Анатолий Субботин - За землю Русскую

• Название: За землю Русскую
• Автор: Анатолий Субботин
• Издательство: Издательство ДОСААФ СССР
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988
• ISBN: ISBN 5-7030-0035-1

Роман об Александре Невском — талантливом полководце, дипломате, выдающемся государственном деятеле Древней Руси.

Его ратная деятельность пришлась на тяжелую для Руси пору монгольские орды опустошили страну, с запада угрожало нашествие германских, скандинавских и литовских феодалов. В этих условиях Александр Невский вел сложную политическую борьбу, целью которой было сохранение независимости русского народа.

Для массового читателя.

---

— Союз христианских народов против нечестивой Орды благословит бог и святая церковь его, — медленно произнес владыка. — Споры христианского Востока и христианского Запада — не преграда к совместной борьбе против язычников. Не сомневайся, княже, всякое бо сомнение есть шаг к бессилью. Не слухами и не старческими домыслами навеяно то, о чем говорю и что надлежит решить тебе, князю. Гостит в Новгороде папский легат, облеченный доверием, муж мудрый…

— Папский легат… В Новгороде? — не утерпел, спросил Александр.

— Да. Видел его аз и беседовал с ним о делах церкви.

— Чего он хочет?

— Не мне, обремененному недугами, доверит он свои тайны, — устало опустясь на ложе, ответил владыка. — Скромным путешественником явился он на Новгород, а живет у единоверцев на Готском дворе. Тщусь надеждой, княже, в старости моей видеть радость и мир над домом святой Софии и над градом нашим.

Глава 26 Путь в городище

Тревожные раздумья всю ночь беспокоили Александра. Изумляло его и настораживало то, что услышал он от владыки. Казалось, владыка искренне радуется тому, что видит князя, и в то же время он говорил и держал себя так, словно не открыл Александру всех своих дум. И в недуге старец остался верен себе. Александр не сомневался в том, что владыка о многом говорил с папистом, но о чем сказано было, умолчал, ограничась похвалами латынянину.

«Не хитрость ли и обман скрываются под личиной любознательности паписта? — думал Александр. — Буду говорить с ним».

Рано просыпается Новгород. Алеет заря на востоке, а над крышами уже вьется дым, белыми струйками поднимаясь к небу. У колодцев, перекликаясь с шумными, бестолковыми стаями галок, скрипят «журавли», тянут из глубины бадьи со студеной водой, чистой, как слеза девичья.

Об эту пору улицами Торговой стороны мчались два всадника. Уличные сторожа, снимавшие решетки на переходах у Верхнего ряда, ворчали, приговаривая:

— Княжие дружинники… Скачут-то, осподи! Свои-то головы сломят — ладно, а ну как затопчут кого…

На Ильиной улице заливисто орут петухи, деловито квохчут и роются в дорожной пыли куры. Всадники мчатся, не сдерживая коней. Хлопая крыльями, обезумев, куры спасаются в стороны. Рябая, с черным хохолком, сбитая копытом коня, испустила предсмертный крик. Из ворот Никаноровых хором вылетела босая, в шитой мережками рубахе Мардальевна.

— Ах, погубители! — подняв хохлатку и грозя вслед всадникам, заголосила она. — Споткнулись бы кони у вас, сломать бы вам шеи беспутные!

— На кого кличешь беду, Мардальевна? — спросила выбежавшая на крик из соседних хором женщина. — Уж не воры ли?

— Дружинники княжие. Скачут улицей, как ошалелые… Хохлаточку погубили. На княжий суд пойду…

Когда выбрались за город, на Красное поле, передний из всадников придержал коня, подождал товарища и сказал, улыбаясь:

— Люблю, Олексич, когда конь мчится быстрее ветра. Рад ли ты, что мы снова в Новгороде?

— Рад, княже, — коротко ответил Олексич. — И мне любо скакать на лихом коне, но теперь пойдем-ка шагом. Весточка у меня есть.

— Добрая ли? Уж не наведался ли молодец на Нутскую улицу, к косящатому окошечку Катерины-свет? — рассмеялся Александр. — Жива ли она? Не забыла ли молодца?

— Не успел, княже, не наведался, — улыбнулся Олексич.

— Небось ждет. Не томи молодушку, Олексич, приголубь! Не звала бы обманщиком ближнего дружинника.

Олексича смутила речь Александра, но нечего возразить молодцу, не в чем и оправдываться. Он подогнал коня и, поравнявшись с князем, сказал:

— Вечером, как вернулись со владычного двора, говорил я, княже, с Яковом Полочанином. Сказывает он: Ивашко, дружинник твой, был на княжем дворе.

— Ивашко? — придержал коня Александр. — Где пропадал он? Почему бежал от похода на свеев? Спрашивал его Яков?

— Спрашивал.

— В трусости повинен молодец? — нахмурился Александр. — Почему Яков не схватил его? Жаловал я отрока, а он клятву и слово нарушил.

— Ни в трусости, ни в нарушении клятвы нет Ивашкиной вины, Александр Ярославич.

— Что ты молвил?

— Не повинен. Приспешник Нигоцевичев кончаром поразил молодца.

— Где? Почто поддался злодею?

Взгляд Александра был все еще хмур, но в голосе послышалось любопытство.

Олексич рассказал князю обо всем, что сам знал о походе Ивашкином на Шелонь, о встрече на займище и о том, как злодей хитростью обошел витязя, ранив его.

— Виноват или прав отрок — ввечеру, как вернемся в Новгород, спрощу сам. Где обитает он? — спросил Александр.

— По первости жил на княжем дворе, но скучал без дела. Ушел к мастеру Никанору на Ильину. Весной, после ледохода, сел гребцом на ладью Василия Спиридоновича.

— Что за поход? Куда ушел Спиридонович?

— На Готланд, в Висби. С товарами повели ладьи. Александр некоторое время ехал молча. На лугах, раскинувшихся по сторонам дороги, трава начала обсыхать, солнце грело сильнее.

— Кто еще из торговых гостей ушел в Висби? — спросил.

— Афанасий Ивкович. Будет благополучен путь морем, в полулете вернутся в Новгород.

Глава 27 Искусство деда Левоника

Никанор был в кузне, когда скрипнули ворота и колеса застучали по мостовому въезду. Вскоре со двора окликнули:

— Принимай крицы, Никаноре!

Никанор доковал изделие, бросил его в лоток и тогда лишь выглянул из кузни.

— Кто прибыл, не Василько ли?

— Я, Никаноре.

— Хорош гость и ко времени, — довольный приездом Василька, Никанор показался на дворе. — Нужно мне железо кричное, хотел о том весть подавать.

Василько отпряг лошадь, привязал ее к телеге и повесил на передок сплетенный редкими петлями мочальный кошель с сеном. Никанор, стоя у телеги, осматривал крицы.

— Сам варил крицы, Василько?

— Сам, бранить не будешь. Воз железа тебе и дар от деда Левоника.

— Как живет старый?

— Крепок. Деду Левонику и сто годов — не годы. Свое изделие послал… Вот, любуйся, Никаноре!

Василько передал Никанору топор, скованный Левоником.

Топор Левоника не похож на те, что ковались в Новгороде, не похож и на иноземные. Широкое и тонкое лезвие топора посажено наглухо на длинное топорище с проложенными по бокам двумя железными полосами и схваченное кольцами; топорище прямое, длиною оно напоминало древко медвежьей рогатины. Обушок топора вытянут клевцом и изогнут «к себе», на манер багорчика; лезвие округлено так, что напоминает серп месяца. Бородка лезвия прихвачена кольцом к топорищу, а острый носок рогом вытянут вверх.

Никанор с любопытством, со всех сторон, оглядел изделие, тряхнул на руке, помахал им.

— Топор как перышко, а топорище полпуда, — сказал. — Носок — хоть коли им заместо рогатины. Не пойму, в чем хитрость. Стоек ли топорик, Василько? Пробован?

— Пробован, Никаноре. По твоему уставу на пять слоев кован, — ответил Василько.

Они вошли в кузню. Никанор указал Васильку на железную плашку, валявшуюся близ кряжа наковальни.

— А ну, ударь! Поглядим, стоек ли?

— Пытал, Никаноре, у себя в кузне. Стоек, не гнется.

— То у себя, а то здесь.

— Не веришь, гляди!

Василько взял топор, поплевал на ладони и размахнулся. Со свистом сверкнуло широкое лезвие, рассекло плашку.

— Ни зазубринки, — обтерев с лезвия приставшую к нему землю, довольно произнес Василько. — Хорошо рубит.

Никанор снова осмотрел топор, поднял куски рассеченной плашки. На разрубе железо гладко блестело.

— Добрый мастер Левоник, — похвалил. — Ковал я топоры и плотницкие и боевые, но как этот — впервой вижу.

— Дед Левоник умеет колдовать над железом, — довольный похвалой Никанора, сказал Василько. — Он и название своему топору припас. Топоры, которыми лес валят в борах, мужики секирами называют. Левоник и говорит: моим-то не лес, а врагов валить; маховой, говорит, он, под стать секире. Велел и тебе сказать, что не топор ковал, а секиру.

— Не тяжел, а секиры стоит, — согласился Никанор.

— Наказывал мне Левоник, — продолжал Василько. — Отдай, говорит, игрушку мастеру Никанору и не забудь, напомни: не на то дарю, чтобы изделие мое ржа ела, а чтобы размыслил мастер и оценил. Рубит, сказал, моя секира, как топор, вперед колет, как копье аль рогатина, а клевцом лыцаря в железах повергнет наземь, как багорчиком; закалена, сказал, секира на кремень, ни железо, ни медь от нее не укроют.

— Хитро кует, хитро и думает Левоник, — одобрил Никанор. — Перед свейским походом сковал я меч в дар Александру Ярославичу, а Страшко — перо к копью. С тем мечом и копьем Ярославич в бою был. Как вернулся в Новгород, молвил: хороши меч и копье, что скованы нашими кузнецами, лучше франкских. Ныне поглядит он на изделие Левоника; ни у ордынян, ни у лыцарей нет похожего топорика, да и хитреца небось нет под пару старому Левонику.