Э. Фрежак - Аспазия

• Название: Аспазия
• Автор: Э. Фрежак
• Жанр: История

Сборник посвящен малоизвестным страницам жизни древней Греции. Философы, воины, легендарные правители, Сократ и его знаменитая жена — вот герои этой книги.

---

Едва смолкли эти звуки и шествие двинулось дальше, как внимание афинян привлекла удивительная сцена: в Афины вступили жрецы Цибеллы, старавшиеся возобновить мистический культ Орфея. Эти жрецы проповедовали могущественного спасителя мира, через которого человечество освободится от всякого зла и смертные примут участие в небесном блаженстве. Они ходили по улицам с изображениями своего бога и его матери, которые они носили под звуки цимбалов, сопровождаемых танцами, во время которых впадали в безумие. Они странствовали повсюду, продавая целебные средства и предлагали за деньги смягчить гнев богов, и даже вымолить прощение умершим за сделанные при жизни преступления и освобождать их от мук тартара. Они были посредниками между божественной милостью и смертными.

Дух эллинов не особенно противился этому учению, и там и сям оно начинало пускать корни и никто не смотрел на попытки перенести этот мрачный мистический культ в веселую Элладу, с большим огорчением, за исключением Аспазии, она, всеми средствами, старалась бороться против него.

Веселому Алкивиаду мрачный культ был непонятен и внушал такой же ужас, как и Аспазии.

Во время празднества Диониса, эти странствующие проповедники, надеясь использовать благоприятный случай приобрести сторонников своему богу, ходили в толпе, украшенные ветвями тополей, неся в руках змей, которых поднимали над головами и танцевали под звуки цимбалов и тимпанов свой безумный, так называемый сикиннийский танец. При этом они ударяли себя ножами и ранили до крови.

Один из них собрал вокруг себя большую толпу народа и проповедовал, с резкими жестами и громкими восклицаниями, свое учение. Он говорил о тайном посвящении и о высшем, наиболее угодном его богу деле, самоуничтожении.

В то время, как народ слушал жреца, мимо проходили пьяные итифалийцы. Они услышали чужого проповедника, говорящего о самоуничтожении.

— Как! — воскликнул Алкивиад, — среди празднества Диониса, осмеливаются говорить о самоуничтожении! Нет, такие слова не должны раздаваться на эллинской земле пока существует хоть один итифалиец!

Сказав это, он бросился с толпою пьяных юношей на проповедника и бросил его в пропасть.

Между вакханками, окружавшими праздничное шествие, находились и воспитанницы Аспазии. Кору, хотя она и сопротивлялась, также увлекли за собою ее веселые подруги, прикрыв ей лицо маской вакханки.

Алкивиаду казалось большим счастьем, что Кора находилась в числе вакханок; конечно, по красоте она далеко уступала своим подругам, к тому же была нелюбезна, но ее чудная серьезность все сильнее разжигала его страсть. Из-за Коры он следовал за воспитанницами Аспазии со своими спутниками в маске сатира.

Шутя, смешались сатиры с толпой вакханок. Вдруг, в одном уединенном месте, Алкивиад и его приятели набросились на девушку. Но в сердце Коры проснулось то же мужество, с каким некогда, обратила она в бегство нападавшего на нее сатира, она вырвала у одной из своих подруг горящий факел и сунула им прямо в лицо Алкивиаду, его маска вспыхнула, что привело его в замешательство. Воспользовавшись этим, Кора с быстротою спасающейся лани, бросилась бежать и вскоре бесследно исчезла из глаз своих преследователей. Не останавливаясь, с сильно бьющимся сердцем, бежала она по улицам к дому Аспазии.

Если Кора чувствовала себя неуютно в среде вакханок, то молодому Манесу, приемному сыну Перикла было не по себе в толпе сатиров. Его также, почти заставили надеть маску, он также, почти против воли последовал в толпу за Ксантиппом и Паралосом. Не веселым, а страшным, казалось ему окружавшее его празднество.

— Берегитесь, — говорили некоторые вокруг него, — этот задумчивый сатир подозрителен. Уже много раз на Дионисии прокрадывались в таких масках завистливые тени из подземного мира. Сорвите с него маску. Кто знает, какое ужасное лицо увидим мы под нею?

Мысли юноши начали мешаться, голова у него болела. Он силой вырвался из толпы и свернул в сторону. Придя домой, он незаметно прокрался на террасу, которая была совершенно пуста, там он опустился на маленькую скамейку, снял с лица маску и задумался.

Долго сидел Манес, задумчиво глядя в землю, как вдруг перед ним появилась Аспазия.

Хозяйка дома посмотрела на его огорченное лицо, затем ласково сказала:

— Отчего это, Манес, ты так упорно отказываешься от развлечений, свойственных твоему возрасту? Неужели в своей крови ты не чувствуешь ничего, что влечет других наслаждаться прекрасной, короткой юностью?

Манес смущенно опустил глаза и ничего не отвечал.

А в это время в пустом перистиле одиноко сидела Кора. Возвратившись с празднества, она тихо укрылась тут сняв маску вакханки.

Так сидела она, погруженная в глубокую задумчивость, когда Перикл, случайно возвратившись в дом, проходил по перистилю.

Увидев девушку, он подошел к ней и спросил о причине такого раннего возвращения без подруг.

Кора молчала. Взглянув ей в лицо, Перикл сказал:

— Я не помню, чтобы когда-нибудь видел вакханку с таким печальным лицом.

Кора подняла глаза на Перикла и поглядела на него еще печальнее чем прежде. В этом детском выражении лица, в ее удивительной впечатлительности было что-то, возбуждавшее симпатию. Женственная прелесть выступила перед ним в новом, неожиданном образе. То, что он видел в Коре, было что-то отличное от того, чем до сих пор восхищался, и что любил. Чувство, пробуждаемое в нем девушкой было также ново и странно, как и она сама.

Он положил руку ей на голову, поручая покровительству богов, и сказал:

— Не пойти ли нам к Аспазии?

Узнав от раба, что Аспазия поднялась на террасу, он дружески взял девушку за руку.

В то же самое время, когда Перикл положил руку на голову пастушки, рука Аспазии почти с материнской нежностью прикоснулась к темным кудрям Манеса. Она со спокойной улыбкой приветствовала Перикла, когда он подошел к ней, ведя за руку девушку.

— Я привел к тебе печальную Кору, — сказал Перикл Аспазии, — она, мне кажется, не менее чем Манес нуждается в утешении.

Приблизившись Перикл заметил взгляд, который бросила Аспазия на юношу. Оставив Манеса и Кору вместе, супруги отошли в отдаленный угол террасы, где между цветами стояла скамья. Здесь они рассказали друг другу в каком настроении они застали своих воспитанников. Затем Перикл сказал:

— Я видел, ты пыталась рассеять печаль юноши.

— И это наводит тебя на мысль, что он может мне нравиться? Нет, он почти урод, его плоское лицо оскорбляет мой эстетический вкус — но мимолетное участие наполнило мое сердце. Может быть, это сострадание…

Плоская крыша была превращена Аспазией в садовую террасу. Для защиты от солнца на ней были устроены беседки, а в сосудах, наполненных землей, росли цветущие кусты.

Эти кусты скрывали Перикла и Аспазию от молодых людей, увлеченных разговором.

До сих пор они никогда не замечали, чтобы Манес и Кора разговаривали друг с другом, или искали общества друг друга. Они всегда вели себя по отношению один к другому так же сдержанно, как и ко всем остальным.

Кора рассказывала юноше о своей родине, о прекрасных горных лесах, о боге Пане, о черепахах, об охоте на диких зверей.

— Ты очень счастливая, Кора, — сказал он, — счастливая тем, что так все ясно помнишь. Я же не могу припомнить ничего о своей родине и детстве, только во сне я часто переношусь в дремучие леса, вижу людей, одетых в звериные шкуры, скачущих на быстрых конях. После таких снов я целый день бываю печален, я страдаю тоской по родине, хотя даже не знаю, где она. Я знаю только то, что должен идти к северу и мне часто также снится, что я иду на север, все время на север. Ты наверное огорчена, Кора, что не можешь возвратиться к себе на родину, которую ты так хорошо знаешь, и к твоим родным, ведь ты так легко могла бы их найти.

Кора задумчиво опустила глаза и, помолчав немного, сказала:

— Я не знаю, почему, Манес, но я также охотно отправилась бы на север, как и в Аркадию, если бы мы отправились вместе. Мне кажется, что повсюду, куда бы мы с тобой ни направились, всюду для меня была бы Аркадия.

При этих словах девушки, Манес покраснел, его руки задрожали как всегда, когда он сильно волновался. После некоторого молчания, он произнес:

— Но, конечно, Кора, ты предпочла бы отправиться в Аркадию к своим, я охотно буду сопровождать тебя и сделаюсь пастухом, и мне также кажется, что повсюду, куда я ни сопровождал бы тебя, я найду родину…

Он вдруг замолчал и еще более покраснел.

С улицы донесся громкий шум от проходившей мимо толпы вакханок. Сверкали факелы, слышалось веселое пение и громкие восклицания, а наверху юноша и девушка молча и в смущении стояли друг против друга, не осмеливаясь первым протянуть руку.

— Они любят друг друга, — сказал Перикл Аспазии, — они любят друг друга, но, не плотской земной любовью, они говорят только о жертвах, которые готовы принести друг другу.