Анатолий Субботин - За землю Русскую

• Название: За землю Русскую
• Автор: Анатолий Субботин
• Издательство: Издательство ДОСААФ СССР
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988
• ISBN: ISBN 5-7030-0035-1

Роман об Александре Невском — талантливом полководце, дипломате, выдающемся государственном деятеле Древней Руси.

Его ратная деятельность пришлась на тяжелую для Руси пору монгольские орды опустошили страну, с запада угрожало нашествие германских, скандинавских и литовских феодалов. В этих условиях Александр Невский вел сложную политическую борьбу, целью которой было сохранение независимости русского народа.

Для массового читателя.

---

— Князя Александра нынче нет в Новгороде Великом, — подняв голову, с достоинством произнес боярин. — Бежал Александр от гнева святой Софии, — продолжал он. — Ни с Александром, ни с родителем его Ярославом Всеволодовичем не живал в мире Новгород.

— Благородный рыцарь Конрад фон Кейзерлинг, — Балк показал на рыжебородого рыцаря, находившегося в шатре, — утром нынешним прибыл из Риги и передал весть об изгнании Александра.

Нигоцевич, не обращавший до того внимания на молчаливого рыцаря, сидевшего в стороне, поднял на него глаза и от изумления онемел. Кровь багровыми пятнами подступила к его лицу, в глазах отразилась растерянность, но тут же вспыхнули они гневом.

— Знаю лыцаря, что сидит там, — мотнув головой в сторону Кейзерлинга, с трудом выдыхая слова, молвил Борис Олелькович, обращаясь к командору. — Обидчиков, как он, у нас, в Новгороде, не в горницу зовут, а бросают в поруб да в полынью.

— Что ты сказал, боярин? — Кейзерлинг непонимающими глазами уставился в лицо Нигоцевичу.

— То и сказал, не по пути с тобою, лыцарь!

— Как?! Ты, безумец, смел произнести обидное слово рыцарю пресвятой девы! — вскричал Кейзерлинг. Он вскочил и, опустив руку на рукоять меча, шагнул к боярину. — На псарне с шелудивыми псами место твое, а не в шатре благородного рыцаря.

— Такие-то лыцари, как ты, у меня в вотчинах свиней пасли, — прошипел Нигоцевич.

Фон Балк, не зная причины распри Нигоцевича с Конрадом фон Кейзерлингом, полагал вначале, что спорщики покричат, попетушатся, а потом он примирит их. Но когда Кейзерлинг схватился за меч, фон Балк, чтобы обуздать петухов, сказал громко и решительно:

— Именем пресвятой девы! Ты, рыцарь, и ты, боярин, оставьте вражду! Не знаю, что явилось причиной ссоры вашей, но не место ей между союзниками и друзьями. Чем рыцарь Конрад фон Кейзерлинг обидел тебя, боярин?

— Обрызгал он меня и грозил…

— А ты, брат Кейзерлинг?

— Не встречал боярина, не знаю его…

— А на пути нынче, — перебил Нигоцевич. — В низине, у озерка… Обогнал ты меня.

— Ах, там… — Кейзерлинг засмеялся. — Видел возок, крытый рогожей… Прости, боярин, не узнал.

В шатре вновь появился Иоганн. Он вошел так бесшумно, точно вырос у порога.

— Гонец из Пскова, благородный рыцарь, — произнес он, отвечая на немой вопрос фон Балка.

При этих словах Нигоцевич вздрогнул. Лицо его вытянулось, в глазах появился огонек изумления и любопытства.

— Пусти гонца, Иоганн! — произнес фон Балк.

— Слава Знамения богородице! — забыв о споре с рыцарем, широким крестом обмахнулся боярин. — Ждут нас на Пскове, помнят.

— Псков близок братьям Ордена меченосцев, — как бы объясняя появление гонца, произнес фон Балк.

В шатер, согнув спину, вошел гонец. Истертые хвосты лык рваными языками торчали из его разбитых лаптей. Широкий — не по плечу — сермяжный зипун тоскливо висел на тощем, костлявом теле. Прижимая к груди войлочный колпак, тяжелый и жесткий от дождя, гонец поклонился и, видимо, не зная, с кем говорить ему, молча косил глазами то на русского боярина, то на чужих рыцарей.

— С какою вестью ты прибыл из Пскова? — спросил фон Балк, морщась при виде неприглядной, забрызганной грязью одежды гонца, выдававшей, что путь из Пскова совершен не на коне, а пеше, тропами и проселками.

— Послан я от болярина Твердилы Иванковича со словом к Ярославу Володимировичу, князю псковскому, — все еще озираясь и тревожно кося глазами на рыцарей, ответил гонец.

— От Твердилы Иванковича? — встрепенулся Нигоцевич. — Хоромы коего на Полонище… Знаю болярина. Батюшка его, что посадником степенным сидел на Пскове, жив ли?

— Год уж миновал, как преставился старый болярин наш.

— Преставился… Царствие небесное болярину Ивану! — покрестился Нигоцевич, моргая глазами на верх шатра. — Кумом был мне. А Твердила, молодой-то болярин, здоров ли? Как ныне люди живут на Пскове?

— Болярин Твердила Иванкович здоров, а живем на Пскове худо, осударь-болярин. Мало подвозу хлеба, на людей мор напал… Отпевать не успевают попы.

Гонец рад бы и дальше продолжать рассказ о горестях и бедах Пскова, но фон Балк остановил его.

— Что велел боярин Твердила сказать князю Ярославу Владимировичу?

— Не гневайся, лыцарь, но то, что наказал болярин, велел он передать из уст в уста князю.

— Князя Ярослава нет в войске, — строго, словно приказывая гонцу сказать обо всем, что велено в Пскове, оборвал фон Балк.

— Не страшись, говори, паробче! — посоветовал Нигоцевич. — Знаю твоего болярина… Поведай благородному командору все, что молвил бы князю.

Гонец помешкал. Видимо, сомневался он: передать ли слово Твердилы Иванковича рыцарям? Но совет Нигоцевича пришелся кстати. «Свой» боярин, знает он Твердилу Иванковича. Запинаясь и теряя слова, сказал:

— Болярин Твердила велел поведать князю Ярославу Володимировичу… Рать псковская с воеводою Гаврилой Гориславичем вышла из Пскова на помощь изборянам. Гонец, промолвив, покосился на длинную, прямую фигуру командора, безбровое лицо и плотно сжатые губы которого внушали страх. — И еще болярин велел поведать, — добавил гонец после небольшого молчания — ждут на Пскове князя Ярослава Володимировича, найдет он там дружбу и помощь.

— Людно ли войско, что выступило к Изборску из Пскова? — спросил фон Балк.

— Четыре ста пеших ратников и до трех дюжин конных.

— Как вооружены они?

— По-всякому, лыцарь. И топоры, и копья, и рогатины видел я в войске Гориславича. Еще болярин Твердила велел поведать, что на Пскове городовая дружина и троицкая не поднимут меча на князя.

— Слава пресвятой деве! Скажешь благодарность князя Ярослава Владимировича и друзей его — рыцарей Ордена меченосцев — своему боярину, — одобрил фон Балк весть, переданную гонцом. — Давно ли выступили псковичи?

— В воскресенье. Через день будут у Изборска.

— Все ли сказал ты, что велел боярин? — спросил рыцарь.

— Все… Все, что видел и слышал.

— Готов ли в обратный путь?

— Как повелит ваша милость.

— Хоромы зятя моего, болярина Нежилы Агафоновича, близ Твердилиных, кои на Полонище, целы аль разворованы? Не ведаешь о том? — вспомнил Нигоцевич, когда командор замолк.

— Целы, только… — начал было гонец, но фон Балк остановил его жестом.

— Пора отдохнуть гонцу, боярин, — сказал он Нигоцевичу. — Ввечеру, как будет время, спросишь и о хоромах. А ты, мужик, — фон Балк уставился на гонца, — выйдешь в Псков утром. Скажешь Твердиле боярину, скоро-де князь Ярослав Владимирович будет на своей отчине; велел-де он, князь Ярослав, ему, Твердиле, блюсти во Пскове княжее дело, не просить помощи у Новгорода и других городов. А как он, князь Ярослав Владимирович, с войском будет у Пскова, велел бы Твердила открыть ворота острога псковского. Князь Ярослав не ищет крови людей своих.

Гонец поклонился. Жестко хлопнула за ним намокшая пола шатра, будто прогрохотал заблудившийся гром. Борис Олелькович взглянул на застывшую прямую фигуру командора, вздохнул про себя: «Ох, грехи! Сидит, будто кость проглотил». Рыжий Кейзерлинг, обидчик давешний, закрыл глаза и вроде дремлет.

— Думал я, — начал Нигоцевич и помедлил, не зная, слышат ли его рыцари. — Пора открыть ворота в Изборске да трогаться к Пскову. Гонец от болярина Твердилы Иванковича недаром был…

— И наше желание, боярин, быть в Изборске, — косясь на Нигоцевича неподвижной деревянной улыбкой, усмехнулся фон Балк. — Но дерзко и зло бьются изборяне.

— Неслухи, эко ведь, — промолвил боярин, негодуя то ли на упрямство и храбрость изборян, то ли на рыцарей, бессильных сломить мужество защитников города. — Хитростью не оборем ли?

— Хитрость не сломит копья, боярин, меч о нее не зазубрится.

— Не зазубрится, правду молвил ты, благородный лыцарь, а, бывало, хитростью-то и в поле били супротивников и городовые стены ломали. Вели-ко рубить срубы сосновые, вроде изб, да чтоб выше они городовых стен были… Срубы поставим на каты, а внутри сядут воины. Ни стрела, ни копье им не страшны будут. Лес сырой, неокоренный — огонь его не возьмет. На катах подведем срубы к городу и начнем битву.

В безбровых глазах фон Балка затеплилось что-то живое.

— Совет твой умен, боярин, — помолчав, сказал он. — Может, так и поступим, но прежде отразим рать, что идет к Изборску от Пскова.

— Сказал бы и я о псковичах, посоветовал бы.

— Говори, боярин!

— Воевода Гориславич, который идет из Пскова с войском, не ведает, чаю, о Твердилином гонце к нам, идет без опаси. Суди вот, благородный лыцарь: не выйти ли навстречу ему, захватить на пути врасплох…

— Не знаем мы пути псковичей, — не отвергая совета, но, видимо, неуверенный в том, что удастся перехватить Гориславича, сказал фон Балк.