Геннадий Аксенов - Вернадский

• Название: Вернадский
• Автор: Геннадий Аксенов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03306-1

Жизнь великого русского ученого Владимира Ивановича Вернадского (1863–1945) прекрасна и удивительна, представляет собой образец цельности, насыщенности высшими духовными интересами, нравственной ответственности. Его умная деятельность связывает разные эпохи в истории России. Он мощно двинул вперед все науки о Земле, что привело к новому пониманию общества и личности. Он создал учение о биосфере и о разуме в природе, дал новое представление о времени и пространстве и, следовательно, открыл новое естествознание, которое только сегодня становится внятно мировому научному мышлению. Его время пришло. В новом тысячелетии мы как никогда нуждаемся в его необычайных идеях о вечности жизни и о силах свободной человеческой личности.

Подводя итог жизни, он сказал: «Я сделал все, что мог, и не сделал никого несчастным».

Книга снабжена научным аппаратом.

Издание второе, исправленное и дополненное

---

Вернадский работает с большим увлечением, готовит доклад для Академии наук. 25 марта в дневнике появляется запись: «Занимался вечером докладом о радиоактивности. Никак не могу осветить, как следует. Стихийно им охвачен и думаю перед сном. Сны с ним сливаются. Ясно чувствую несознаваемое другими значение и то, что это не идет в рамках тех представлений, которые строят современную научную работу. Личное проявление? Старомодная форма? Думаю об немецком докладе для Мюнстера — для академии буду говорить. Не знаю, смогу ли выразить. Но выразится это помимо меня». Однако доклад под вопросом совсем не по научным мотивам: старинное учреждение перестраивается на советский лад. Готовятся, например, пятилетние планы — явная показуха, которую к науке трудно приспособить. Сама суть ее — неожиданность. Содержательное планирование — гибель для нее, но власть требует именно его. Во всяком случае, доклад в академии отложен.

Но зато он произнес его в Мюнстере, перед грандами мировой науки. Съезд получился весьма представительным. Из Берлина прибыли Отто Ган и Лиза Мейтнер, из Кёнигсберга — Панет, из Фрейбурга — Хевеши, из Австрии — Майер, из Англии — Резерфорд и Чедвик. 17 мая Вернадский выступил с докладом «Радиоактивность и новые проблемы геологии». Через неделю он писал из Праги А. П. Виноградову: «Сегодня направил для печати свой доклад, который не прочел — а сказал главное (не очень удачно — многие плохо поняли — но зато после были очень интересные частные разговоры). <…>

Сейчас самое интересное в Мюнстере было указание на нейтроны и на распадение изотопов. Были и Резерфорд и Чедвик. Здесь новый огромный шаг в неизвестное»14. В этом и заключалась главная сенсация мюнстерского съезда, которую все ждали с нетерпением. Только что, в 1931 году Чедвик открыл нейтрон. «Прошло 12 лет после того, как выдвинутое в 1920 году Резерфордом представление о нейтроне получает подтверждение и дальнейшее развитие, — писал Вернадский в полном отчете о своей командировке. — В своем словесном докладе-воспоминаниях Резерфорд остановился на длительном перерыве между выявлением им вероятного существования нейтрона и реальным его установлением. По аналогии с пережитым им прошлым, он предвидит новый творческий расцвет радиологии, этим открытием нейтрона создавшийся. [Искусственное] разложение атома, только что происшедшее, явилось ярким этого подтверждением… Его рассказы были — помимо докладов о нейтронах — самым новым и интересным на съезде. Интересна и сама его личность человека, достигшего величайшего научного положения в Англии, неуклонно и неустанно продолжающего работать»15.

Но вскоре «интересные разговоры» закончатся. То был вообще последний, почти идиллический для научного общения год — последний перед победой нацизма в Германии и разделением науки на немецкую и остальную. Последний год работает Виктор Гольдшмидт в Гёттингене (где Вернадский после Мюнстера делает два доклада и печатает их в немецких журналах). Через несколько месяцев Гольдшмидт переезжает в Норвегию. Уезжают навсегда Эйнштейн, талантливая сотрудница Гана Лиза Мейтнер.

А пока второй границы в Европе еще нет, Вернадский ездит по научным центрам. В Берлине его ждал сюрприз: минералог Эрнст Шибольд экспериментально доказал существование каолинового ядра алюмосиликатов, формулу которого Владимир Иванович дал еще четверть века назад, того самого ядра, над которым они недоработали тогда в Киеве, захваченном Петлюрой, когда погиб студент Наумович.

От середины июля до середины сентября провели под Прагой все вместе. Наталия Егоровна вспоминала: «После долгих размышлений и поисков решили нанять комнаты в меблированном доме, вновь открытом под Прагой на Шарке. Это было удобно для занятий Николая Петровича и Ниночки, для библиотек Владимира и ввиду возможности устроить в одном доме с нами Георгия и Нинетту. Дом был с иголочки, нов и чист. Вся мебель новая и приятная чистотой. Стоял дом на самом краю города. Перед ним расстилались поля и рощи. Скоро к нам присоединились Георгий и Нинетта. Очень было радостно быть всем вместе. Мы ходили гулять, спускались вниз, в овраг, обросший травой и деревьями, поднимались по другую сторону его. По утрам все наши ездили в Прагу по делам, а к обеду все соединялись»16. К этому приезду относятся тревожные сведения о внучке Танечке. Оказалось, что она запаздывала с разговорной речью. Надвигалась тяжелая драма в жизни Толлей. Психическое отставание с годами увеличивалось, пока не выяснилось, что ребенок умственно неполноценный. Это произошло через несколько лет.

Как будто действительно сбылось проклятие сурового прадеда Ивана. Жена Георгия не могла иметь детей. Род Вернадских затухал. И даже дети сестер не дали потомства.

* * *

В середине сентября Вернадский один уехал в Париж. Поскольку письма просил посылать на улицу Бюффона, в Музей естественной истории, ясно, что ехал к Лакруа. Работал в музейной лаборатории и ходил, как всегда, в Национальную библиотеку. Очень подолгу беседовал с мадам Кюри.

Ферсману сообщает: «Сейчас решил немного изменить ход работы, так как получил третье настойчивое приглашение Самойловича дать доклад к ноябрьской сессии. Что сие означает?»17 Вскоре узнает, что сие означает приближение очередного громкого юбилея советской власти — пятнадцатилетия Октября. Каждая организация должна отчитаться перед народом, читай, перед начальством, в проделанной работе. Востоковед А. Н. Самойлович в эти годы возглавлял Отделение общественных наук и готовил означенный доклад академии.

В 1927 году, когда отмечалось десятилетие, Вернадский в подобных условиях написал статью «Геохимия в Союзе». Теперь решил воспользоваться еще одним поводом для публичного выступления, но отметить не пятнадцатилетнюю дату, а шестнадцатилетнюю. Шестнадцать лет работы над проблемой живого вещества.

Она больше, чем научная проблема. Она сама его жизнь.

Светом 1916 года освещена вся его судьба. Тем более полезно оглянуться и обозреть, что сделано, соединить путь общими идеями и понять скрытый в дебрях будней маршрут. Живя в двух несовпадающих временах: биологическом и безвременном измерении разума, идей и духовных переживаний, — ученый вынужден сводить их воедино. На своем острове, где миг и вечность совпадают, сохраняя себя от разрушения, воздвигая духовную крепость, он противостоит обвивающей его реке времени, в которой один миг с другим трагически никогда не встречается.

Действие той пружины, которая закрутила его жизнь и вытолкнула к новым горизонтам в самое неподходящее время, в Шишаках, накануне русской смуты, тогда только начиналось. Трудно было предположить, набрасывая тогда торопливые и несовершенные очерки о живом, что судьба, проведя через невиданные испытания, сохранит его для нового творчества, что программа, которую он так ярко представил на пороге гибели, все еще разворачивалась.

И пусть Институт живого вещества не создан. Действует лаборатория. Двадцать пять сотрудников, правда, поставленные в ужасные условия, все же работают. Вышли уже два тома ее трудов. Пусть не удалось ввести в науку такие ему ясные понятия, как вечность жизни и живого вещества, но они все же высказаны и будут отныне жить сами по себе.

Может быть, смертному человеку и не дано соединить миг и вечность, дотянуть первое понятие до второго, выразить себя как целое. Но он не оставляет героических попыток, принимает вызов и продолжает творить, припадая к таинственному источнику внутренней силы. Дневник 12 марта 1932 года: «Всегда, когда читаю книги о жизни таких людей, как Гете (недавно Галилей), какое-то странное испытываешь чувство: точно не выраженная (?), не охваченная целиком прожитая жизнь. Точно дотрагиваешься к чему-то не окончательно осознанному. Как в больших литературных произведениях: форма мешает выявить большое содержание — так было у меня в молодости при чтении Шекспира, Достоевского, Толстого: величайших творцов. Так и сейчас то, что выявляется в моей научной работе и тот “демон”, который во мне сидит»18.

Париж, созданный для научного уединения, придает силу мысли. То, что заявлено в «Начале и вечности жизни», в «Новой физике», — теперь, когда он связал живое вещество с временем-пространством, приобретало вселенское значение. Главное, что его мысли теперь не просто мысли. Нашлась опытная ниша для их перевода со словесного уровня на опытный. Создана новая наука — биогеохимия. Наука о составе, строении и геологическом (он же — космический) измерении живого вещества. Она связывает в единый информационный узел (если бы он знал такой термин) пространство-время (био), вещество мира (гео) и энергию (химия). Тот вопрос, который в 1922 году задан в «Вечности жизни», достаточно ли вещества и энергии для описания Космоса, получил разрешение: нет, недостаточно. Не хватает третьего ингредиента: живого вещества, придающего веществу и энергии длительность (дление) и форму пространства. Без жизни Космос не существует, не может существовать.