Шейла Фицпатрик - Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России

• Название: Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России
• Автор: Шейла Фицпатрик
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8243-1413-7

Работа Шейлы Фицпатрик, специалиста по советской социальной, политической и культурной истории, посвящена проблемам индивидуальной идентичности в советском обществе, процессам ее «переделки» после революции 1917 г. и их социальным последствиям, а также начальному этапу новой трансформации идентичности после распада Советского Союза.

Книга предназначена для специалистов-историков и для широкого круга читателей, интересующихся советской и российской историей.

---

Иногда, правда, партийное осуждение бывало гораздо более суровым. Хирург А. (судя по фамилии, русский по национальности) неоднократно становился объектом жалоб и доносов со стороны гражданской жены, матери его сына, потому что отказывался жениться на ней и не платил денег на ребенка. Сначала он получал мягкие выговоры, но в конце концов его действительно исключили из кандидатов в члены партии «за бытовое разложение, выразившееся в многоженстве», и «моральное разложение, выразившееся в незаконном сожительстве». Что имелось в виду под последними словами, непонятно (сожительство вне брака обычно не называли «незаконным»), но, по всей видимости, одним из главных факторов, повлиявших на партийное решение, стало нежелание А. оказывать материальную помощь сыну{573}.

В случае вынесения супружеских и личных конфликтов на суд властей в Латвии дело осложнялось тем, что это была недавно присоединенная территория, ранее находившаяся в немецкой оккупации и все еще не до конца советизированная. Следовательно, как и в России 1920-х гг., многие люди имели в биографии «темные пятна» в виде семейных связей с эмигрантами и коллаборационистами («белогвардейцами»). Подобные связи, если о них становилось известно, делали обвинения более весомыми и наказание более вероятным. Например, в 1952 г. слушательница партийной школы донесла о любовной связи преподавателя Т. и преподавательницы М. (он был женат, она замужем). Расследование показало, что оба уже получали строгие официальные предупреждения о недопустимости своего поведения, однако не обращали на них внимания и «демонстративно подчеркивали свою дружбу, считая замечания руководства и мнение слушателей по этому вопросу проявлениями обывательщины и мещанства». Такая дерзость сама по себе очень плохо их характеризовала, но обнаружилось и кое-что похуже: у Т. три брата оказались «кулаками», а четвертый — «белогвардейцем». В результате расследования Т. уволили из школы{574}.

Верно и обратное — жалоба, даже обоснованная, от человека с «темным пятном» не могла рассчитывать на сочувственное внимание представителей власти. Так, в 1950 г. один секретарь райкома, докладывая о расследовании жалобы жены на мужа, отметил, что хотя муж «как коммунист имеет большую часть вины в ненормальном положении его семейной жизни», но сама жена — «политически непроверенная, легкомысленная женщина», а брат у нее, «оказывается, предатель Родины и осужден». Поэтому желание мужа развестись можно было понять, и местная парторганизация его в этом намерении поддержала{575}.

Проблема развода

Во время войны мужья и жены часто находились в разлуке, боялись за жизнь друг друга и не были уверены, что когда-нибудь встретятся вновь. Миллионы мужчин (и некоторые женщины) ушли на фронт, миллионы женщин эвакуировались в отдаленные уголки. Советского Союза. Народная культура отразила эмоциональное смятение тех лет. Всячески прославлялась женская верность, яркими свидетельствами этому служат чрезвычайно популярная песня «Жди меня»[207] и гимн И. Г. Эренбурга «женам и девушкам, которые ждали своих любимых — с нежностью, стойкостью и силой, достойной не романов, а античной трагедии»{576}. В то же время мужчины на фронте боялись, что их женщины дома найдут себе других[208]. У женщин имелись свои опасения насчет возможной измены мужчин с так называемыми военно-полевыми женами — женщинами, служившими в армии (чаще всего санитарками). А во многих случаях, когда оба супруга оказывались вдали от своего довоенного дома, к этим тревогам добавлялся общий страх, что они не смогут вернуть себе квартиру, которую вместе с большинством имущества нередко занимали какие-нибудь учреждения или посторонние люди.

Когда война кончилась, возрождение мирной жизни ставило едва ли менее тяжкие проблемы{577}. На демобилизацию всех фронтовиков потребовалось несколько лет. Те, кто возвращался из эвакуации в области, побывавшие в оккупации, частенько находили на месте своих домов развалины и пепелища, а приезжавшие в крупные города, например в Москву, обнаруживали, что в их квартирах живут другие люди, не желающие оттуда выселяться, а вещи пропали, украдены или уничтожены. Колхоз, откуда уходили на фронт многие мужчины, далеко не у всех вызывал желание вернуться туда. Миллионы мужчин погибли на войне; женщин в пропорциональном отношении умерло меньше. В возрастной группе от 20 до 40 лет по окончании войны на двух мужчин приходилось более трех женщин, среди тех, кому в 1945 г. было сорок и более лет, на одного мужчину — более двух женщин{578}. Иными словами, мужья снова стали дефицитным товаром, и обострившаяся конкуренция поставила жен в довольно тяжелое положение. Из множества историй об обманутых надеждах женщин, к которым по тем или иным причинам не вернулись мужья, особенно горек рассказ одной женщины из Омска: супруг прислал ей весточку, что демобилизовался в Риге, но так к ней и не доехал, пропав где-то по дороге домой (то ли с ним что-то случилось, то ли нашел другую){579}.

Литература послевоенного периода дает много примеров того, как мучительно приходилось воссоединившимся супругам заново «притираться» друг к другу[209]. Естественно, в подобных ситуациях многие подумывали о разводе, как во всех воевавших странах, однако в Советском Союзе это оказалось не таким легким делом. Развод, легко доступный до 1936 г., законом 1936 г. был несколько затруднен. Еще труднее стало получить его благодаря закону военного времени от 8 июля 1944 г,, который в соответствии с заявленной целью «укрепления советской семьи и брака» впервые после революции потребовал рассматривать дела о разводе в суде и повысил плату за него до 500-2 000 руб. (от 100-200 руб. по закону 1936 г.){580}. Судей инструктировали не удовлетворять «безответственные» заявления о разводе и пытаться по возможности добиться примирения сторон. Ужесточенная процедура развода приобрела еще более устрашающий характер вследствие того, что прокуроры, которые в народном сознании ассоциировались с уголовными (и политическими), а не гражданскими делами, теперь должны были принимать участие в бракоразводных процессах при наличии у сторон имущественных споров и маленьких детей, допрашивая обоих супругов и их свидетелей (неясно, правда, насколько это действительно осуществлялось на практике){581}.[210]

Новый закон оказал поразительное влияние на число разводов. В Москве перед войной ежегодно разводились 10-12 тысяч пар. Во время войны это количество сократилось до 4 тысяч в год в 1943 и 1944 гг., а в 1945 г., после введения в действие нового закона, стремительно упало до 679 (менее 6% от цифры 1940 г.). В 1947-1948 гг. ежегодно совершалось от 4 до 5 тысяч разводов, в 1949-1950 гг. — до 7-8 тысяч, но только в 1960-е гг. их число сравнялось с показателями за 1940 г.{582} По всему Советскому Союзу количество разводов снизилось от 198 400 в 1940 г. до 6 600 (около 3%) в 1945 г. и к 1948 г. возросло до 41 000{583}.[211]

Судя по материалам латвийского партийного архива, после войны в большинстве случаев подавали на развод мужчины (часто потому, что нашли другую партнершу), сопротивлялись разводу, как правило, женщины{584}. Это впечатление подтверждается тендерной классификацией заявителей, ходатайствующих о разводе, в делах, которые рассматривались коллегией Верховного суда СССР по гражданским делам в 1947 г.: из 103 заявителей, чью половую принадлежность оказалось возможным установить, 89 чел. (86%) — мужчины{585}.[212] Нельзя сказать, что женщины реже прибегали к юридическим мерам, поскольку суды были завалены их заявлениями о взыскании алиментов на детей. Проблема неуплаты алиментов в случаях раздельного проживания и развода всегда существовала в Советском Союзе, но теперь она обострилась: как отмечал Генеральный прокурор СССР, число направленных в прокуратуру жалоб по поводу неуплаты алиментов в 1946-1947 гг. резко возросло, а их удовлетворение затруднялось тем обстоятельством, что многие неплательщики попросту исчезли, воспользовавшись послевоенной неразберихой{586}.[213]

Одна из особенностей закона 1944 г. заключалась в том, что, требуя от лица, добивающегося развода, серьезных обоснований своей просьбы, чтобы суд мог ее удовлетворить, он не пояснял, какие именно основания считаются достаточно вескими[214]. В подавляющем большинстве случаев, когда на развод подавал мужчина, настоящей причиной, по-видимому, служило желание жениться на другой женщине (с которой заявитель чаще всего уже сожительствовал и имел ребенка). Но иногда заявители ссылались на разнузданное поведение жены (которая, к примеру, «оскорбляла и угрожала застрелить» мужа) или ее неверность{587}.[215] Бывало, муж утверждал, что отдалился от жены из-за ее культурной отсталости. «Я квалифицированный инженер.

Я вращаюсь в культурном обществе, — писал в заявлении о разводе некто Ф. — Мои друзья — инженеры, шахматисты — часто бывают у меня дома. Я шахматист-любитель. Моя жена — отсталая, некультурная личность. Она работает поварихой. Она не только художественную литературу не читает, но даже газеты читает очень редко. Она не умеет играть на пианино, понятия не имеет о шахматах и не интересуется ими. Мне стыдно перед товарищами за такую жену. Прошу расторгнуть наш брак»{588}.