Л Н. Толстой - Полное собрание сочинений. Том 17

• Название: Полное собрание сочинений. Том 17
• Автор: Л Н. Толстой
• Жанр: Классическая проза

---

Ивану Лукичу было далеко за 60 лѣтъ, въ курчавой русой бородкѣ его бѣлѣла сѣдинка на скулахъ, русые волоса его были рѣдки на вискахъ, но вились все еще мелкими кудряшками. Маковка у него была выстрижена, да ужъ и мало заростала, но онъ былъ румянъ, голубоглазъ и быстръ въ движеніяхъ.

Но старый Князь не бросалъ своей ухватки, какъ онъ самъ про себя говаривалъ. Огневый былъ человѣкъ. Маленькой, сухой, поворотливой, смѣлый, за что онъ ни брался, всякое дѣло кипѣло у него въ рукахъ. А ужъ разсказать, похвастать, обласкать, повеселить гостей, не было противъ него человѣка. Поглядѣть на него, подумалъ бы, что только у него169 и было заботы, что повеселиться да погулять, a вмѣсто того, хотя не видать было, когда онъ успѣвалъ дѣла дѣлать, и на воеводствѣ (лѣтъ 30 назадъ онъ былъ воеводой въ Каширѣ), и у себя въ вотчинахъ, и на службѣ на походахъ у Князя Ивана Лукича всякое дѣло спорилось, и подвластные и любили, и боялись его.

На зорькѣ Иванъ Лукичъ вскочилъ съ войлоку, надѣлъ старые стоптанные желтые сапоги на босу ногу, накинулъ шубу лисью на рубашку, на красную шитую золотомъ тафью надѣлъ шапочку лисью, кликнулъ Ѳедотку, старика170 холопа, и пошелъ мыться къ кухнѣ. Тамъ онъ скинулъ шубу, засучилъ рукава на сухихъ съ буграми черныхъ мясовъ рукахъ и зачалъ полоскаться, мыться, фыркать. Всю голову себѣ облилъ и раскурчавилъ волоса и бороду; накинулъ шубу, перекрестился и пошелъ къ обозу. Тамъ онъ сѣлъ на телѣгу, одной ногой упершись въ ступицу, другой заплетя за грядку и сталъ выспрашивать крестьянъ, привезшихъ обозъ. Спрашивалъ онъ и про послѣднюю рожь — копны, свезли ли, и про прудокъ въ огородѣ, — начали ли копать, и про Княгиню, — ѣздила ли къ обѣдни, и про корма для скотины и про Семку Дранаго бѣглаго, есть ли слухи. Мужики <безъ шапокъ> стояли передъ нимъ, разсказывали, что знали.

Поговоривъ съ мужиками, Лука Ивановичъ обошелъ лошадей, стоявшихъ у хрептуговъ, ощупалъ овесъ, пожалъ въ горсти, сыръ ли, понюхалъ, на зубъ пощелкалъ зернушки и <пошелъ опять покалякать съ мужиками>. Потомъ осмотрѣлъ, куда постав[или] медъ въ яму, отвѣдалъ ковшемъ, отпустилъ на водопой лошадей, погладилъ Аргамака. Встрѣтилъ171 чужаго холопа. Это былъ холопъ сосѣда по табору Кн. Хованскаго, онъ подозвалъ къ себѣ.

— Скажи куму Князю Ивану Ивановичу, чтобъ172 шелъ пить ко мнѣ, медъ привезли. —

Когда онъ вернулся къ повозкамъ, сынъ Аникита Ивановичъ тоже всталъ и шелъ къ повозкамъ, узнавъ, что пріѣхали люди изъ двора. —

— Что Никишъ! —такъ звалъ отецъ сокращенно Никишка. — Княгиня твоя, сказываютъ <съ попомъ ушла>, велѣла не пріѣзжать, — безъ тебя, молъ, веселѣй, — пошутилъ отецъ.

— Чтожъ пущай. Я и здѣсь поживу. — Сынъ былъ похожъ на отца и лицомъ, и сложеньемъ, — только онъ былъ черный и больше отца. На сколько онъ былъ больше, на столько онъ былъ тише. Какъ будто огня было ровно столько же на большое тѣло и на малое. Тѣже были глаза, мягкіе, сладкіе, только у отца голубые, у сына кари, тажъ улыбка веселая, тѣже движенья складныя, достойныя. Тѣжъ волоса, только черные и покрупнѣе кудри у сына. Только отецъ не могъ быть и съ молоду такъ хорошъ, какъ сынъ. Сынъ былъ красавецъ и по росту и по лицу.

* № 14.

Отъ лѣса и до Кожухова и за Кожухово и на право къ самой рѣкѣ сплошь стояли войска. Съ вечера былъ туманъ, поутру туманъ сѣлъ на землю, и, откуда ни взялись, паутины понеслись по воздуху, садились, ложились, заплетались на жневье, на кусты, на полынь, на шапки, кафтаны, носы людей, на спины лошадей, на козлы ружей. Золотыя маковки на Симоновомъ монастырѣ, на соборахъ въ Кремлѣ горѣли огнемъ, рѣка на загибѣ у Кожухова точно серебромъ политая стояла, не шелохнулась. Голоса пѣсни слышны были издалека со всѣхъ сторонъ, а въ Кожуховѣ самомъ гремѣли пушки. Палили разъ за разомъ изъ толстыхъ пушекъ и раскатами пускали дробь, изъ ружей. Разсыпятъ дробь и, разъ, разъ, хлопнетъ какой отсталый солдатъ. И закричатъ много голосовъ и дымъ синій клубится, стелется надъ дерев[ней] и перевертывается, не зная, куда убраться и собраться.

Въ Кожуховѣ слышно было, гулялъ любимецъ Царскій Лeфортъ Францъ Ивановичъ и угощалъ на имянинахъ Царя и всѣхъ придворныхъ; — и по всему войску на этотъ день не было службы.

II.

Обозъ Московскаго полку стоялъ на полубугрѣ у лѣсочка и въ лѣсочкѣ, верстахъ въ двухъ отъ Кожухова.

У края лѣса на чистомъ [мѣстѣ] рядкомъ стояли шатры боярскіе, у кого изъ хвороста плетеные, натрушенные сѣномъ, у кого полотняные, у кого войлочныя кибитки. Побочь шатра у каждаго была кухня въ землѣ и шалашики для дворни, спереди на лужку <стояли варки съ конями или ходили спутанныя лошади>. Позади въ лѣсочкѣ стояли телѣги, воза съ повозками крытами и крытые коврами, кожами, циновками; другія телѣги — съ креслами и хребтугами. У этихъ телѣгъ стояли кони. Другія лошади спутанныя или по волѣ ходили по лѣсу. Тутъ же были вырыты173 ямы, и въ ямахъ стояли бочки, боченки съ квасомъ, пивомъ, медами. —

Князь Иванъ Лукичъ Щетининъ стоялъ на лучшемъ мѣстѣ, противъ колодца. Шатеръ у него былъ войлочный, онъ самъ привезъ его себѣ изъ похода. Кухня была плетеная и повозокъ за нимъ стояло шестеро.

Дворовъ было немного за Княземъ Иваномъ Лукичемъ, а и въ деревнѣ у него и на Москвѣ онъ живалъ, какъ отъ 300 дворовъ. Всего было много и гостямъ онъ всегда радъ былъ, и голодныхъ и трезвыхъ не отпускалъ отъ себя.174 —

Въ походахъ встрѣчались знакомые друзья, тѣ, которые въ вѣкъ не увидались бы.

Къ Василію Лукичу собрались въ этотъ [день] сосѣдъ Хованскій Князь, Левашовы двое и сватъ Курбатовъ — дьякъ съ сыномъ, Преображенскимъ солдатомъ. —

Пообѣдали и стали пить. Иванъ Лукичъ спорилъ съ Курбатовымъ Василіемъ Ефимовичемъ. Василій Ефимычъ говорилъ, что нѣмецкій строй лучше Русскаго, Иванъ Лукичъ спорилъ.

— Ты, братецъ, ты [?] съ перомъ знаешь какъ управл[яться], я тебѣ указывать не буду, а въ ратное дѣло ты не суйся, дружокъ.

Василій Ефимовичъ говорилъ:

— Почему жъ имянно дѣло это управ[лять] я не могу. Имянно. Дѣло ума. Нѣмецъ ученѣе тебя, онъ и придумалъ. Ктоже зелье выдумалъ, нашъ что ли. Кто пищаль приладилъ, нашъ что-ли? нѣтъ. —

— Того дня, именно, видалъ, анамесь, разлетѣлись, разбѣглись наши конные, какъ исдѣлали залпу изъ ружья нѣмецкаго, всѣ и осѣли. — Такъ что ли, Князь, — обратился Курбатовъ къ Хованскому Князю.

Хованскій Князь сидѣлъ прямо, смотрѣлъ на Курбатова. Изъ себя былъ человѣкъ особистый, грузный.

— Твое здоровье, — сказалъ онъ.

— Такъ что ли? — повторилъ Курбатовъ. —

— Я тебѣ вотъ что скажу. Какъ проявились Нѣмцы, стали имъ пропускъ давать, не стало строенья на землѣ, и все къ матери. — И Князь Хованскій сморщился, махнулъ рукой. — Потому въ книгахъ писано, тебѣ я чай извѣстно. Отъ чуждаго чуждое поядите.

Курбатовъ поджалъ губы и опять распустилъ ихъ, чтобъ выпить меду. Выпивъ, сказалъ: — Безъ ума жить нельзя. Теперь все по планту разнесутъ и видна.

— Да чего по планту, — сказалъ Щетининъ.

— А того, что не твого ума дѣло.

— Моего, не моего. (Межъ нихъ была враждебность, обыкновенная между сватами.) Ты пузо то отростилъ небось не на Нѣмца, а на Русскаго.

— Нѣтъ слова, а когда Царь умнѣе насъ съ тобой. —

Щетининъ вспыхнулъ, красное лицо въ бѣлой бородѣ.

— Царь! — сказалъ онъ. — Быть ему здорову, — и выпилъ.

— Царь младъ! — Хованскій махнулъ отчаянно рукой. —

— А и младъ, не младъ, намъ его не судить, намъ за него Богу молить, что онъ насъ кормитъ, насъ учитъ, дураковъ. Ты сына отдалъ и думаешь бяда. Да скажи мнѣ Царь батю[шка]: отдай сына. Возьми. Сейчасъ двоихъ отдамъ. Любаго, а то всѣхъ бери. Я ни живота, ни дѣтей175 не пожалѣю, да не къ тому рѣчь. Ты говоришь, — тебѣ нѣмцы наболтали, а ты и брешешь, что въ Московскомъ полку силы нѣтъ. Ну выходи, кто, — ей Демка, давай Аргамака.

Демка побѣжалъ къ повозкѣ. Аргамакъ ѣлъ овесъ, куснулъ Демку и, когда понялъ, повернулся, взмылъ хвостомъ и заигралъ съ визгомъ.

— Накладывай сѣдло.

— Да съ кѣмъ же ты биться будешь? — сказалъ Курбатовъ, подсмѣиваясь.

— Выходи, кто хочетъ. Да пей же. Кушай, Князь, Гришка, подноси. (сыну.) Сынъ поднесъ.

* № 15.

Старое и новое.

1.

Въ концѣ 1693 года, (3) Ефремовскій помѣщикъ Князь Иванъ Лукичъ Щетининъ получилъ приказъ государевъ, явиться на службу подъ Москву къ новому году, 1-му Сентября съ тѣми людьми, лошадьми и съ тѣмъ оружіемъ, съ какимъ онъ записанъ былъ въ разрядномъ Ефремовскомъ спискѣ.

Въ Ефремовскомъ разрядномъ спискѣ Иванъ Лукичъ былъ записанъ такъ: «Князь Иванъ, Княжъ Луки сынъ Щетининъ, служитъ съ 176 года, 27 лѣтъ, былъ на службахъ и раненъ, крестьянъ за нимъ 132 двора. На Государевой службѣ будетъ на Аргамакѣ въ саадакѣ, (2) съ саблей да пара пистолей. Съ нимъ будетъ 8 лошадей простыхъ; да съ огневымъ боемъ, съ пищалями 10 человѣкъ, да въ кошу (1) 7 человѣкъ».

Былъ слухъ, что собираютъ войско опять въ Крымъ на Татаръ, и много помѣщиковъ отписывались больными и отплачивались деньгами, чтобъ не идти въ походъ. Но Князь Иванъ Лукичъ, хоть и много было дѣла въ деревнѣ, хоть и копны не всѣ еще свезены были, какъ получилъ приказъ, такъ сталъ собираться, приказалъ свое имѣнье старшему сыну съ Княгиней и день въ день, въ срокъ пришелъ къ Москвѣ со своими лошадьми, людьми и обозомъ. И привелъ съ собой Кн. Иванъ Лукичъ, мало того, вполнѣ всѣхъ людей и лошадей по списку, но лишнимъ привелъ своего середняго любимаго сына Никиту на Аргамакѣ съ саблей, ружьемъ и пистолетами. Молодой Князь Никишка, какъ его звалъ отецъ, за то и былъ любимцомъ отца, что такой же былъ удалый, какъ и отецъ, и, хоть только весною женатъ, упросилъ отца взять его въ походъ съ собою. Въ Москвѣ старый и молодой Князь явились на смотръ въ Преображенское село къ Ромодановскому Князю.