Виталий Олейниченко - Красное золото

• Название: Красное золото
• Автор: Виталий Олейниченко
• Жанр: Прочие приключения

Роман о приключениях компании студентов, решивших отыскать часть золотого запаса России…

---

Молчаливый Сиплый выразил полное свое согласие с мнением коллеги утвердительным покачиванием головы.

— А я вот когда в СИЗО парился, — сказал вдруг Самолет, — так у нас там кент один сидел, ему срок корячился, не помню уж, чего там у него было… Так вот он тоже стихи писал, как этот француз. Мы у него еще просили, чтобы он нам переписал, да только я, блин, посеял эти бумажки по пьяни, ну, когда меня за недостатком с кичи вынули… Так я один стих запомнил.

Самолет сделал томные глаза и продекламировал:

Прощай, Раиска,
Прощай, прописка,
Прощай, свобода,
Вот так вота!

— Да, блин, клево, ничего не скажешь, — внимательно выслушав, резюмировал жалостливый Марс. — Понимал братан, о чем пишет…

Повздыхали, искренне сочувствуя всем сидевшим правильным пацанам, и вволю поматерили ненавистное ментовское племя.

— А еще был такой скульптор, — продолжил лекцию Вова Большой и, тщательно выговаривая буквы, с некоторыми запинками произнес: — Бен-ве-ну-то Чел-ли-ни, во! Ну, этот был итальянец…

…До ручья добрались уже в сумерках. Готовить полноценный ужин не было сил, поэтому приготовили на костерке чай и подкрепились консервами. Продуктов оставалось — кот наплакал, но мы надеялись пополнить запасы в Петрашевском…

Между двумя спящими лагерями было четыре километра по прямой…

ГЛАВА 12

— Вот что, друзья мои, — сказал Миша за утренним чаем, порядком уже поднадоевшим, особенно мне, поскольку я, являясь ярым кофеманом, чай вообще пью редко и в целом к нему равнодушен. — К вечеру мы должны выйти к Петрашевскому. Можем, конечно, и пораньше прийти, часам к четырем, но я бы предпочел в село сходить в темноте, уж больно мне те машины на грунтовке покоя не дают.

Я с Михаилом мысленно согласился. Если выйти к селу днем, можно сходу нарваться на засаду. А если лежать в кустиках на опушке, дожидаясь ночи, возникает реальная опасность, что на тебя наткнется какая-нибудь местная бабулька «божий одуванчик», промышляющая сбором трав или, скажем, всяческих лягушек для изготовления приворотных, отворотных, рвотных и прочих гомеопатических зелий. И бабулька сия не преминет поведать о находке соседскому дедульке, а тот — еще кому-нибудь, и уже через полчаса «синие», если они ждут нас в деревне, что с их стороны было бы более чем логично, будут подняты «в ружье» и либо стремительно побегут прочесывать окрестности, либо, если командир их не последний дундук с боксерской перчаткой вместо головы, попрячутся в укромных сараюшках, откуда даже при луне прекрасно видны все подступы к селу, и будут там преспокойно нас поджидать. В гости.

А поскольку в своих действиях мы решили исходить из худших вариантов развития событий, не принимать во внимание возможность появления подобной бабульки-знахарки просто не имели права. Как там это озвучено в законах Мэрфи? «Если что-то плохое может произойти, оно обязательно произойдет… Причем именно с тобой». И мы это приняли во внимание. В связи с чем отложили время выхода и часа два занимались кто чем.

Миша, покусывая нижнюю губу, внимательнейшим образом изучал обе карты, хотя, я полагаю, знал их уже наизусть; что-то по ним прикидывал линейкой и курвиметром (Господи, где он его взял-то?!), тонко заточенным карандашом намечал какие-то острые углы и делал едва заметные пометки на потрепанных полях.

Сергей с Лелеком просто лежали, положив под головы рюкзаки, и ничего не делали. Впрочем, нет, они были заняты очень большим и важным делом: спорили, в каком из Пекинских ресторанов лучше кормят. Когда у нас закончатся продукты, в подобных дискуссиях, наверное, примут горячее участие все участники экспедиции. С голодухи…

Болек по своему обыкновению что-то строчил в своем распухавшем прямо на глазах блокноте. Не иначе, ведет наше бытописание. Надо будет у него поинтересоваться, и если это действительно так, тонко намекнуть, чтобы потом, ближе к конечной цели путешествия, он старался избегать всяческих подробностей, потому что неизвестно, кто и когда будет читать его дневник. Вдруг попадется какой-нибудь авантюрист из любителей изящной словесности, да и решит повторить маршрут. А почему нет? Вон, за пиратскими кладами толпами страждущие бегали, хотя этих кладов, как правило, и в природе-то не существовало… Хотя, судя по посещавшей физиономию поэта каверзной ухмылочке, скорее всего писал он не путевые заметки, а гадкие стишки а-ля Пьеро. Лелек обычно называл эти вирши «гнусный пасквиль», если они каким-то боком касались его, и «сонет номер такой-то», если стишок его достоинства не ущемлял.

Ну а я решил заняться делом насквозь прозаическим, а именно: зашить все многочисленные дырочки, дыры и дырищи, образовавшиеся на моей штормовке и прочих деталях туалета в результате наших блужданий по диким местностям. И зашил-таки. Вкривь и вкось, кое-как, так что моя верная брезентовая курточка совсем потеряла товарный вид. Верочка увидит — ужаснется… Зато больше в дырочки не должно было задувать, заливать и заползать, а это главное. И вообще, на Диком Западе в таких случаях говорили: «не стреляйте в тапера, он играет, как умеет».

Наконец, когда все уже сомлели от жары и вынужденного бездействия, Миша перестал елозить пальцами по картам, аккуратно сложил их и скомандовал:

— Общий подъем. Готовность к выходу — пять минут!

Разумеется, всем тут же затребовалось по нужде. И ведь было целых два часа свободных, а все как-то не удосужились… В итоге вышли с места через пятнадцать минут вместо объявленных пяти.

Сначала Михаил повел группу вдоль берега ручья на юго-восток, а через пару часов, после небольшого привала, свернул на юг, где в семнадцати километрах располагался первый в наших странствиях промежуточный финиш — село с глуповато-помпезным названием Петрашевское…

Утром Вова Большой распорядился загнать машины с улицы во двор и по возможности замаскировать их — на случай, если Бивень с командой не смогли догнать преследуемых и те выйдут к деревне раньше. Джипы завели за руины раскатанного на дрова бревенчатого сарайчика, обставили жердями и кое-как присыпали сеном, отчего «японки» стали напоминать общипанные стожки.

После этого Вова отослал троих находившихся в его подчинении бойцов в разные концы села с приказом засесть в свободных избах и тщательно наблюдать за окрестностями. А при появлении кого бы то ни было — своих ли, чужих — немедленно бежать к нему с докладом.

…Солнце давно прошло зенит и клонилось к закату. Сидевшие по чердакам заколоченных избушек наблюдатели взмокли от пота и на свои сектора обзора посматривали уже не столь внимательным, как с утра, взором, а безалаберный Самолет так и вовсе задремал под мерное стрекотание невидимых насекомых, привалившись небритой щекой к шершавой, побитой дождями серой доске подоконника и пустив изо рта струйку слюны. Потом его вдруг что-то разбудило, он дернулся, как кусаемая слепнями корова, и помотал головой. Глаза слезились и он не сразу разглядел, что от кромки леса прямо к дому, в котором он оборудовал наблюдательный пункт, торопливо ковыляют две фигуры со спортивными сумками на плечах.

Две! Вовремя пробудившийся караульный еще раз вздрогнул всем телом и, на сей раз окончательно придя в себя, уже не затуманенным негой взором уставился на идущих. Двое. С сумками, не с рюкзаками, значит — свои. Но где же тогда еще двое? Впрочем, рассуждать о чем-либо непонятном Самолет не любил, справедливо опасаясь свихнуться и предоставляя эту прерогативу более старшим и умудренным жизнью сподвижникам. Да и приказа рассуждать не было, а был приказ немедленно бежать к Вове на доклад. Посему «бык» дробно ссыпался с приставной лестницы в сени и опрометью бросился к оставшемуся в «штаб-квартире» бригадиру.

Бригадир сообщению сперва обрадовался, но потом, не перебивая слушая сбивчивый и в общем-то недлинный доклад, который запыхавшийся Самолет завершил все тем же неоригинальным риторическим вопросом «А где ж тогда еще двое?», все больше мрачнел лицом. Наконец, крепко выругавшись, он вскочил на ноги, нашарил на столе пистолет и, сопровождаемый принявшим решительный вид боевиком, выскочил из дома и, едва не вынеся по пути плечом хлипкую дверь, побежал навстречу пришедшим.

Проснувшийся первым Лысый зябко поежился под одеялом… Надо же, — подумалось, — дни стоят жаркие, ночи — теплые, а на рассвете туманно и холодрыга, как в рефрижераторе… Некоторое время он лежал не открывая глаз, стараясь сохранить утекающее сквозь многочисленные прорехи накидки тепло. Не удавалось. Тогда Лысый вдруг вспомнил, что сегодня они дойдут, наконец, до этой деревни… как ее… и отдохнут там на славу, и вволю отыграются за все минувшие паскудные дни, и что чем раньше они снимутся с места, тем быстрее доберутся до этой жалкой деревеньки… надо же, совсем из головы выскочило, как она там называется; мудрено как-то… И будет в этой жалкой деревеньке сухо и тепло и, может быть, даже удастся поспать на нормальной кровати, а не на выпирающих всюду из-под хвои узловатых корнях.