Алексей Щербаков - Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского

• Название: Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского
• Автор: Алексей Щербаков
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-373-05002-9

Людей, недовольных властью и бежавших на чужбину в поисках лучшей жизни, в России хватало со времен Ивана Грозного. Это и бывшие царские послы и соратники, позднее ставшие перебежчиками, и представители революционной элиты и белой эмиграции, и пособники фашистов, а также диссиденты советской эпохи.

Как правило, политэмигранты покидали страну, чтобы извне бороться с существующей властью. Они не теряли связей с Россией, потому что рассчитывали вернуться. Причем, не для того, чтобы обнять березки и перекреститься на Исаакиевский собор или храм Василия Блаженного, они мечтали вернуться с победой, на белом коне, чтобы насладиться видом поверженных противников. И именно этим объясняется их неразборчивость в поисках соратников. Для достижения своих целей они заключали сделки с кем угодно, в том числе и с откровенными врагами России…

В новой книге А. Щербакова прослеживается тернистый путь российской политической эмиграции с XVI по XX век.

---

Между тем у Бакунина дела складывались не очень. Много неприятностей доставила ему так называемая «молодая эмиграция». Это были набежавшие из России молодые революционеры. Наиболее заметной фигурой среди них являлся Николай Исаакович Утин. В России он был членом «Земли и Воли», а также одним из лидеров студенческих волнений, за что посидел в Петропавловской крепости. Однако сумел выбраться за границу. (В России его заочно приговорили к смертной казни.)

Утин привык быть лидером и в эмиграции тоже стал претендовать на роль самого главного. Его позиция была такая: вы тут сидите себе и ничего об обстановке в России не знаете. А вот мы… Причем, по складу характера Утин напоминал (с поправкой на масштаб личности) ещё не родившегося Л. Д. Троцкого. То есть он не столько любил революцию, сколько себя в революции. Как и Троцкий, Утин обладал очень склочным характером. Для начала он поссорился с Герценым, потом дошла очередь и до Бакунина.

Самое грустное для последнего заключалось в том, что Утин и его товарищи создали русскую секцию Интернационала. Бакунин оказывался вроде как ни при чем. А ведь, несмотря на весь свой интернационализм, Михаил Александрович думал прежде всего о России. И вот тут появился Сергей Геннадиевич Нечаев.

Этот человек имел некоторое революционное прошлое. Он активно подбивал студентов Петербургского университета на бунт. При этом рассказывал всем желающим послушать, что находился в заключении в Петропавловской крепости, откуда бежал. Заметим, что за всё время существования в Петропавловке тюрьмы оттуда не смог сбежать ни один человек. Результаты деятельности Нечаева оцениваются по-разному. Но в 1869 году студенческие беспорядки имели место. Разумеется, впоследствии многие претендовали на то, что они играли в этих событиях главную роль.

Нечаев являл собой тип совершенно отмороженного революционера. Он обладал железной волей – был из тех людей, которых сломать невозможно, проще уничтожить. Ничего, кроме революционной деятельности, его не интересовало.

«Мне стыдно было сознавать, что у меня есть личная жизнь, личные интересы. У него же ничего не было – ни семьи, ни личных привязанностей, ни своего угла, никакого решительно имущества, хотя бы такого же скудного, как у нас, не было даже своего имени; звали его тогда не Сергеем Геннадиевичем, а Иваном Петровичем».

(А. И. Успенская, революционерка)

То есть это был фанатик в самой крайней форме. Причем он хотел не просто заменить один общественный строй другим. Он хотел разрушить этот мир. А дальше? Нечаев искренне полагал, что «революционер – человек обреченный». Так что дальнейшее его не очень волновало. Точнее в эмиграции Нечаев как-то написал свою программу, выдержанную в лучших традициях «казарменного социализма», но складывается впечатление, что он это сделал просто потому, что так было положено в этой среде. Ну не занимал его этот вопрос.

«Не взгляды, вынесенные им из соприкосновения с этой средой (революционной. – А. Щ.), были подкладкой его революционной энергии, а жгучая ненависть и не против правительства только… а против всего общества, всех образованных слоев, всех этих баричей, богатых и бедных, консервативных, либеральных и радикальных. Даже к завлеченной им молодежи он если и не чувствовал ненависти, то, во всяком случае, не питал к ней ни малейшей симпатии, ни тени жалости и много, много презрения».

(В. Засулич, революционерка)

Нечаев в деле разрушения допускал абсолютно любые методы. Был бы эффект.

Часто говорят, что он представлял собой новый тип революционера. Это верно только отчасти. Да, в среде тогдашних сторонников социалистической революции подобных типажей не имелось. Но вообще-то ничего нового в подобной психологии не было. Такими были в России некоторые старообрядцы. В Европе – особо упертые католики и протестанты (например, солдаты-пуритане Оливера Кромвеля). Да и сектантов и в России, и в Европе вполне хватало.

Характерно, что Нечаеву очень нравились иезуиты – он призывал использовать их методы. Рано или поздно такие люди должны были появиться и в революционном движении.

В эмиграции Нечаев оказался в 1869 году, где всем сообщал свою мифическую биографию, а также объявлял себя представителем мощной революционной организации, якобы существующей в России. Ему не слишком верили. Все, кроме двух человек – Огарева и Бакунина. Ну, с первым всё понятно – Огарев являлся творческим человеком, поэтом и писателем, к тому же сильно пил. Людям такого типа можно втюхать всё что угодно. А вот Бакунин… Михаил Александрович ведь сидел в Петропавловской крепости. Так что при желании мог бы «расколоть» Нечаева в полчаса. К примеру, спросив о внутреннем распорядке в Алексеевском равелине. Как известно, человек, не сидевший в тюрьме, в принципе не способен обмануть на этот счет того, кто побывал за решеткой. Так же как невозможно перед понимающими людьми выдать себя за военного, моряка и так далее. Есть огромное количество мелочей, которые посторонний знать просто не может.

Но Бакунин Нечаеву поверил. Потому что захотел поверить. Михаил Александрович был вообще увлекающимся человеком. К тому же, как уже было сказано, с русскими единомышленниками у него были проблемы. А тут является вот такой товарищ, представитель мощной организации. Это очень хороший вариант утереть нос «молодым эмигрантам» типа Утина, за которыми на самом-то деле тоже никого не имелось.

Имеется тут и психологический аспект. Бакунин, конечно, направо и налево кричал о свободе личности. Но на самом-то деле он хотел работать с такими бойцами, как Нечаев. Решительными, непреклонными и не затевающими склок на пустом месте из-за личных амбиций.

«Сейчас я по горло занят событиями в России. Наша молодежь в теоретическом и практическом отношении, пожалуй, самая революционная в мире, сильно волнуется… У меня теперь находится один такой образец этих юных фанатиков, которые не знают сомнений, ничего не боятся и принципиально решили, что много, много их погибнет от руки правительства, но что они не успокоятся до тех пор, пока не восстанет народ. Они прелестны, эти юные фанатики, верующие без бога и герои без фраз».

(Из письма М. Бакунина его французскому единомышленнику)

В итоге началось плодотворное сотрудничество. Нечаев сумел убедить Бакунина, что в России революция начнется если не завтра, то послезавтра – точно.

Вот что говорил Бакунин: «На Волге бунты происходят через каждые сто лет: в 1667 году – Разин, в 1773 – Пугачев, и теперь, как мне достоверно известно, революционный вопрос стоит там на очереди. Раскольники волнуются, к ним присоединяются рабочие массы, калмыки и киргизы тоже выражают свое неудовольствие – словом, приготовляется всеобщее восстание».

Ему пытались возражать те, кто знал ситуацию лучше. Ведь в этой среде крутились не только эмигранты, но и приехавшие за границу российские граждане.

«Я было попытался убедить его, что сведения его почерпнуты из мутных источников, что, вернувшись недавно из своего саратовского имения, я могу его уверить, что на Волге все тихо и мирно и никто там ни о какой революции не помышляет, убедить его, однако, я не мог; разыгравшуюся его фантазию укротить было нелегко».

(Г. Н. Вырубов)

И в самом деле, в это время ничего похожего на революционный подъем в Российской империи не наблюдалось. Студенческие бе с-порядки на жизнь страны не влияли никак. А больше ничего не было.

Что же касается Бакунина, то он снабдил Нечаева документом: «Податель сего есть один из доверенных представителей русского отдела Всемирного революционного союза, 2771». На бумаге имелась подпись Бакунина и печать со словами: «Европейский революционный союз, Главный комитет».

Подобной организации никогда не существовало. Так что в этом смысле оба партнера стоили друг друга. Но, как оказалось позже, эта филькина грамота имела немалую ценность. Дело в том, что в России ходили слухи о создании Интернационала, но мало кто знал – а что это за зверь такой? Этот факт описан Ф. М. Достоевским в романе «Бесы». Существует некий страшный и таинственный «internacionale». А что он собой представляет? Тогда в России марксизм был практически неизвестен, как и неизвестен лозунг «пролетарии всех стран, соединяйтесь!». А потому был непонятен сам смысл создания международной социалистической организации. Нечто похожее было только у масонов, чья деятельность тоже была окутана легендами. А непонятное одних пугает, других привлекает.

Однако удостоверение – это не всё. В конце концов, такую «ксиву» Нечаев смог бы изготовить и своими силами. Для поездки в Россию требовалась агитационная литература. А на ее издание, в свою очередь, требовались деньги. У Бакунина денег никогда не имелось. А вот у Огарева… Своих денег у него тоже не было. Зато имелся так называемый «Бахметьевский фонд». Дело вот в чем. Помещик П. А. Бахметьев увлекся идеями утопического социализма. Он продал своё поместье и отправился на острова Тихого океана для того, чтобы создать там коммуну. Дальнейшая его судьба неизвестна. Опыт говорит, что ничего хорошего из попыток созданий подобных коммун не выходило. Что-то путное получилось только у евреев с их кибуцами. Но дело не в этом. Будучи проездом в Европе, Бахметьев оставил 20 тысяч франков Герцену и Огареву на революционную деятельность. По тем временам – не такая уж и маленькая сумма. Как это всегда бывает, размер фонда в слухах, ходивших по социалистической тусовке, разросся в разы. И претендентов на эти деньги хватало. Но держатели фонда стояли как панфиловцы. Они сохранили деньги в неприкосновенности, хотя вообще-то имели полное право пустить их хотя бы на тот же «Колокол». Но тут появился Нечаев. Как уже говорилось, Герцен этого товарища не оценил. Зато Огарев потребовал раздела фонда. Можно представить, как это всё происходило. Споры из-за денег всегда выглядят некрасиво, а среди идейных интеллигентов – и вовсе мерзко. Но, как бы то ни было, фонд разделили. И Нечаев на долю Огарева стал издавать разнообразный агитпроп.