Константин Паустовский - Бригантина, 69–70

• Название: Бригантина, 69–70
• Автор: Константин Паустовский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1970

Ежегодный альманах «Бригантина» знакомит читателя с очерками о путешествиях, поисках, открытиях.

---

— Не знают, как готовить, — сказал Александр Ильич. — Едят прямо из банки. Вкусно, конечно, но не шибко. А вот, если поджарить с маслицем на сковородке, совсем другое дело!

— Вот видите! Допустим на минуту, что у нас все благополучно с ловом. Ловят то, что надо, и ровно столько, сколько требуется. Но что с того, когда мороженый продукт не берут потому, что не умеют его приготовить, а консервы остаются в магазине исключительно из-за «высоких» вкусовых качеств? Это и государству большой убыток и… В общем ясно, что нужны радикальные перемены. Ведь даже сушеный трепанг москвичей так и не научили есть.

— Мало трепанга осталось, — вздохнул Александр Ильич. — И гребешка мало. Вот мы поедем, я покажу вам гору гребешковых раковин. Все, что осталось от богатейшей банки. Ну, мне пора собираться. Надо в совхоз заехать, наш парторг в отпуск просится. Значит, до завтра?

— Вообще-то…

— А под конец прямо к границе поедем. Побываем на знаменитом озере Хасан, даже пообедать можно будет прямо там, у воды.

Назавтра мы были уже в Посьете, рыбацком городке, утопающем в пыльной зелени. Дорога ныряла с холма на холм. Встречные машины оставляли за собой белые клубы едкой пыли, словно самолеты-распылители над колхозными полями. Сонно гудели пароходы, скрежетали огромные портальные краны, визжали лебедки. Над замшелыми черепичными крышами кружились чайки и голуби. Пронзительно пахло соленой рыбой.

Мы въехали на узкую косу, на которой находился рыбокомбинат. Рабочий день уже кончился. По опустевшему двору бродили куры и кошки. У сушильного цеха высились груды угля, за ними сверкали перламутровые горы раковин, которые перемалывают на известковую муку. Ее охотно едят куры. По обе стороны блестела и переливалась в огне заката неподвижная вода. У недостроенного барака лежали длинные полиэтиленовые трубы. Внутри уже были забетонированы прямоугольные ванны для аквариумов с проточной водой.

Как нужны биологам моря такие аквариумы! У нас в стране только в Севастополе и Батуми есть такое сооружение. Но океан — это не Черное море. Разве удастся создать для животных хоть какое-то подобие естественной среды без проточной циркуляции? Лишь в таких условиях можно всерьез говорить об искусственном оплодотворении или о скорости роста молоди. Очень ждут этих аквариумов владивостокские ученые.

Лаборатория ТИНРО оказалась единственным обитаемым в это вечернее время помещением на комбинате. Там работа была в самом разгаре. Пока Нейфах консультировал Нину Мокрецову, я прошел на причал, где стояли аквариумы с трепангом. К почерневшим дубовым сваям были привязаны толстые веревки, уходившие в воду. Я вытянул одну из них. Она оказалась похожей на ожерелье из ракушек для великана. Это древний японский способ выращивания моллюсков на соломенных канатах.

Бухта сделалась розовой и бирюзовой. Вдали затарахтел мотор. Вскоре на воде появилась пенная борозда. Баркас шел прямо к рыбозаводу. Вероятно, за нами. Мы должны были идти в гребешковую бухту Тэми.

Раковина гребешка напоминает неглубокую пиалу и китайский веер одновременно. Она кругла, и в то же время у нее есть «ручка». Изнутри пара таких ручек скреплена черным лакированным сухожилием, что делает гребешки удивительно похожими еще и на испанские кастаньеты. Но когда они лежат на дне, а вы плывете над ними, то трудно избавиться от впечатления, что кто-то рассыпал здесь обеденный сервиз. Впрочем, фарфоровая белизна присуща только внутренней поверхности большого приморского гребешка. Снаружи разбегающиеся веером ребра окрашены в нежнейшие оттенки самых разных цветов: розового, сиреневого, желтого, коричневого. А гребешки Свифта окрашены и внутри. Говорят, тоже очень разнообразно. Я нашел одного такого в бухте Троицы. Он оказался фиолетовым. Вернее, раковина оказалась фиолетовой, моллюск был оранжевым. Но если уж говорить об окраске самих моллюсков, то здесь пальма первенства принадлежит гребешкам Фаррера. Какие-то Люциферы и баал-зебубы, а не гребешки. Яркочерные с желтым, огненно-красные, кровавые с черными точками, желтые с красными змейками и т. п. Дьявольский карнавал.

Но у всех гребешков есть одно общее — белый с целлофановым отблеском столбик между створок, знаменитый запирающий мускул, за который они расплачиваются почти поголовным истреблением. Промысловыми считаются лишь приморские гребешки величиной с небольшую тарелку, а Свифты и фарреры (маленькие блюдечки) добываются от случая к случаю. Они встречаются реже и слишком малы по сравнению с приморскими, хотя мускул их куда более лаком. Мясо краба или лангуста можно, конечно, сравнить с мускулом гребешка. Вроде бы те же самые качества: нежность, сладость, изысканность. Но так же ведь можно сказать о манго или дыне. Слова подобны крупноячеечной сети, которая способна задержать лишь большую и грубую рыбу, тогда как неуловимые оттенки мелкой сардинкой уходят на волю.

Вот и остается сомнительный путь аналогий. Поджаренный на сливочном масле гребешок похож на запеченных в голландском соусе крабов. Это по вкусу. А по консистенции он отличается от крабов, как мякоть кокосового ореха от молока, которые тоже близки по вкусу.

Вот куда может завести стремление передать непередаваемое! Правда, можно впасть и в другую крайность. Часто читаешь в книгах об Африке и Южной Америке, что мясо игуаны или, скажем, молодого боа-констриктора «ничем не уступает куриному». Так и хочется сказать автору: «Вот и ел бы ты себе, дорогой товарищ, цыплят табака. Если нет у тебя других слов, чтобы рассказать о неведомом, то уж лучше молчи».

Но мне молчать нельзя. У меня особая задача. Экваториальные путешественники не ратуют за то, чтобы в магазинах было побольше игуанины, а боа-констрикторов разводили на фермах, как бройлеров. И правильно делают. Экзотика, она останется экзотикой. Другое дело — океан. При правильном подходе он сможет обеспечить нас и крабами, и лангустами, и гребешками. Не из любви к роскоши должны мы думать об умножении этих богатств, не только потому, что сегодня крабов продают лишь на валюту. Просто нет у человечества другого выхода, как освоить океанские запасы.

Старый моторный баркас ПТ-512 подошел к причалу, ведя на буксире шлюпку с мачтой. На одном борту шлюпки было написано «Теща», на другом «Кума». Мотор чихнул и замолк, выбросив последнее синее облако пережженной солярки.

— А, Юра — водяной человек! — обрадовался Володя. — Знакомьтесь. Целый день под водой или в лодке, больше ему ничего в жизни не надо.

Мы познакомились с водяным человеком, который оказался студентом, поступившим на лето в водолазы посьетской лаборатории ТИНРО. Да и у нас на станции большинство аквалангистов составляли такие вот студенты-сезонники. Что может быть лучше для будущего океанолога или биолога моря? Конечно, Юра был очень доволен своей жизнью.

На дне баркаса лежали заряженный акваланг, пояс с грузом, два здоровых таза и старинный чугунный якорь. Не иначе как времен капитана Посьета. Юра запустил мотор, и мы взяли курс на бухту Тэми. Мы шли вдоль берега заросшего лесом и высокой травой полуострова Краббе, прямо на чернеющие вдали скалы. На одной из них, плоской как камбала, стояли маяк и метеостанция.

— Необитаемый остров, — сказал Володя. — Японцы разрабатывают проекты искусственных островов. Нам пока это не грозит. Есть необитаемые.

Оставив слева бухту Новгородскую, мы взяли чуть мористее. Посьет отсюда выглядел каким-нибудь Зурбаганом или Гель-Гью. Показалась еще одна скала, зазубренная, как лезвие бритвы под микроскопом. Она господствовала над бухтой, и маяк на ней стоял большой.

Вода посерела и пошла рябью. Сделалось заметно свежо. Баркас приятно подбрасывало. Ветер срывал холодную злую пену и относил слова. Да еще мотор тарахтел, как у гоночного автомобиля, так что разговаривать было невозможно.

В бухте Рейд Паллады стало малость потише. Здесь у мыса Пемзовый притаился потухший вулкан. На воде все еще плавала ноздреватая разноцветная пемза. Совершенно пустынный край. Только фазаны бродят там меж папоротников и ив да чайки ссорятся на серых галечных пляжах.

Слева серый складчатый, как слоновая кожа, скальный берег, агатово-черные рифы, острые, как обломанные ребра. Справа, за Пемзовым мысом, остров Фуругельма. Он совсем близко, этот необитаемый остров, с двумя крошечными «фудзиямами» в центре.

Ветер дует теперь прямо в лицо, остервенело швыряет лопающуюся в воздухе пену.

Травы на Фуругельме такие, что хочется стать коровой. Там отличная пресная вода, глубокие бухты и обширные уединенные пляжи. Как вспомнишь перенаселенный Крым, даже смешно становится. Прав Александр Ильич, очень нужны здесь люди, как нигде в другом месте нужны.

Вдруг что-то завизжало, залязгало, и мы резко сбавили ход.

— Пробуксовывает сцепление, — сказал Володя и протянул Юре три копейки.