Анатолий Субботин - За землю Русскую

• Название: За землю Русскую
• Автор: Анатолий Субботин
• Издательство: Издательство ДОСААФ СССР
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988
• ISBN: ISBN 5-7030-0035-1

Роман об Александре Невском — талантливом полководце, дипломате, выдающемся государственном деятеле Древней Руси.

Его ратная деятельность пришлась на тяжелую для Руси пору монгольские орды опустошили страну, с запада угрожало нашествие германских, скандинавских и литовских феодалов. В этих условиях Александр Невский вел сложную политическую борьбу, целью которой было сохранение независимости русского народа.

Для массового читателя.

---

— А посол ордынский? Отпущу его с миром — не люб стану и городу, и гостиным и иным людям, — Александр повторил тревожившую его мысль.

— Может, и не люб, но тем ли решится спор? Встанет против тебя Новгород, будет искать брани, тогда не совет господ, а ты положишь гнев свой на Новгород. Года не минет — будут просить тебя новгородцы к себе на княжение, на твоей воле.

— Одумаются аль люб буду? — недоверчиво произнес Александр.

— Не одумаются и не люб, ливонские меченосцы тебя заступят.

— Не жду того, да и ты давно ли иное говорил?

— Противу твоей воли заступят, — повторил свою мысль боярин. — Не влюбе меченосцам встреча с тобой и твоими полками, а уйдешь из Новгорода — меченосцы станут у Пскова.

— Так ли? Помню, в былую пору, когда Орда воевала Владимир, ты, болярин Федор, советовал мне не покидать Новгорода. Говорил, что уйду с дружиною, а вотчинники сговорятся с ливонскими лыцарями, откроют им ворота.

— Говорил, Александр Ярославич, — согласился Федор Данилович. — И нынче сказал бы, да сила наша выросла и Новгород по-иному думает. Нынче поход свеев и то, чего ищут меченосцы, тревожит вотчинников, а особливо тревожит владычный двор. Меченосцы не закроют глаз на то, чем владеет святая София. Войдут в Новгород — встанут тогда их замки на вотчинных и владычных землях. Оберегая себя, поклонятся тебе вотчинники.

— Исполнится твое слово: честь и хвала тебе, Федор Данилович, — сказал Александр и, помолчав, добавил — Но быть ли тому? Уйду из Новгорода, не станется ли горше рознь на Руси?

— Нет, Александр Ярославич. Не будет сильной княжей власти и единой воли на Руси, быть и розни. Дед твой, Всеволод Юрьевич, много положил трудов на укрепление Суздальской земли, на собирание под своим стягом земель дальних и ближних. Детям своим, внукам и правнукам завещал он продолжать дело его; был бы велик род Юрьев в потомках. Не люб тебе мир с ханом и мне не люб. Но прими, дай мирную грамоту, огради себя и Новгород. А как дать ту грамоту, вели мне о том говорить с послом хана. Улещу ордынянина.

Дадим обещание, а после нам судить — на чьей воле быть миру.

— Хитро мыслишь, болярин.

— По делу толк, по делу и спрос, — ответил боярин. — Тебе, княже, оберегать и крепить княжее дело на Великом Новгороде. Ты не писал ряды, ныне волен принять ее по обычаю, волен отвергнуть. На даре с волостей живут в Новгороде князь и дружина по старым обычаям, и в даре обычай мы не преступили. Нет в земле Новгородской ни вотчин княжих, ни холопов.

— В том зло и печаль, болярин, что на даре с волостей живем в Новгороде. Не пора ли брать вотчины, холопов садить в них и половников? А поступим так — не миновать распри.

— Не миновать. Не владели князья вотчинами на Новгороде, — стараясь понять, что решил Александр, заговорив о вотчинах, сказал Федор Данилович.

— Да. Не к чести своей — ни страха перед болярством не нарушали обычай. За мирные грамоты наши хану ополчатся на нас вотчинники. За то советуешь ты, болярин Федор, положить мне гнев на Новгород и уйти с дружиною в Переяславль. И то я слышал, начнут поход ливонские лыцари — явятся ко мне новгородцы, попросят забыть обиды. Верю тебе, болярин, но распрю за мир с ханом не приму. Коли быть распре — иное молвлю: приму на себя вотчины переветов, изменников новгородских. Против воли верхних скажу в том свой суд. Не грех, болярин, искать нам и вольные земли. На том решим: говори с послом ордынским, пиши грамоту хану, но чести моей не порочь, величай Новгород не улусом ханским, а Господином Великим. О том, что молвил я о вотчинах, размысли и делай все, как положено по праву княжему.

Глава 7 Не люб Новгороду

Звонили к поздним обедням, когда на Лубяницу, в хоромы Онцифира, прибежал кузнец Никанор. Был он встревожен. Черные следы копоти, размазанные по лицу, усиливали впечатление растерянности и угрюмого недовольства.

Видимо, Никанор стоял у горна и в чем был, даже забыв накрыть голову, прибежал на Лубяницу.

При виде его Онцифир чуть не ахнул.

— Издалека ли бежал, Никаноре? — спросил. — Из кузни с Ильиной аль из полону ордынского?

— Не из полону, Онцифире, — отдышась, ответил Никанор. — А чую, быть нам полонянниками.

— Никак ты угарного меду хлебнул, Никаноре? — остановив речь кузнеца, усмехнулся Онцифир.

— Росинки во рту не было… — начал было Никанор, но вдруг, умолкнув, подошел ближе к Онцифиру и шепнул: — С худою вестью я.

— Какая весть? О чем ты молвил?

— Тебе ль не знать, почто пытаешь?

— Не пытаю, а доподлинно не ведаю ничего, Никаноре, — сказал Онцифир, изумясь поведению Никанора и не понимая, что испугало его. — Черный мор миновал Новгород, пожаров все лето не слышно…

— Князь… Александр Ярославич уходит.

— На ловища? На Шелонь аль на Мету?

— Не на Мету. Не смейся, Онцифире, не о ловищах я… Уходит он из Новгорода; дружина с ним и дворские со княгинею… Уходит всем поездом.

— Нескладное твое слово, Никаноре, — подумав, молвил Онцифир. — Тихо было на Новгороде, ни споров, ни распри… Пустой слух небось?

— Не слух, Онцифире, правду сказываю. От княжего друга, воеводы Гаврилы Олексича, слышал.

— Не посмеялся ли над тобой Олексич?

— Нет, Онцифире, не посмеялся. Кольчужку я вязал ему. Час тому места побывал Олексич в кузне… Оставил у ворот коня, идет; вижу — встревожен, лицо будто огнем палит. Спрашивает: готова ли кольчужка? Через два дни, говорю, наденешь ее на себя, витязь. А он: «Ох, поздно, Никаноре! Дай к полудню завтрашнему!» Заупрямился я… И то молвить, не люблю наспешку клепать колечко. Олексич свое: «Сделай, Никаноре, к полудню, как прошу. Завтра князь поездом, с княгинею и дворскими уходит в Переяславль… Дружину берет с собой».

Онцифир с потемневшим лицом слушал Никанора. Недоверие, с каким он отнесся вначале к словам кузнеца, исчезло. Теперь он, видимо, размышлял: за что разгневался Ярославин на Новгород? Правда, на торгу и в городе по-разному говорили о приезде ордынянина. Многие желали изгнания его, но изгнание послов иноземных не в обычаях новгородских.

— Чем обижен Ярославин? — спросил он. — Молвил о том Олексич?

— Страшно верить, Онцифире, тому, что он молвил. Тот ли уж Ярославин нынче? Возгордился он победой над свеями, так возгордился, что будто не Великий Новгород слово имеет, а он, князь, словом своим решает и суд и волю.

— Смутна твоя речь, Никаноре, — вздохнул Онцифир. — Уходит князь Александр; не следует ли спросить его: был ты, княже, люб Новгороду, почто хочешь жить в нелюбе?

— Мир с ханом взял Ярославин, в том и распря, — резко, точно ему не хотелось или стыдно было упоминать о мире с Ордой, вымолвил Никанор. — Ввечеру вчерашнем начал Ярославин спор с болярами в Грановитой. Сказал, что берет за княжий двор вотчины Нигоцевича, кои нынче за святою Софией; сказал и о мире с ханом. Совет в Грановитой не принял слово князя. Ярославин не стал слушать боляр. «Не любо мое слово Новгороду, то и мне не люб Новгород», — сказал. Были прежде споры и распри у верхних с Ярославичем, душой я стоял за него, а нынче…

Онцифир поднялся с лавки, прошел к двери в горенку Васены, открыл, заглянул туда. Васены нет дома. Под ногами лучника жалобно, будто простонав, скрипнула половица. Онцифир вернулся к столу и, не садясь, срывающимся, глухим голосом сказал:

— Не сладкую весть ты принес, Никаноре. Недавно, как вернулось войско после битвы со свеями, слышал я от князя Александра доброе слово и обещание, что братчины людей ремесленных, как встарь, будут сами судить суд по делу и ремеслу. Неужто изменил слову своему Александр Ярославич? Забыл? Сказал мир с Ордою и суд свой о княжих вотчинах на Новгороде. В горнице, Никаноре, мы не высидим правды, надо людей спросить.

— Вече велишь звонить, Онцифире?

— Повременим. Сходим ко двору Василия Спиридоновича, проведаем, как гостиные люди мыслят.

…Слух об уходе князя и гневе его на Новгород только родился, но уже встревожил жителей. Тихо стало в городе, даже гости на торгу не кричат, как прежде, расхваливая товары. К первому слуху прилипли подслушья. Не о княжем уходе, не о распри князя с боярством вотчинным передают досужие языки… Мутная, мутная течет вода: «Уйдет князь Александр, не обсохнут следы его поезда, как за валом и столпием новгородского острога покажутся ордынские конники». Сказывают, прибежал кто-то из Заильменья, видел он там ордынское войско; движется оно к Новгороду дорогами и по бездорожью.

Шел Омоско-кровопуск к торгу. У Верхнего ряда обступили его люди.

— Где пропадал, Омос? — спрашивают. — Не видно тебя, голос твой забыли.

— Уж не за море ли ходил?

— Чай, и там нужда в кровопусках.

Отмалчивается Омос, не балагурит. Щиплет бороду.

— Есть ли, братцы, нынче язык у Омоса?