— Через две недели я нагнал цирк и устроился в нем клоуном. У меня оказался талант клоуна, а я об этом даже и не подозревал. Что до наездницы, до чего ж красивая была, стерва. Я не жалею о том, что сделал.

Жак вновь склоняется к Рубядзяну.

— Слушай-ка, ты, извращенец, — выдает он ему по-английски, — if you take one more peak at my doll I break your neck[182].

Но Рубядзян, уже поднявший себе настроение вискарем, эту угрозу всерьез не воспринимает. Он продолжает пялиться на Люлю Думер.

— Как пришел к вам этот талант? — спрашивает Сталь у индейца борхерос.

И тут Рубядзян получает…

— Еще когда я был официантом, — отвечает индеец борхерос, — то поражал посетителей…

…прямо в пятак…

— …тем, что пережевывал ножки омаров, ракушки улиток и даже маренских устриц. Но вот раскусить португальские так ни разу и не смог.

…сокрушительный…

— А однажды один очень образованный молодой человек, который часто приходил к нам обедать, даже сравнил меня с вэгэ[183], ну, с поэтом, знаете.

…удар.

Рубядзян падает на пол. Его поднимают. Ему промакивают шнобель. И он начинает распускать нюни.

Былиж они два старых приятеля прожилиж шесть месяцев в диких лесах среди индейцев борхерос исключительно диких и вот тебе на из-за женщины конец старой дружбе, былиж два старых приятеля прожилиж шесть месяцев вместе в диких лесах среди…

— Смени пластинку, — сказала Люлю Думер. — А потом, мне эта музыка не нравится.

— Сваливаем отсюда? — предложил Жак.

Они ушли вместе.

X

Могильщики принялись сеять землей поверх опущенного гроба, снег падал туда же и даже на самое дно; крышка покрывалась белыми пятнами. Де Цикада всхлипывает в последний раз, Сердоболь и Предлаже отрывают его от этого зрелища, де Цикада утирает слезы, они медленно выходят с кладбища. Их окутывает снежный вихрь, машину Сердоболя уже полностью замело. Неподалеку от них Валерианов холм морозит свой горб в свинцовом небе. Не слышно ни звука. Трое мужчин садятся в машину Сердоболя.

— Ну и погода, — говорит Предлаже.

— Сегодняшний вечер вы проведете у меня, — говорит Сердоболь де Цикаде. — Вы останетесь у нас ужинать.

— Соглашаюсь охотно, — говорит де Цикада. — У вас, Сердоболь, чувствительная душа, хотя вы и не поэт.

— Я — ваш друг, де Цикада, — говорит Сердоболь.

— У меня такая тоска, — говорит де Цикада. — Уверяю вас, сейчас мне совсем не хочется писать стихи. Ах, черт возьми, только подумать, что она будет гнить как падаль, от этого у меня сердце разрывается. А всем остальным до этого нет никакого дела, черт возьми, черт возьми, черт возьми.

— Не переживайте так, де Цикада, — говорит Сердоболь.

Он наконец завел машину, «дворники» начали медленно счищать снежные хлопья, машина тихо тронулась.

— Легко сказать: не переживайте. Но ведь ничего уже не поделаешь. Какой ужас!

— Увы, — сказал Предлаже, не раз уже тронутый траурной скорбью.

— Уверяю вас, когда я вернусь домой, мне совсем не захочется писать стихи. Что за жизнь, что за жизнь.

— Это забудется, — сказал Предлаже.

Де Цикада повернулся к нему:

— Вы так думаете?

— Увы, — сказал Предлаже.

Доехав до Пастушьей площади, они повернули налево и поехали вверх по авеню Жоржа Клемансо[184].

— И потом, — сказал Сердоболь, — она уже столько лет не является вашей женой. Это должно вас немного утешить.

— Именно это я никак не могу переварить.

Они замолчали до самой Шаровой площади. Еще немного, и они будут в Рюэйле.

— Только подумать, — воскликнул де Цикада, — только подумать, что черви уже начали ее жрать!

— Не надо преувеличивать, — сказал Предлаже.

— То есть?

— Мадам де Цикаду предали земле в зимнее время и в герметично закрытом гробу, а посему можно с максимальной вероятностью утверждать, что ни одна личинка насекомого не успеет вылупиться на ее теле, которое будет разлагаться медленно в соответствии с законами естественной ферментации и в итоге превратится таким образом в прах, так и не став жертвой тех, кого мы, энтомологи, называем образно и почти что поэтически работниками смерти, а именно скромных членистых, весьма полезное призвание коих состоит в том, чтобы на наших широтах уничтожать остающиеся на свежем воздухе трупы, преимущественно животных, поскольку человеческие останки, по обычаю, предаются земле, как это мы, увы, только что имели возможность наблюдать.

Де Цикада подавил всхлип.

— Мысль о том, что она мало-помалу высушится и превратится в прах, меня немного утешила. Спасибо, Предлаже.

— Вот положительная сторона науки, — произнес с некоторой завистью Сердоболь.

— А, — спросил де Цикада, — что на самом деле представляют собой могильные черви?

— Я кое-что знаю по этому поводу, — сказал Предлаже, — поскольку изучал вопрос вместе с одним ученым, доктором Мененом. Это действительно — по крайней мере, в начальный период загнивания — личиночные червячки, ибо речь идет о личинках диптеров, в частности, Calliphora vomitoria, проще говоря, самой обыкновенной синей жирной мухи, Curtonerva stabulans, то есть ее сельской разновидности, а также Phora atterrima и Ophyra cadaverica, которые появляются лишь после того, как бутириновое и казеозное[185] брожение переходит в аммиачное.