Сборник - «Пасхальные колокола» и другие рассказы

• Название: «Пасхальные колокола» и другие рассказы
• Автор: Сборник
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-373-05151-4

Эта книга рассказывает о том, какой была век назад русская Пасха – главный праздник христианского богослужебного года.

…Крестный ход с громкими пениями, пасхальная заутреня, обряд христосования, Благодатный огонь, куличи, творожные Пасхи и яйца, хороводы и игры – все это под церковный перезвон, который выражает радость Воскресения Христа из мертвых.

«Пасхальные колокола» – подробное собрание рассказов русских классиков о празднике праздников, торжестве из торжеств.

---

– Послушайте, Анна Михайловна, что же вы ко мне в карты смотрите!

– Ну вот, ей-Богу, не смотрела! Ах, как вам не стыдно! Да когда же я? Мне только показалось, что у вас блоха на шее сидит, так оттого я и нагнулась к вам.

– А ежели не смотрели, то откуда же у вас такая прыть взялась, что вы вдруг с короля-бланк козыряете? Посмотрели, видите, что туза у меня нет, и пошли на рысях.

– Просто с трех рюмок мадерки рысить начала. Думаю: пан или пропал… И как это вы об людях думаете такие скверности! Да неужто я в Пасху-то?.. А все оттого, что сами на руку нечисты. Я вот и видела, как вы у червонного туза уголок для заметки оборвали, да молчу и ничего не говорю.

– Позвольте вам сказать, что это даже низкая подлость так обо мне выражаться!

– Ах ты мелочная лавочница! Да как ты смеешь подлостьми меня корить! Конечно, угол оборвала. Нешто я не видела? Муж привык у себя в мелочных лавочках под весы пятак хлебным мякишем прилеплять, так и ты ему под кадрель вздумала шильничать?

– Ну, и суровщики тоже охулки на руку не положат, чтоб аршин через руку перекинуть и покупателя объегорить, а жены их в чужие карты привыкли глазенапы запускать.

– Оставьте, Анна Михайловна! Ну, полноте! Охота ссориться! Лучше мы этот ремиз сначала разыграем, – успокаивает расходившихся дам хозяйка. – Ну, помиритесь, подите и выпейте по рюмочке мадерки на мировую.

– Я согласна примириться, ежели ремиз сначала разыграть, – сдается гостья.

– Хорошо, извольте. Я не в вас, не корыстная, я для блезиру играю, а не для того, чтоб с человека шкуру снять, – отвечает другая. – Нам чужих денег не надо на пропитание.

Дамы подходят к столу с закуской и, все еще дуясь друг на дружку, чокаются рюмками.

Молодежь сгруппировалась совсем отдельно. Девицы ведут интересные разговоры с кавалерами.

– А я подарочным яйцом на второй день Пасхи бился, так четыре рубля себе выбил, – рассказывает кавалер. – У нас шло так, что двугривенный за каждое разбитие подавай. Конечно, в шутку, а все-таки себе место к Петипе на бенефис выбил.

– Ах, Боже мой! Петиповский бенефис, а мы будем дома сидеть! – восклицает одна из девиц. – Маменька с папенькой едут в этот вечер на кладбище, чтоб приказать к радонице могилки почистить, и меня с собой берут. И я вдруг вместо Петипы среди покойников… Какое предубеждение моих чувств! А что он играть будет?

– Любовные похождения Дон-Жуана среди женского пола.

– Нет, нет, лучше уж не говорите, не дразните меня! А то вдруг вместо интересной театральной игры христосоваться на кладбище с нищими! Петипа и нищие! Какое сравнение!

– Упросите папеньку с маменькой переменить нищенское христосование на субботу.

– Ах нет! Они на этот счет бесчувственные и все равно в театр не пойдут, так как к Петипе никакого вкусу не имеют.

– А какие пронзительные любовные лобзания-то будут в театре! И главное, то при луне и при звездах, то при громе и молнии! Мне рассказывали, что дон-жуанная игра чище еленистой игры и даже можно сказать тридцать очков вперед супротив Прекрасной Елены!

– Сделайте одолжение, не дразните меня, Никифор Иваныч.

Звонок. Вошел еще кавалер.

– Здравствуйте, Вера Павловна! Здравствуйте, Пелагея Калиновна! Христос воскрес!

– Ни за что на свете! Мы только три дня христосуемся! – взвизгнули девицы.

– А по закону всю Святую неделю следует.

– И так уж все губы обтрепали.

– Я легонечко, воздушным манером. Даже можете меня не чмокать. Я сам чмокать буду.

– Нет уж, отчаливайте!

– А я прямо из балаганов летел сюда на извозчике, как зефир на крыльях ночи, и мечтал об упоении чувств на душистых женских устах. И вдруг поворот от ваших ворот! Зачем же я после этого балаганное удовольствие бросил? Два балагана еще у меня не осмотренными остались.

– Мы и сами во всю Пасху никакого балаганного удовольствия не видали. Присаживайтесь к нам и утешайтесь разговорами с нами.

– Ваши улыбки так и манят меня на слияние уст, – говорит кавалер, садясь.

– Пожалуйста, только не очень близко, а то вы, пожалуй, и силком с нами похристосуетесь.

– Поцелуйным вором отродясь не был. У всех лавочных соседей на нашей галерее можете даже спросить. На повальном обыске дадут похвальный отзыв.

– А зачем же вы свое лицо к моему лицу приближаете?

– Румянец ваших ланит хочу рассмотреть!

– Ах! Ну, уж это свинство!

– Христос воскрес! Извольте и яичко получить. Но теперь позвольте дохристосоваться до конца. Уж что замахнулся, что ударил. Два раза за вами, потому надо до трех раз.

– Ах, какой вы несносный! Ну, да уж христосуйтесь, что с вами делать! – сказала девица.

И началось чмоканье. Кавалер обошел всех девиц.

– И ведь заставят-таки насильно целоваться! – говорили девицы с притворным неудовольствием.

Николай Лейкин. Первый день Пасхи

Первый день Пасхи. Утро. У подъезда стоит щегольская двухместная карета. Кровные рысаки нетерпеливо ударяют подковами о камни. На козлах сидит жирный кучер с расчесанной бородой, на колесе примостился дворник и христосуется с ним. К подъезду подходит тщедушный чиновник в поношенном пальто и в зело помятой от времени треуголке.

– Здравствуй, Микитушка, здравствуй! – ласково кивает он кучеру. – Христос воскрес! И похристосовался бы с тобой, да высоко сидишь… Ну, ничего… Считай, на парочку пивца за мной. Не уезжал еще сам-то?

– Проклажается… – отвечает кучер.

Чиновник входит в подъезд. Швейцар отворяет дверь.

– Христос воскрес!

– Воистину…

До крови выбритое лицо чиновника прикладывается к жирным щекам швейцара. Шелестит рублевая бумажка.

– Извини, голубчик, что уж без красненького яичка… В мундир-то положить некуда… Того и гляди раздавишь. Где у вас расписываются-то? Не внизу разве?..

– Наверх пожалуйте! Илья камардин нынче у себя принимает. На наши доходы, изволите видеть, позарился и захотел сам рубли обирать, а от генерала со своей стороны потачка… – отвечает швейцар.

– Эх, Терентий Кузьмич! Не осуждай и не осужден будеши! Ведь и Илье Васильичу тоже питаться надо, а потому все мы люди и человеки… – говорит чиновник, снимает пальто и со вздохом лезет в тощий кошелек за вторым рублем для камердинера. – Вот у меня дома ребятишки: один говорит, папенька дай, другой говорит, папенька дай… Кому сапожонки, кому рубашонку… Ох, трудно жить на свете!..

– Это вы действительно. А фулярчик-то мне к празднику обещали?

– Повремени, голубчик… Вдруг нельзя… Все справлю, все отдам… Нынче тоже туда, сюда… и не видишь…

Чиновник начинает причесываться перед зеркалом. Плюет на пальцы и примазывает виски.

– Ну что, встали сами-то? – спрашивает он.

– Теперь прочухался, а то до одиннадцатого часа сегодня против обыкновения дрых… От французинки евойной и то уж присылали…

– Ах, Терентий Кузьмич, как это вы о такой особе и так выражаетесь. Дрыхнет! Ах, Боже мой!

– Это он для вас особа, а для нас никакой разности не составляет. Отошел от места – к другому пристал. С нашим видом и теперича при нашем росте мы завсегда нарасхват. Таких швейцаров ценят. Это вот вы, так действительно… Ну, он вам и страшен! Особа! Эта особа-то вот где у нас сидит!

– Не кощунствуй, Кузьмич, не кощунствуй!

– Пожалуйте наверх!

Чиновник взбирается по лестнице, но вдруг в это время раздается звонок.

Пасхальное угощение. 1901 г. Худ. Фирс Журавлев

Двери квартиры распахиваются, и на пороге показывается «сам», в сопровождении камердинера, который несет какой-то сверток. Голова особы трясется, губы как бы пережевывают жвачку, ноги шагают как поленья, без сгибов. Другой лакей опережает особу и бежит вниз к карете. Швейцар выпрямляется. Чиновник как бы замер и прижался к стене. Особа наводит на него лорнет.

– Ах, это ты, Ларионов? – говорит она.

– Никак нет-с, ваше превосходительство, – Гвоздев! – поправляет чиновник. – Честь имею поздравить ваше превосходительство с великим праздником… Желаю вам в здравии и благоденствии навеки нерушимо священствовать… Виноват, ваше… Здравствовать и все эдакое…

– Так, так… А ну, Христос воскрес!

– Воистину, ваше…

Чиновник стискивает губы, затаивает дыхание и прикладывается к черствым щекам особы, но вдруг на третьем разе, потеряв равновесие, летит с лестницы затылком.

Наверху сдержанный старческий смех.

– Экой ты какой! Ну, что, не ушибся? Петров? Так, кажется?

– Гвоздев, ваше… Не извольте обо мне беспокоиться, – говорит, подымаясь, чиновник. – До свадьбы заживет.

– А ты разве холост? В эдаких летах и холост!

– Никак нет-с, ваше… Это только так, к слову-с… Имею законную жену и четверых младенцев, из коих старшему шестнадцать, а младшему три года… У старшего вы изволили осчастливить и быть восприемником, ваше превосходительство…

– А, помню, помню… Варвара… Ну, пришли ее ко мне, пришли…