Геннадий Аксенов - Вернадский

• Название: Вернадский
• Автор: Геннадий Аксенов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03306-1

Жизнь великого русского ученого Владимира Ивановича Вернадского (1863–1945) прекрасна и удивительна, представляет собой образец цельности, насыщенности высшими духовными интересами, нравственной ответственности. Его умная деятельность связывает разные эпохи в истории России. Он мощно двинул вперед все науки о Земле, что привело к новому пониманию общества и личности. Он создал учение о биосфере и о разуме в природе, дал новое представление о времени и пространстве и, следовательно, открыл новое естествознание, которое только сегодня становится внятно мировому научному мышлению. Его время пришло. В новом тысячелетии мы как никогда нуждаемся в его необычайных идеях о вечности жизни и о силах свободной человеческой личности.

Подводя итог жизни, он сказал: «Я сделал все, что мог, и не сделал никого несчастным».

Книга снабжена научным аппаратом.

Издание второе, исправленное и дополненное

---

Таким образом, он не мог рассчитывать на учеников, как в старое университетское время. Впрочем, это не вызывало особой тоски. Ученое одиночество — норма, а не патология. Как историк науки, Вернадский прекрасно знал, что сплошь и рядом правы одиночки, хотя побеждают они редко.

«Выпуск 1-й» — стояло на титульном листе. И это указывало на замысел продолжать «Проблемы». Так оно и произошло.

* * *

Не поехав в 1934 году за границу, он снова на все лето эмигрирует, на этот раз избирая местом укрытия Узкое, новый дом отдыха ученых под Москвой.

Имение принадлежало когда-то философу Евгению Трубецкому. Здесь на руках Сергея Трубецкого умер духовный учитель братьев и их друг Владимир Сергеевич Соловьев.

Философские предания витали над двухэтажным княжеским домом среди парка, переходящего в лес. Пруд рядом с домом всегда темен, тих и гладок, поскольку вокруг стоят деревья.

Подмосковная природа очень понравилась Вернадским. Они стали проводить здесь чуть ли не каждое лето. Тем более что отсюда недалеко ездить в президиум академии, расположенный на том же юго-западном конце столицы.

Высокопоставленные трудящиеся, к каковым приравнялись академики, имели особенный статус. С одной стороны, их всячески опекали кремлевскими пайками и медициной. В то же время они заключены в золоченую клетку. Престиж сочетался с униженным положением по отношению к идеологическому начальству, чьи посланцы теперь заседали в самой академии и осуществляли ее прямую связь с научным отделом ЦК партии.

Вскоре академикам, не всем, но наиболее авторитетным, в том числе и Вернадскому, выделили в пользование автомобили. Узкое стало легкодоступным и в то же время тихим местом отдыха и работы.

Ныне Узкое поглощено Москвой. Но по-прежнему в окрестностях его самый лучший воздух, поскольку господствующие ветры здесь веют с запада в сторону столицы, а не из нее.

Часть IV ИТОГИ 1935–1945

Глава двадцать третья «ДАВНО Я ТАК ГЛУБОКО НЕ ВДУМЫВАЛСЯ В ОКРУЖАЮЩЕЕ»

Такое обычное «странное состояние». — «Пришлось смириться». — В Москве, у Собачьей площадки. — 117-я комната. — «Мысль изреченная есть ложь». — Усиление сознания. — Золотой юбилей в Злата Праге и подарки. — Прощай, Германия!

Из Узкого в том же письме в августе 1934 года, поощряя Личкова не оставлять науку, Вернадский писал о себе: «Эти многие месяцы, которые мы с Вами не виделись, я находился в странном и необычном в моем возрасте (71 год) состоянии непрерывного роста. Многое сделалось мне ясным, чего не видел раньше. Во-первых, складывается новая наука — радиогеология (прочел в Радиевом институте ряд лекций и выходит моя французская книжка “Le problème de la radiogéologie”), об этом читал в Париже, Праге (по-французски и по-немецки) и в Варшаве. <…> Я находился и нахожусь в этом периоде творчества, несмотря на все тяжелые переживания — смерть Сергея Федоровича и т. д.»1.

Старческие немощи не останавливают размышлений. Их порыв и натиск напоминают ветвление растения — такой обычный и такой чудесный напор внутренних сил, развертывающихся изнутри. Энергией внутреннего толчка мысль растет из невидимого центра личности. Все внешние впечатления, все духовные богатства прежнего, проекты будущего не просто присоединяются сознанием, не наслаиваются сверху, а сообщают центру дополнительную энергию, переплавляясь и преображаясь.

Мир вокруг, не меняясь, непрерывно изменяет вид. Неясное становится ясным, расплывчатое — четким, стоящее особняком включается в общий ряд, получает законосообразное место. А меняется на самом деле сама личность — она смотрит на мир новым духовным взором. Мир пребывает, мы проходим, говорили древние. Но ведь проходить можно по-разному: уменьшаясь, оставаясь постоянным или прибавляясь. И чтобы преодолеть разрушение мира, нужно его опережать строительством себя.

Так, по догадке Сократа, происходит воспоминание. Душа вспоминает, что с ней было, что она знала всегда. Мир выворачивается, внешнее становится внутренним, а внутреннее превращается в опорные блоки внешнего. Вернадский называл это развертывание охватом. Сознание все лучше обнимало мир, все больше и больше различало, распознавало в нем. Углубляясь в себя, он все больше удивлялся богатству мира.

Дневник 22 января 1936 года: «С Иваном большой разговор на философскую тему. Впервые я высказал то, что думаю давно об особом состоянии живого. Значение правизны-левизны, размножения. Эволюционный процесс (скачками с остановками), приводящий в наше время к резкому изменению значения живого (человек меняет планету). Нервная ткань развивается неуклонно в одну сторону от альгонка (тогдашнее название протерозоя — геологического зона ранней жизни. — Г. А.) до нашей психозойской эры: мысленная сила аналогична размножению и этим путем значение человечества возрастает в nm раз. Мысль — сознание — не энергия и не материальна. Но проявляется в материально-энергетической среде в пространстве-времени. Можно построить аналогии:

Материальные колебания — звуковые, ультразвуковые в разных средах разные. Одновременно — максимальные скорости передачи — разные. Энергетические передачи — maximum скорости — скорость света, электромагнитная. Передача мыслей — скорость большая, чем скорость света.

В первом случае — материальные среды.

Во втором — эфир.

В третьем — сверхэфир»2.

Что такое «сверхэфир»? Может быть, именно миг понимания, охвата, прозрения? Миг, который вмещает гигантское содержание, аналогичное вечности. Блик смысла, сжатый до сверхсветовых скоростей, но переходящий и проявляющийся, разворачивающийся в среде пространства-времени в обычных, досветовых скоростях.

И поскольку освоение мира человеком, несомненно, идет, то эти скорости связаны с мелькающими в одном мозгу смыслами. Под их влиянием перестраивается вся личность. И тогда человек старается перевести этот неземной свет на язык обыденных слов.

* * *

Между тем главный труд, «книга жизни» упорно раздваивалась. То думалось писать «на абсолют», в свободном, ничем не ограниченном полете мысли, то хотелось не выходить за строгие рамки научного канона.

Дневник 20 декабря 1934 года: «Надо мою книгу все-таки написать и не увлекаться потоками идей, новых фактов и эмпирических обобщений. Все ярче мысль — через год, два уйти от обоих институтов (Радиевый и БИОГЕЛ. — Г. А.) в научную работу над книгой»3.

Но за год — никакого продвижения. Личкову пишет, что завален работой, с ней не справляется. Все запущено. Переезд академии в Москву, радиогеология, «Биогеохимические проблемы» — все не дает сесть, наконец, за книгу, к которой не притронулся с февраля 1934 года (а письмо написано 12 января 1935-го) целый год.

Весной прибавилась новая забота — ездить в Москву выбирать квартиру. Несколько вариантов отверг, пока не понравился небольшой дом в Дурновском переулке. 19 июня туда переехала Прасковья Кирилловна с вещами.

Пока шел ремонт дома, отправились с Наталией Егоровной в Узкое. Здесь спешно готовит сборник «Живое вещество», не вышедший по причине идеологического переворота 1929 года. Теперь дает книге наименование не столь броское, не дразнящее философскую цензуру: «Биогеохимические очерки». «Обещают печатать с осени, — пишет Личкову. — Я добиваюсь этого с 1929 года. Кажется, сейчас книга выйдет. С ней было довольно много работы. Я сделал для этих 20 статей ряд примечаний и свел к уровню 1935 года». Но напрасны надежды. Ни в 1935-м, ни в следующем году книга очерков не вышла. По той же самой причине, что и в год великого перелома.

В новой квартире побывал только несколько раз. Разбирал книги в библиотеке, устраивал рабочий кабинет. Они с Наталией Егоровной надеялись уехать в Чехословакию в конце июля, но уехали лишь — по причине бюрократической волокиты с паспортами — только в середине августа.

Ферсману: «Я еду для работы над моей книгой о биогеохимической энергии на Земле и для того, чтобы пожить с внучкой. 1 */2 месяца и, если бы удалось, и больше, хотел посвятить писанию книги и жизни с внучкой, а 1–1,5 месяца — поездке в Лондон (через Париж) и Рим для работы для книги в библиотеках. Здесь осмотрел меня Плетнев (врач Д. Д. Плетнев из кремлевской больницы. — Г. А.) и решительно на 3 недели направляет меня в Карлсбад: инфекция желчных протоков и расширение печени. Если Ниночка одобрит, я подчинюсь, да и думаю, что он прав, а я хочу написать эту книгу, завершение моей научной работы, над которой я более или менее интенсивно думаю с 1916 года»4.

Действительно, пришлось-таки отправиться в Карлсбад, теперь в независимой Чехословакии Карловы Вары. Чешский врач в Праге подтвердил диагноз Плетнева. Забавно, как, начав лечение, пишет Ферсману, что состав воды одного из главных целебных источников Штруделя, приведенный в путеводителе, определен, по его мнению, неправильно. Геохимик в нем преобладал над пациентом.