Нина Аленникова - Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные

• Название: Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные
• Автор: Нина Аленникова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-595244799-8

Книга открывает одну из страниц трагической истории вынужденной русской эмиграции. Из исторических глубин двух столетий – конца XIX и большей части XX – мемуаристка доносит до читателя бесценные живые свидетельства былого. Поместный быт из детства автора, Павловский институт, школа сценического мастерства в Санкт-Петербурге, первые актерские опыты, счастливое начало семейной жизни – все, что было беспощадно сметено масштабным сломом российской жизни в 1917-м. Автор воссоздает и реалии русской трагедии XX века: нелегкие пути спасения семьи морского офицера и его окружения в охваченной революционным хаосом России, невосполнимые потери и невозвратные эмигрантские дороги из Керчи через Бизерту в Марсель и Париж, мучительное освоение жизненного пространства в чужой стране.

Мемуары Н.С. Аленниковой дополнены послесловием и комментариями сына автора, Ростислава Всеволодовича Дона, ставшего крупным французским дипломатом.

Книга рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся отечественной историей, краеведов, гидов, генеалогов, исследователей историко-культурного аспекта русского зарубежья, а также на государственных и общественно-политических деятелей, ученых, причастных к формированию новых духовных ценностей возрождающейся России.

---

Надо признаться, что это была очень оригинальная семья. Дедушка был поляк и очень верный католик. «Заядлый», как у нас было принято называть. Конечно, он хотел, чтобы дети принадлежали к его вероисповеданию. Тут он уперся в сильное сопротивление бабушки. После долгих споров было решено, что дети будут разной религии. Первая родилась моя мать и была крещена православной, второй, Ахиллес, был католик. Это был мой любимый дядя, и впоследствии он стал моим опекуном, по желанию моей матери. Он женился на полячке и был с ней очень счастлив. Дети чередовались в религии. Самый младший, Николай, моего возраста, был православный; это был тщедушный, немного отсталый мальчик. Во время моего пребывания у них мы часто с ним ссорились и даже дрались. Он хотел, чтобы я называла его «дядя», на что я отвечала тумаком. Он с ревом отправлялся жаловаться бабушке, которая нас отсылала подальше на лоно природы.

Вообще дети у них не так уж ссорились. Единственно вспоминаю, как во время перебранки православные называли своих инославных братьев «поляки-собаки». Тогда уже происходила настоящая свалка, в которую вмешивались взрослые и быстро наводили порядок.

Дедушка каждое воскресенье отправлялся со своими детьми-католиками в соседнее большое село, где был костел. Я думаю, что такой распорядок действий мог существовать только в нашей старой России, где не было границ никаким фантазиям, где всякое отклонение от обычной рутины принималось окружением с большим хладнокровием, быть может даже с равнодушием. Несмотря на свой убежденный католицизм, дедушка искренне чтил наши православные праздники и традиции. У них широко и торжественно праздновали нашу Пасху. Величие этого праздника чувствовалось в их быту; дети всегда принимали участие в крашении яиц, в приготовлении пасхального стола, не говоря о заутрене, на которой обычно присутствовала вся семья.

Почти в конце этого печального лета в Раздоле поправившийся от болезни отец заявил нам, что едет в Подолию подписывать купчую имения, которое он решил за глаза купить для наших летних каникул. Продавалось оно очень дешево князем Святополк-Мирским[12], собиравшимся уехать с женой за границу. Отец с ним познакомился в Елизаветграде. Князь сам предложил ему покупку. Усадьба, по его словам, была очень красива; окрестности были крайне живописны, и было много озер. Лес Терещенко начинался поблизости и тянулся десятками верст.

Мы с нетерпением ждали возвращения отца. Он вернулся в очень хорошем настроении и рассказал нам много курьезного о своей поездке. Усадьба, по его словам, оказалась очень благоустроенной. Роскошный двухэтажный дом с башенками, большой английский парк, разделенный двумя озерами, с перекладными изящными мостками. Князь всю обстановку внутри оставлял, включая даже большую и ценную библиотеку. Комфорт в доме по тому времени был небывалый. Ванная комната с кафельным полом и рядом с ней элегантный будуар. Очень удобная, хорошо обставленная спальня. Рядом был другой дом для гостей, тоже просторный и удобный. Когда отец приехал, князя и нотариуса еще не было. Старый слуга поляк, звали его Казимир, приготовил ему завтрак. Подавая отцу, он попросил оставить его при усадьбе. Он более пятидесяти лет обслуживал несколько поколений хозяев и так привык, что не хочет никуда перебираться. Кроме того, он был совершенно одинок и не к кому было двинуться. Конечно, отец дал ему согласие и сказал, что, хотя он привезет свою прислугу, все же Казимиру найдется какое-нибудь легкое занятие. Не успел отец позавтракать, как явилась целая толпа крестьян из деревни с хлебом-солью. Он вышел к ним, хотя он еще не подписывал никакой официальной бумаги. Он не считал себя владельцем этой красивой усадьбы, но все же поблагодарил их за приветливую встречу. Начался разговор с крестьянами, довольно занятный. Почтенный старик, который, казалось, был предводителем всей группы, громко заявил: «Барин, ты купишь, но ты тут не останешься». – «Почему же?» – удивился отец. Все тот же старик пояснил: «Да вот потому, что тут водятся нечистые духи, они всех выгоняют». Озадаченный отец попросил более ясного объяснения. Старик начал свой рассказ тем, что никто здесь не остается. Те же молодые Святополк-Мирские купили несколько лет тому назад и удирают. «Так уже водится давно». Затем он откашлялся, почесал свой затылок и начал рассказ, походивший на доклад.

Когда-то давно здесь жили поляки Потоцкие[13]. У них при самом доме была часовня. Были они люди набожные и смиренные.

Их единственный сын, подрастая, набрал в себя все пороки, полюбил кутежи, пьянство. Начал собирать всех девок из деревни, устраивать оргии, а после смерти стариков он разрушил часовню. Он приделал к дому огромный двухсветный зал, в котором устраивал сборища с курением гашиша, пьянством и другими непристойностями. Осматривая дом, отец действительно видел большой зал, в преддверии которого стоял огромный бронзовый рыцарь в панцире и с шлемом в руках. При наступающих сумерках он выглядел внушительным и жутким.

Вот тут-то и пошла нечисть с тех пор, продолжал старик свое повествование. Духи начали бродить по дому в ночную пору; особенно один приходил к хозяину в полночь, тряс его за плечо и приказывал убираться. Молодой Потоцкий, спившийся и не вполне нормальный, не выдержал этих ночных посещений и утопился в озере. Но с тех пор духи, не переставая, приходили и гнали всех новых хозяев вон. Так, недолго прожили Демидовы-Сандонато9 и продали усадьбу, а теперь и Святополк-Мирские все бросают и удирают за границу. «Да и ты, барин, тут не загостишься, сам увидишь, что не ужиться с нечистыми духами, все равно одолеют». Конечно, этот рассказ не мог не удивить и не заинтересовать отца. После ухода крестьян появились Святополк-Мирские и нотариус. Казимиру было дано распоряжение приготовить обильный обед, во время которого отец рассказал все им слышанное от крестьян без утайки, но со смехом. Он заметил, что князь был смущен, но, однако, сказал: «Все это зависит от нервов. Моя жена здесь не захотела оставаться. Ее постоянно давила таинственность этого дома, и привыкнуть она никак не могла. Ее здоровье требует лечения, поэтому мы надолго уезжаем на заграничные курорты».

Купчая была совершена без затруднений. Они уехали, а отец остался ночевать. Усталый, он заснул очень быстро, но вскоре проснулся, услышав шаги по кафельному полу ванной комнаты. Электричество зажигалось далеко от кровати. Он не успел найти свечу, приготовленную заранее, как кто-то к нему подошел, тронул его за плечо и ясно, отчетливо произнес: «Уходи отсюда». Как ужаленный вскочил он с постели, зажег электричество и бросился за непрошеным гостем, шаги которого все удалялись. Пройдя всю анфиладу комнат, он поднялся по крутой узкой лесенке в башню, и все замерло. Отец зажег всюду свет, тоже поднялся в маленькую башню, но там ничего не обнаружил. Была мертвая тишина; разноцветные стекла башенных окон выделялись своим ярким светом в ночной мгле. «Вот я и вернулся благополучно», – закончил он свой рассказ. Все мы были крайне заинтригованы и расспрашивали о подробностях. Делали всевозможные предположения, подозревая Казимира, но он категорически отверг наше подозрение. Он объяснил нам, что Казимир полуглухой старик, преданный до глупости всем хозяевам, живет внизу в маленькой каморке, отлично знает об этих ночных посещениях и объясняет их так же, как крестьяне. Привыкнув к этому, он не придает им больше никакого значения. От усадьбы отец был в восторге. Он уже начал строить планы, как мы все там разместимся, радовался, что можно назвать много гостей. «Вы, молодежь, будете жить во флигеле; там много места, отдельно от взрослых и от духа», – прибавил он с усмешкой.

Неизбежное совершилось. Веселый Раздол был продан соседу Савицкому, богатому помещику, который с самого начала проекта отца зарился на наше имение. В усадьбе началась большая суматоха. Большая часть скота продавалась, но некоторое количество перевозилось в Галиевку, особенно, конечно, породистые рысаки Клеопатры Михайловны и все любимые собаки и кошки, которых было несметное количество. Кучера и конюхи также переезжали в новое имение. Из женской прислуги согласилась переехать кухарка Дуня и, конечно, моя старая няня и прачка Агафья, исполнявшая черные работы по хозяйству. Дуня была сверстница отца и выросла с ним. Ее мать служила у его родителей. Она отлично знала мою покойную мать, любила ее, и поэтому я тоже питала к ней теплые чувства. Это было оригинальное существо. Тип настоящей нашей хохлушки, черноволосая, полногрудая, с темно-синими глазами. Она вечно смеялась, и зубы ее сверкали белизной, хотя наверняка она ими не занималась. Она вся дышала здоровьем и крепостью. От нее веяло жизнью, она действительно своеобразно любила жизнь, не боясь никаких приключений и объясняя все по-своему. Проповедуя безбрачие, она умудрилась иметь от разных отцов двоих ребят, которых оставляла на попечение своей старухе матери. Как-то странно получалось, что ее никто никогда не осуждал. Если находились критикующие, то где-то втихомолку. Только одна мать бранила и упрекала, но замечательно следила за ее детьми. Она всех покоряла своим бурным весельем. Она умела прилично играть на гитаре, пела малороссийские песни. Готовить она умела замечательно, научившись у опытной Евгении и у повара Фомы, специалиста по французской кухне, который тоже много лет служил в Раздоле.