Л Н. Толстой - Полное собрание сочинений. Том 17

• Название: Полное собрание сочинений. Том 17
• Автор: Л Н. Толстой
• Жанр: Классическая проза

---

— Я предсказываю, сказала одна дѣвица, что эта Сибирская барышня будетъ имѣть большой успѣхъ. Она должна быть прелестна. Всѣ эти тамошнія имѣютъ особенную печать прелести, немножко тривьяльны — но особенно прелестны.

— Да, да, да, да, сказали другія дѣвицы.

<Пахтинъ чувствовалъ, что привезенное имъ извѣстіе произвело впечатлѣніе, и что день его прошелъ не даромъ. Почувствовавъ спокойствіе и желаніе спать, онъ вышелъ, припоминая то, что разсказала печальная дама, и вернулся домой. Но ежели вы думаете, что онъ всѣ собранныя свѣденiя сообщилъ хорошенькой женѣ, сидѣвшей еще въ своемъ кабинетѣ, то очень ошибаетесь. Онъ замѣтилъ ей только то, что напрасно было жечь двѣ свѣчки, а не одну, и пошелъ спать. Дамскія извѣстія должны были завтра уже быть переданы значительнымъ сановнымъ и либеральнымъ мужчинамъ и вновь собранныя свѣдѣнія по разнымъ предметамъ опять перенесены туда, куда сегодня>.

<Онъ заснулъ также крѣпко и съ такой же спокойной совѣстью, какъ и семейство Лабазовыхъ, перекликавшееся въ 3-мъ отдѣленіи разнообразными молодыми и старыми барскими и холопскими вздохами и храпѣньями. —>

* № 6.

Марья Ивановна пожалѣла, что первый день она не проведетъ въ своей семьѣ, но дѣлать было нечего. Гости были позваны и, чтобы обѣдъ не былъ скученъ, надо было позвать еще, въ особенности Чиферина, сына Н. М., который написалъ что то такое. По ея соображеніямъ онъ былъ нуженъ въ особенности для Сережи, къ ея великому огорченію, занимавшемуся естественными науками. — Старикъ поваръ Тарасъ былъ позванъ. Это былъ на видъ одинъ изъ самыхъ сердитыхъ людей на свѣтѣ. Онъ никогда не смотрѣлъ на того, съ кѣмъ говорилъ. Онъ, казалось, ненавидѣлъ Марью Ивановну въ то время, какъ говорилъ ей, что можно маседуанъ сдѣлать изъ фрухтъ.. и, казалось, еще болѣе ненавидѣлъ Петра Ивановича, когда онъ потрепалъ его по плечу и напомнилъ ему, какъ они вмѣсте еще у батюшки у стараго князя ходили за утками. Маседуанъ и еще кое что прибавили къ обѣду и въ домашней бесѣдѣ ожидали гостей. Сережа тотчасъ же нашелъ себѣ занятіе въ вышучиваньи Бѣшевой, чѣмъ онъ и занялся не съ меньшимъ рвеніемъ, чѣмъ съ какимъ, надо полагать, онъ занимался естественными науками. Марья Ивановна не сердилась и другіе тоже. Наталья Николаевна разсказывала свое житье. Она была слишкомъ горда собой и своей деятельностью. Она, какъ храбрые казаки хвастаютъ храбростью, а храбры, она хвастала своей любовью къ мужу, къ дѣтямъ и несмотря на то, было чѣмъ хвастаться. Соня вертѣлась, бѣгала и на ухо шептала, что Марья Ивановна — прелесть, но, что она только воображаетъ ее маленькою, толстенькою. Она поетъ? — Да, есть, надо учить. Начала пѣть. Сережа подпѣвалъ втору.

— Ну, твою пѣсню. — Она запѣла и забыла про гостей. Старикъ лакей улыбнулся. Вдругъ шумъ въ передней и вошелъ [1 неразобр.] Чистой, красивой, сильной. Они незнакомы, но оба веселы и молоды, засмѣялись.

* № 7.

<«Соня! поди сюда, — сказала она на фонѣ той дали, въ которую она смотрѣла, увидавъ свою дочь, подавшую трубку — поди сюда». Совсѣмъ другой шагъ, другой видъ сдѣлался у Софьи Петровны, когда она подходила къ матери (Извините за сравненье). Выраженье ее перемѣнилось, какъ перемѣняется выраженіе собаки, которая по своимъ дѣламъ шла черезъ комнату, и которую вдругъ позвалъ хозяинъ. Наталья Николаевна протянула свою красивую, изнуренную руку. Соня поняла и положила на нее подбородокъ. Наталья Николаевна посмотрѣла на дочь, поцѣловала ее въ глаза, выпустила голову и опять стала смотрѣть въ свою любимую даль. Немножко погодя, она тоже самое сделала съ сыномъ и хотѣла удержать его, но онъ подъ какимъ то предлогомъ ушелъ отъ нее. То, что она сдѣлала съ дочерью и сыномъ, очень понятно было для каждаго, кто видѣлъ эти два здоровыя существа. Глядя на нихъ, нельзя было удержаться матери, чтобы изрѣдка не позволить себѣ этаго. Петръ Иванычъ, такъ звали старичка, между тѣмъ додумалъ свои мысли, всталъ, обошелъ комнаты и вдругъ,339 давъ себѣ отчетъ въ томъ, гдѣ онъ находится, пришелъ въ свойственный только непрактическимъ людямъ азартъ акуратности. Онъ началъ таскать, перетаскивать, приказывать, отмѣнять приказанья и суетиться такъ, что даже H. Н. стала просить его успокоиться. То этотъ сундукъ стоялъ не на мѣстѣ, то эта комната была холодна для Сони, то Сережины вещи были перепутаны. Онъ неизвѣстно для чего принесъ изъ передней лыжи, особенно осторожно поставилъ ихъ къ притолкѣ въ гостиной и прижалъ къ ней. Вотъ забыли опять, сказалъ онъ. Но лыжи не приклеились и съ грохотомъ упали поперекъ двери. Наталья Николаевна нервически вздрогнула, но увидавъ причину шума, только сказала: «Соня, подними, мой другъ». — «Подними, мой другъ» — повторилъ Петръ Иванычъ, и помогай мнѣ по крайней мѣрѣ, а то это никогда не устроится. Я пойду къ хозяину, что тебѣ еще нужно?»>

* № 8.

Онъ съ недѣлю только тому назадъ собрался идти съ выходцами и 6) Дементій Ѳокановъ богатый старикъ съ 3-мя сынами, дѣвкой и внучатами... <Ѳокановск[ій] былъ годовъ 6 назадъ сильный дворъ, первый дворъ на селѣ, да сталъ падать, но все-таки> и не пошли бы они съ своихъ родныхъ мѣстъ, если бы не было обиды. Всего обоза было340 12телѣгъ. У Никифора 2, у К[озлова] — 1, у Севаст[ьяна] — 2, у Дмитрія — 1, у Гавр[юхи] — 1 и у Ѳокановыхъ — 5.

Ѳокановыхъ дворъ былъ на краю, къ той сторонѣ, по которой шелъ путь выходцевъ, и къ нему собирались товарищи.

Народъ не пошелъ на работу, и толпились у дворовъ отъѣзжающихъ. — Погода стояла теплая. Скотина 3-й день ужъ ходила въ полѣ <и>

№ 9.

Въ селѣ Никольскомъ на Зушѣ была сходка. Это было вечеромъ, въ весенній Егорій. Шесть семей выходили на новыя земли, и старики третій разъ судили о томъ, какъ ихъ выпустить. Сходка, какъ всегда, сошлась на углу проулка, гдѣ просохла и притопталась хороводами земля. Весь народъ собрался на сходку, и всѣ толпились и слушали. Въ серединѣ сходки сцепились, спорили Титъ Ермилинъ, грубый мужикъ, большой, черный, какъ цыганъ, съ густой, курчавой бородой, и Никифоръ, бывшій сборщикъ, худощавый мужикъ, грамотный и обходительный. Никифоръ выходилъ на новыя земли; онъ спорилъ съ Титомъ за то, что Титъ налагалъ на выходцевъ еще за три года подати.

— Вы земли покидаете намъ неродимыя, — говорилъ Титъ, грозно хмурясь. — Отъ хорошихъ земель бы не ушли. А подати-то на насъ навалятся. Добро бы земли хорошія оставляли, а то кто идетъ? Голь. Давыдка Козловъ — его пашня ненавожена отъ роду. Не пахана второе лѣто лежитъ. Макарычевы еще того хуже. Болхина Гаврюхи? Такъ она и лѣсомъ заросла, а податями насъ не помилуютъ, не спросятъ, хороши ли, дурны [ли] земли, а денежки съ души по 7 рублей подай хорошія. Ты, небось, счетчикъ — учелъ, много ли тебѣ расхода станетъ проѣздъ, a мірское дѣло не учелъ.

Никифоръ давно собирался говорить, но Титъ все перебивалъ его. Теперь Макарычевъ Дмитрій, угрюмый, широкоплечiй мужикъ, съ рѣдкой бородой и въ оборванномъ зипунѣ, подпоясанномъ веревкой, перебилъ Тита. Дмитрій тоже уходилъ на новыя земли.

— Грѣхъ тебѣ, Титъ, — выступая на середку, сказалъ онъ дрожащими губами. — Отпустилъ насъ міръ православный, что же ты міръ колобродишь.

«Что же дѣлать, разобрать надо». «Титъ дѣло говоритъ». «Они уйдутъ, a отвѣчать мы будемъ», заговорили голоса.

Никифоръ выступилъ напередъ, запахивая свой <дранный> новый кафтанъ.

— Велите слово сказать, старички, — проговорилъ онъ, по-старинному прямо и низко кланяясь на всѣ 4 стороны. — Титъ Евсеичъ насъ коритъ, что мы будто выходимъ, на міръ тяготу сваливаемъ. — Мы въ міру выросли, міромъ вскормлены, вспоены, намъ міръ забывать нельзя. Не мы съ своей головы вздумали на новыя мѣста идти. На то царскій указъ былъ, чтобы селился христіанскій народъ на татарскія земли. Положилъ намъ Богъ на душу идти — мы собрались и у міра спросились. Мы не тайкомъ шли, мы спрашивались. Что міръ приказалъ, то мы исполняли. Мы себя очистили, за годъ внесли, послѣдніе животы пораспродали. — Кто же заплатилъ? Я да дядя Дементій. Мы за всѣхъ отдали. Что пòтомъ да кровью собирали, послѣднее отдали за товарищей. Титъ Семенычъ говоритъ: «Вы, молъ, уйдете, а за васъ плати подати да рекрутства отбывай». Неправда, Титъ Семенычъ. Кто уходитъ? Дядя Дементій съ достаткомъ да я, можетъ тоже, пока Богъ грѣхамъ терпѣлъ, плателыцикъ былъ, а то кто же идетъ? Козловъ, Макарычевъ, Болхинъ Гаврюха да Савостьянъ. Что же, они развѣ дома плательщики были? И прежде за нихъ платили, а теперь мы вамъ за нихъ сполна выплатили. А что насчетъ рекрутства, то невѣрно. Мы развѣ изъ Россіи куда уйдемъ, мы тамъ, если Богъ позволитъ живыми быть, тамъ отбывать будемъ, a здѣсь наши души сложатся. Міръ православный, не накладывайте намъ тяготу лишнюю, грѣхъ будетъ. Что же намъ развѣ послѣдніе повозки да коней продать, такъ съ чѣмъ же и пойдемъ, а мы всѣ тутъ.

— Богъ съ ними. Грѣхъ, ребята! Что дѣло, то дѣло, — заговорили въ народѣ.